— Гоша, кончай, — поморщился «чиновник». — Сколько можно? Как выпьешь, сразу начинаешь перечислять свои благодеяния. Да помним мы все! И понимаем, что должны держаться вместе... Зачем напоминать, не знаю...
— Он тоже не понимает. — Гоша прижал руки к груди. — Объясните вы, раз у меня не получается. Чего Томилин ко мне сегодня пристал? Я, что ли, своих корешей, Ивлева с Бригадновым, угрохал?
— Не важно, кто их угрохал, важнее — кто их заказал, — сказал Томилин в наступившей тишине.
— Это ты мне говоришь? — резко повернулся к нему Гоша.
— У тебя алиби, — усмехнулся Томилин. — Железное. Нержавеющее. Только зачем нужно столь непробиваемое алиби порядочному человеку, не понимаю...
— Я на Багамах был... — Голос Гоши дрогнул, в углу глаза проступила слеза. — Ты это понимаешь? Я как узнал, все бросил, сюда примчался! Я Колю Ивлева и Степу Бригаднова как братьев любил!
— Это Ивлева звали Степой, — сказал Томилин. — Только ты не на допросе, а я не прокурор. И кончай это представление... Сколько можно? Каждый раз одно и то же. Лучше скажи, зачем собрал? И почему нет твоего шефа Кондратьева?
— Леха не смог, — сказал, не сводя бешеного взгляда со строптивого гостя, Гоша. — У него совещание в Совете Министров. Велено было присутствовать... Нет, ты лучше скажи, откуда ты такой выискался? Или тебя вниманием обошли? Квартиру в Москве не помогли купить?
— Как покойным Степе и Коле? — усмехнулся Томилин. — Мне и в «Метрополе» хорошо. Не дует. Дверь швейцар открывает. В лифт со мной гарсон заходит, а не урка какой-нибудь отмороженный...
— Разговорился! — всплеснул руками Гоша. — А кто тебе выбил льготу на поставку по товарному кредиту для уборочной? Бензин ты колхозникам дал, а где солярка, где масла? Куда ты их пустил, а? От налогов ты освободился, заказ выполнил, а вот доходы — утаил? И я молчу. И Леха Кондратьев молчит. И прокуратура будет молчать. А знаешь, чего мне это стоило?
— Прекрасно знаешь, что не я тогда всем этим командовал, — ответил Томилин. — Если уж начистоту. Прибоев был гендиректором. Ты его всем этим и прижал к стене. Только чтоб ушел. Только чтоб меня, бывшего одноклассника, на его место посадить... Так что не надо, Гошенька, «Муму» здесь разыгрывать. Все мы знаем, все мы с тобой повязаны.
— Кончай этот театр! Опять то же самое... — заговорили осмелевшие гости. — Ну было и было. Надо дальше жить. Что припоминать все время...
Гоша растерянно смотрел на них. Потом хватанул прямо из бутылки французского коньяка, обвел всех глазами и опять стал пить, пока не опорожнил полбутылки.
— Это по-нашему! — облегченно потирали руки гости, восприняв это как сигнал к началу пиршества.
— Только скажи, зачем нас собрал? — спросил Томилин, положив руку на плечо Гоше. — Ретивое взыграло? Давно бунт на корабле не подавлял? Так вот, чтоб ты знал, большинство бунтов возникает, когда их начинают подавлять на пустом месте. Ты наш благодетель, мы не забываем. Так чего же ты мечешься?
— Есть разговор, — наконец утихомирился хозяин. — Прошу всех сесть. Сначала поговорим на трезвую голову, потом выпьем и продолжим. И посмотрим, что из этого в результате получится.
— Ну ты уже и так хорош, — негромко сказал Томилин.
— Опять ты! — стукнул кулаком по столу хозяин.
— Ладно, Олег, заканчивай действительно... — заговорили гости. — Гоша без этого не может, ему нужен допинг для серьезного разговора...
— Что случилось? — спросил «чиновник», когда наступила тишина. — Ведь по глазам вижу. Очень они у тебя переживательные, Гоша, когда опять кого-то теряем... Кого на этот раз?
— Андрюху, — вздохнул Гоша. — Прямо на пляже. Заснул, когда загорал. И ему шею свернули. Даже не проснулся, бедный...
— На каком пляже? — робко спросил кто-то из непонятливых. — Зима вроде.
На него даже не обратили внимания. Здесь зима, через несколько часов полета — лето, зной и пляж с пальмами и полуголыми девочками.
— Кто? — спросил «чиновник».
— Не важно... — вздохнул Гоша. — Кто бы ни был. От меня он не уйдет.
