Длинное бледное лицо Саяпина вытянулось еще больше.
— Так это… вы? — выговорил он. — Из какого-то там особого отдела госбезопасности… Максимова?
— Вы неплохо информированы. Впрочем, я думаю, что обо мне знают многие граждане вашего города. Генерал Зубарев широко меня разрекламировал.
И тут Саяпин решился на отчаянный шаг: он подался всем телом в мою сторону и попытался вырвать пистолет из моей руки.
Ничего хорошего из начинания Олега Георгиевича не вышло: я перехватила его запястье и молниеносным движением завернула руку управляющего банком за спину, а потом сжала длинную веснушчатую кисть Саяпина своими пальцами.
Что-то хрустнуло, а Саяпин взвыл от дикой боли.
— Ты мне руку сломала, с-сучка! — простонал управляющий «Ахернара».
— Ну не руку, а только пару пальцев. Так что не строй из себя мученика. Хотя если повторится что-то подобное, останешься у меня инвалидом на всю жизнь. Обещаю тебе, Олег Георгиевич.
Он отпрянул от меня, не отрывая взгляда от направленного на него дула пистолета и качая свою покалеченную руку, как качают колыбельку с ребенком.
— Я вовсе не такая кровожадная сука, как ты меня тут расписал, — сказала я, — мне достаточно того, чтобы ты ответил на несколько моих вопросов. Первый: откуда во внутренней компьютерной системе вашего банка появилось сообщение по e-mail, заказывающее вице-губернатора Клейменова?
Он выпучил глаза:
— Что-о? Какое сообщение? Когда?
— В тот самый день, когда из депозитария твоего банка вывели триста тысяч долларов. Кому адресовались эти триста тысяч долларов? Только не надо говорить, что и об этом ты не знаешь.
— Триста тысяч? — пробормотал Саяпин. — Я не… не… нет, я не могу сказать тебе… ведь это… это коммерческая тайна…
— Это — не коммерческая тайна. А вот если я отделаю тебя по полной программе, а ты дотащишься до какой-нибудь элитной клиники и будешь отчислять ей деньги за лечение… то вот эти деньги — немалые деньги, я думаю! — и будут твоей коммерческой тайной.
— Да я, Аня… меня же за это…
— Я-то знаю, — сказала я и приставила пистолет к его колену, — а вот ты, судя по всему, не знаешь, что коленные суставы лечатся особенно тяжело и мучительно. Зачастую человек остается на всю жизнь хромым или вообще не может передвигаться кроме как на костылях или в инвалидной коляске. Ты можешь испытать это на собственном опыте.
— Нет… не надо!
— Тогда рассказывай.
— В тот день… мне позвонил шеф и велел забрать эти деньги и лично… лично мне самому… отвезти их…
— Кому отвозил?
— Я сначала думал, что это… но когда узнал…
— Кому отвозил? — рявкнула я и, незаметно для Саяпина сместив дуло пистолета, надавила на курок. Управляющий банком подскочил на месте и с ужасом уставился на свое колено, вероятно, думая увидеть на его месте кровавое месиво… но все оказалось целым и невредимым.
— Следующий выстрел будет в твою ногу, — предупредила я. — Без фокусов, Саяпин.
Дрожащей рукой он вытер лоб и выдохнул:
— Я отвез эти деньги в частное охранное бюро «Центурион».
— Куда? — тихо переспросила я.
— В «Центурион»… ты думаешь, я сказал неправду? Нет… не стреляй… я сказал чистую правду! Не… ты ведь веришь мне, да? Я даже отдал кейс это… как его…
— Как его? — безжалостно надавила я.
— Не его, а ее… баба. Это была ба… женщина. Я не знаю ее, но могу описать.
— Невысокая крашеная блондинка средних лет, голубоглазая, возле левого угла рта родинка, — деревянным голосом выговорила я.
— Ты… знаешь ее? — переспросил он. — А что же тогда травила меня, если…
— Потише! — повысила я голос. — Кто приказал тебе отвезти кейс с деньгами? Бурмистров?
— Да, Никита Никитич. Я еще удивился, что он посылает меня лично. Ведь на это есть курьеры.
— Ну, курьеры не возят по триста тысяч долларов наличными, — скептически сказала я.
— Да… это верно… это верно, — пробормотал он.
— Вот что, Саяпин, — продолжила я. — Тут у меня диктофон. Сейчас ты внятно и членораздельно повторишь все, что только что рассказал мне.
Он попытался было протестовать — но взглянул на пистолет, принадлежащий его же, Саяпина, охраннику, и его глаза потухли.
— Хорошо, — тихо сказал он.
