но Вера с неожиданной силой тряхнула его за плечи.
– Сейчас же отвечай, где ты это сделал! Иначе все расскажу отцу!
Вера – загнанная лошадь. Бабушка так говорит. Если присмотреться, лицо у нее действительно похоже на добрую лошадиную морду: длинное, с большими карими глазами. Еще и зубы немножко выдаются вперед. Но сейчас от доброты не осталось и следа. Егор видел, что она жутко разозлилась, и ему стало не по себе.
Он выложил все: и про толстуху в подвале, и про то, как нашел ее, как пил вино из пластикового стаканчика… После этого Вера должна была успокоиться. Он же выполнил ее требование!
Вместо этого она отправилась прямиком в отделение и накатала заяву. Предательница!
Поднялся страшный шум. Толстуху отыскали, возбудили дело… И, разумеется, все дошло до отца.
Егор потом спросил у Веры: «Как же так? Ты обещала, что не будешь ему ничего говорить…» «А я ему ничего и не говорила», – ответила Вера.
Егор даже опешил от такой наглости. Ну да, конечно! Отцу она действительно ничего не говорила. Ему полицейские сказали, когда заявились прямо к ним домой.
Отец сначала орал, что татуировку сотрет с него наждаком. Егор огрызнулся и получил в зубы. Впервые в жизни у него отобрали телефон и планшет – на целых два месяца! Бабушка стала звать Егора зэком. Всем соседкам рассказала, что он теперь татуированный. Дети в него разве что пальцем не тыкали, когда ехали в одном лифте, да и взрослые таращились, будто на уродца из кунсткамеры.
Отец разузнал, как можно свести татуировку. Но сначала у Егора заживала рука, а потом вороной конь почему-то расплылся и приобрел сходство с инфузорией-туфелькой. Даже на татуировку не похоже – скорее, на след от ожога, обведенный ручкой. «Я на тебя ни копейки из семейных денег не потрачу! – сообщил отец. – Ходи с наколкой! Пусть все видят, что ты за человек. На тебе теперь черная метка, понял?»
Вера сказала Егору, что он легко отделался. Егор понурился, наклонил голову, тяжело вздохнул для убедительности. И Вера купилась как миленькая. Даже по макушке его погладила и добавила, что не сердится на него.
Не сердится?! Она его подставила – и теперь не сердится?!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Странички из отцовской записной книжки, которые Егор сфотографировал, он переписал в тетрадь. Фотографию удалил.
Теперь у него были адреса.
Может, конечно, эти двое там давно не живут, но Егор надеялся, что ему повезет.
Он ехал к Роману Мордовину. Днем тот на работе, как все нормальные люди. Значит, будет возможность спокойно все осмотреть.
Что такое это «все», Егор старался не задумываться. Он как будто поставил себе точку на карте: «Дом Мордовина» – и направлялся к ней. Главное – добраться.
Потому что там отец с приятелями спрятали тело мамы.
Не в самом доме, конечно. Закопали где-нибудь поблизости.
«Какие у тебя планы…»
«Посадить отца за убийство. Вот какие планы».
От станции Егор доехал на автобусе. От остановки шел пешком минут пятнадцать. Сбился только один раз: повернул на перекрестке не в ту сторону, но быстро спохватился и вернулся на правильный маршрут.
Чем ближе он подходил, тем сильнее колотилось сердце. Представлялось почему-то, что за домом будет старый раскидистый дуб, а под дубом густая трава, и в ней цветы – маленькие, вроде маргариток. И он сразу поймет, что маму похоронили здесь.
«Какая еще трава, дебил! Не сочиняй».
Когда вдалеке показался коттедж из серого кирпича, Егор вздрогнул и остановился.
В Гугл-мэпс он уже видел этот дом. Двадцать восьмой по Яблоневой улице. А сюда он дошел по переулку Радости. Что за псих им названия дает…
Коттедж был окружен редкой изгородью, выкрашенной в голубой цвет. Егор вытер взмокшие ладони, поправил лямки рюкзака. Посмотрел по сторонам, убедился, что очевидцев нет. Приблизился к калитке. Возиться с крючком не стал, просто перемахнул через забор. И быстро, не оглядываясь, пошел на задний двор.
Первый удар настиг его, когда на заднем дворе он не увидел дуба.
Егор так здорово вообразил этот дуб, что отсутствие дерева его поразило. Это было… неправильно.
Все было неправильно!
Участок вокруг дома оказался совсем небольшим и каким-то плешивым. Здесь не росло даже яблонь, которые обещало название улицы. Только две лысоватые, как грифы, туи зеленели возле ограды. Под навесом Егор рассмотрел сложенные шезлонги, канистры с омывайкой, шланги и верстак с инструментами.
«Дебил, – снова сказал себе Егор. – А ты думал, что они ее зароют и поставят сверху табличку? Или, может, могильный камень, чтобы удобнее ее отыскать? Конечно, они ее спрятали…»
– Эй, ты!
От резкого оклика Егор обернулся и едва не подпрыгнул. От задней двери дома к нему быстро шел Роман Мордовин в спортивном костюме.
Мордовин, конечно, здорово постарел и завел глупую растительность на щеках, но вид у него был все такой же хищный, как на фото, хоть и несколько потертый. Как будто тигра держали в клетке и плохо кормили.
– А ну пошел отсюда! – заорал Мордовин. – Проваливай, я кому сказал!
С Егором, растерянно замершим на месте, что-то случилось. Все шло не так, как должно: не было ни дерева, ни маминой могилы, и проклятый Мордовин отчего-то оказался дома, а не на работе, чего Егор никак не ожидал, – но в нем вдруг толкнулась сильная злость, как чугунная баба, бьющая в стену, и под этим ударом страх и неуверенность Егора рухнули. Его наполнила холодная свежая ярость, точно ветер, гуляющий на месте снесенного дома.
Он так напористо двинулся навстречу Мордовину, что тот замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.
– Э! Ты сынок забелинcкий, что ли? – удивленно спросил Роман, вглядываясь в него.
– Забелинский, – сквозь зубы ответил Егор. Все катилось к чертовой бабушке, не было смысла скрываться.
– А чего тебя сюда принесло?
– Я знаю, что вы сделали вместе с моим отцом в тот день! – выпалил он.
Это было первое, что пришло на ум.
Мордовин дернулся, словно в него выстрелили, и оцепенел. Если у Егора и были какие-то сомнения, они рассеялись в ту же секунду. Перед ним стоял очень испуганный человек. В следующий миг Мордовин взял себя в руки, но было поздно.
– Ты чего несешь-то? – угрожающим полушепотом начал Мордовин. – Чего ты знаешь!
– Я знаю! – упрямо повторил Егор, сжав кулаки.
– Бред какой-то. – Мордовин не отводил от него взгляда. – Нечего знать, понял?