— Я о другом спрашиваю, — настаивал «чиновник». — Андрюха этот, он кто? Опять твой кореш?
— Ты можешь помолчать? — заорал Гоша. — Что ты со своими дурацкими приколами в душу лезешь? Олежка, ты ему объясни, кто был для нас мой лучший друг Андрюха, а я больше не могу! — И Гоша вытер слезу.
— А я тоже не знаю, кем он тебе приходился, — пожал плечами Томилин. — Это из этих, твоих новых с Урала?
— Ну а говоришь не знаешь, — махнул рукой Гоша и снова завздыхал, переживая.
— Толком ты можешь объяснить? — спросил Томилин. — Что и как? Какой еще пляж? И ты ради этого нас собрал?
— Нет. Посоветоваться хотел... — Гоша громко высморкался. — Ну тут вроде все свои... — Он оглянулся на сидевших позади «референтов».
— А вы, ребята, почему еще здесь? Для вас в соседней комнате накрыто. — И посмотрел им вслед, когда они, плечистые, с бычьими затылками, настоящие «славянские шкафы», молча поднялись и вышли из гостиной.
— Прямо новую породу вывели, — сказал Гоша. — Московские сторожевые. Теперь ближе к делу, как верно заметил мой последний оставшийся в живых кореш Олежка, которого я пока терплю...
Гости нервно засмеялись. Все они ходили у хозяина в корешах, по крайней мере, считали себя таковыми, и терпение своего босса старались не испытывать. Другое дело — Томилин. Этот постоянно старается быть в центре внимания. Постоянно задирает бедного Гошу.
И ведь доиграется когда-нибудь...
— Слыхали про похищение сына Президента Азербайджана? — спросил Гоша, положив руку на плечо «последнего кореша» Томилина.
— Это тоже ты? — с восхищением спросил кто-то из гостей.
— Ну, — скромно кивнул Гоша. — Отвезли его, как человека, на лучший климатический курорт мира Акапулько, причем за наш счет. Этот сынок с детства, проведенного в Москве, только и мечтал об этом... Представляете? И с ним были мои братки — Серега и Андрюха, уральцы, как тут правильно заметили. Они и проводили с ним воспитательную работу. Поили его, как человека, за счет фирмы текилой. Если кто не пил, рекомендую.
— Как называется? — спросил один из гостей, подобострастно изготовившийся записать в блокнот название напитка.
— Никаких записей! — приказал Гоша. — Так запоминай. Текила. Из кактуса вроде гонят. Можете попробовать. Толян Перегудов, если кто знает, только что мексиканский ресторан открыл. Я там еще не был, но Толян приглашал, приходи, говорит, пока текила настоящая. После Нового года, говорит, уже не отвечаю, из чего ее будут гнать. Во сволочь, а?
Гости вежливо посмеялись.
— А попросил его пару бутылок прислать мне на седьмое ноября в честь Великой революции — не прислал. Так о чем я?
— О воспитательной работе с сыном Президента, — вздохнул Томилин. — Только скажи, как вы его из Баку в Мексику перевезли.
— Секрет фирмы, — засмеялся Гоша. — Мы его просили как человека, как руководителя нефтяной компании повлиять на папочку, чтобы нефть погнать через Россию по нашей системе «Транснефть»...
— По твоей системе, — уточнил Томилин.
— Да что ты мне все личный интерес вяжешь? — снова взъярился Гоша. — Я что, о себе думаю? За Россию обидно! Опять ее во всем обошли. И кто? Да те, кто ей обязан! Хохлы Крым оттяпали, чурки нос воротят, когда речь о нефти заходит... Так что не о себе надо думать. Мы себе коммунизм уже построили, а теперь пора поглядеть, как простые люди живут, как их все кому не лень обворовывают и обижают.
Гоша всхлипнул и размазал по лицу слезы. Гости насмешливо переглянулись. Здесь уже привыкли к подобным экзальтациям хозяина.
— ...Вот и хотели объяснить этому тупому чурке, хоть он и сын Президента, что у нас невиданные возможности. Таможню, налоги на одном коньке объезжаем. Пользуйся, дуралей, пока я добрый! Верно говорю?
— Для кого как, — сказал Томилин. — Я тебе поверил, прогнал через Твои трубы пятнадцать миллионов, а ты мне записал шестнадцать с половиной...
— Это временная мера, говорил уже, — прижал руки к груди хозяин. — Мне трубы обновлять надо? Надо. А ты — свой, всегда договоримся. У меня другая идея. Я этих братьев по СНГ на этот же крючок подвешу. Загоню их в долги, потом включу счетчик. И куда денутся? Весь их Баку с потрохами заберу в счет уплаты. Только это глубоко между нами.