* * *
Пока он наговаривал в микрофон свою информацию, я мучительно размышляла. Несомненно, что исполнителями убийства Клейменова были люди из охранного агентства «Центурион». Им передали деньги за убийство Клейменова, и часть из этих денег была подложена в ту злополучную ячейку номер пятьдесят восемь, ключ от которой был в моем гостиничном номере.
Ах нет, те были фальшивые…
Тот киллер, в которого всадили восемь пуль из моего пистолета, — он тоже в свое время работал в «Центурионе».
Пусть даже его уволили оттуда со скандалом…
Какое хитросплетение мотивов и злокозненных намерений! Неужели первое впечатление от поведения Людмилы Александровны Савиной было верным, и она в самом деле решила убрать своего мужа… но зачем? Для того, чтобы избавиться от мужа или просто для того, чтобы заработать деньги: триста тысяч долларов? Триста тысяч долларов от кандидата в губернаторы Никиты Никитича Бурмистрова, местного олигарха?
Тогда понятно, почему с такой легкостью расстреляли кортеж вице-губернатора и каким образом удалось подложить взрывчатку в машину Клейменова (хотя зачем взрывать, когда и без того расстреляли?). Если исполнители были из бюро «Центурион», то они досконально знали всю систему охраны Клейменова и наверняка имели возможность незаметно подложить взрывчатку. И этот старик с лестницы, который, несомненно, убил этого киллера Галкина из моего пистолета и подставил меня… он, этот псевдостарик, тоже мог быть из «Центуриона»!
— Я закончил, — донесся до меня голос Саяпина, и я машинально выключила микрофон.
* * *
— А теперь звони Бурмистрову, — сказала я, кивнув управляющему банком на мобильный телефон. — Представь меня как журналистку из Москвы, которая хотела бы поговорить с ним. Где-нибудь в укромном месте, где нас никто не побеспокоит.
И я нащупала в кармане савинского пальто удостоверение журналистки московской «Независимой газеты» Карповой Анны Васильевны.
— Бу-у-урмистрову? — протянул Саяпин. — Да ты что… сама лезешь в пасть к этому… бизону?
— Звони! — решительно повторила я.
— А что я ему скажу?
— Я тебе уже объяснила: журналистка из Москвы. Остальное — моя забота. Звони, говорю!
Саяпин набрал номер телефона и произнес:
— Никита Никитич? Никита Никитич, тут к тебе журналистка из Москвы. Сидит сейчас у меня. Хочет взять у тебя интервью.
— А больше она у меня ничего взять не хочет? — различимо даже для меня, сидевшей в метре от телефона, пророкотало в трубке.
— Это уж как у вас выйдет, — мгновенно отозвался Саяпин. — Сумеешь раскрутить — молодец.
— А сама-то она ничего, или на Бабу-ягу похожа, как та последняя… Которая из «Известий»?
— Ничего, — сказал Саяпин. — Мне понравилась.
— А ты что, прыткий хрен, уже до нее добрался, что ли? А, Саяпин?
— А то! — воскликнул Олег Георгиевич с фальшивой бодростью и глянул на меня краем глаза.
— Ладно, пусть приезжает. Или знаешь что… моя машина будет стоять на площади перед банком, ты подъезжай и грузи ее, и я с ней на дачу сдерну. Интервью давать, — хмыкнул он напоследок. — В общем, через пятнадцать минут на площади перед банком.
— Что-то босс сегодня добрый, — сказал управляющий, поворачиваясь ко мне. — Сразу согласился. Наверно, у тебя день счастливый… подруга.
— Ладно, не болтай… поехали, — мрачно сказала я и ткнула Саяпина дулом пистолета в бок: мне не понравились интонации, которые прозвучали в его последних словах. — Давай.
Он оскалил зубы в усмешке, и в это мгновение стал похож не на респектабельного управляющего, а на затравленного старого волка…
* * *
По мере того как мы приближались к площади, мне все настойчивее думалось, что не стоит устраивать встречу лицом к лицу этого Саяпина, явно затаившего на меня черную злобу (еще бы, рулит одной рукой, вторая сломана!), и его босса Бурмистрова. Не стоит. Ни в коем случае. Даже несмотря на то, что в моем кармане лежит диктофон с записью, за которую Бурмистров не задумываясь упакует управляющего «Ахернара» в деревянный «костюм» с алой подкладкой. Не надо. Мало ли какие сигналы успеет подать своему боссу Саяпин… не нужно рисковать. Потому что риск и без того значительный.
— Где эта площадь? — спросила я.
— Вот она, перед нами.
— Сверни в арку.
— Что? — переспросил Саяпин.
— Сверни вот в эту арку. У нас пять минут в запасе — ты, Олег Георгиевич, лихачил, как Михаэль Шумахер. Я хочу дать тебе последние инструкции. Как тогда, в «Карамболе».
