какие-то еще, походили по избам, поговорили с людьми и уехали.
Потом уж кто-то сказал, что доложили начальству, будто он самовольно отправился в тайгу, да там и пропал. А, дескать, буран да снег все заровняли, и найти его не получилось.
— Вот такая история, — завершила рассказ бабка. — Понравилось тебе?
— Понравилось, — кивнул головой Воронов. — Рассказываешь ты хорошо, обстоятельно. Ты мне только вот что скажи: ты почему решила, что это каким-то боком касается вашего городища?
— А таким боком, что мужик этот, перед тем как первый раз пойти, расспрашивал про городище, да ничего не вызнал. А когда вернулся, посмеялся: мол, ничего не знаете о том, что вокруг есть! Деревенские, мол, и есть деревенские.
— И над чем он смеялся? Над кем конкретно? — продолжал спрашивать любопытный Воронов.
— Да откуда я знаю? — взвилась наконец бабка Нателла. — Ты вон Ирку спрашивай! Они это городище все вместе искали!
Воронов стал поворачиваться к Ирме, но и та уже забеспокоилась:
— Ничего мы не искали! Это у нас вроде игры было!
— «Вроде игры»? Как это?
— Да чего ты к ней привязался, как мильтон? — сразу же переменила позиции бабка.
Воронов расхохотался:
— А и правда — «мильтон»! Я уж и забыл, что ментов так звали!
— Вот и вспоминай, кого как звали, — от души посоветовала старуха. — Чего ты к девке вяжешься?
Но «девка» сама вмешалась, продолжив:
— Тебе же Овсянников рассказывал, как все начиналось, рассказывал, что школьники помогали. Меня как раз тогда к бабе сюда привезли. Уже не первый раз, конечно, а все равно — новенькая, никого не знаю. Ну, тут Овсянников и пришел: дескать, что дома сидеть, иди — знакомься с ребятами. Вот и ходили по Балясной, собирали разные рассказы про старые времена.
— И много вам про это самое… — Воронов демонстративно с опаской посмотрел на бабку, — про городище рассказывали?
— Да я вот сижу вспоминаю, — медленно проговорила Ирма. — Вроде и много, а вроде и ничего. Так как-то все было… к слову, что ли… будто вскользь.
— Это как?
— Ну, не про городище само — там никто не бывал, а про то, что вот, дескать, а еще врали, будто… То есть понимаешь, — речь Ирмы становилась быстрее, увереннее. — Люди откровенничали про вранье. Сразу же предупреждали, что вранье пересказывают.
— А вы продолжали собирать?
— Так нам же Овсянников такое задание давал, мы и собирали.
Она подумала и продолжила уже торопливо, будто опасаясь что-то забыть:
— А ведь Овсянников это скрывал от всех!
— Ну, как он мог от всех скрывать, если вы открыто ходили и расспрашивали?
— Да нет. От нас-то ему что скрывать! И от деревенских — тоже, — она задумалась. — Но — скрывал! И нам велел не рассказывать никому. Говорил: мало ли что, сплетни пойдут, вы же ребята взрослые, понимать должны…
— Вот смотри, — заговорил Воронов. — Искали-искали, но городища этого не нашли, так?
— Так.
— Расспрашивали-расспрашивали, но ничего не узнали, так?
— Так.
— Ну а откуда, в таком случае, ноги-то растут у этого городища? — он посмотрел на обеих. — Вот ты, Нателла, говоришь, что только от старшей сестры слышала, значит, извини, до войны и — сказки. И при тебе ничего не находили, и никакой путник из тайги не выходил обросший и одичавший, так?
— Ну! — перекрестила рот Нателла.
Воронов готовил очередной вопрос, когда в ворота застучали сильно и требовательно. Потом раздался женский голос:
— Наталья, ты дома?
— Дома, чё орешь! — двинулась к воротам бабка.
— А гости твои?
— Дома все, дома, не ори! — снова попросила бабка. — Что случилось-то?
— Да как «что»? Овсянниковых убили! Пошли, посмотрим.
Бабка, охнув, прислонилась к воротам, Ирма схватилась за лицо, Воронов замолчал, соседка, оповестив, засеменила к месту происшествия.
Воронов молчал недолго, взял Ирму за руку:
— Есть короткий путь к дому Овсянниковых? — и, видя неподвижное лицо Ирмы, повторил громко: — Есть путь?
Ирма кивнула, схватила Воронова за руку, потащила за собой.
Возле распахнутых ворот овсянниковского дома стояли, не решаясь войти, люди. Ирма стала проталкиваться вперед, а Воронов остался сзади.
Ему и отсюда было видно главное.
Овсянникова все в том же спортивном костюме лежала почти посреди двора, широко раскинув руки и согнув ноги в коленях. Овсянников сидел за накрытым для обеда столом, уткнувшись в него лицом.
Со стороны все это выглядело совершенно естественно. Будто Овсянникова решила удивить мужа балетным па или гимнастическим переворотом, но делала его неловко и упала. А Овсянников, увидев это, расхохотался так сильно, что аж прилег лицом и плечами на стол, показывая крайнюю степень веселости.
