Ознакомительная версия.
– …Начнем, – повторил Алексей Семенович, подравняв перед собой листки бумаги. – По делу, которое ведет Литвин, открылись неожиданные обстоятельства. Удалось установить, что в совершении преступления, возможно, принимал участие особо опасный рецидивист, которого мы давно уже вычеркнули из списка живых. Не скрою, что факт его «воскрешения» – большая неожиданность, требующая проверки. Я говорю о гражданине Трифонове Николае Кузьмиче, более известном под кличкой «Треф». Остальные его клички указаны в справке, которая перед вами, перечислять не буду. Расчетливость и дерзость преступления, применение огнестрельного оружия – все это характерный «почерк» Трифонова. Прямых доказательств его соучастия пока нет. Но не исключена возможность, что именно «Треф» принимал непосредственное участие в нападении на Силаева. Анализ поступивших из информационного центра данных дает основание предположить, что и несколько других, пока не раскрытых опасных преступлений, могут быть делом его рук. Причем география, как вы ведите, широка. Напоминаю обстоятельства, которые позволили считать Трифонова умершим. Более десяти лет назад он был осужден на длительный срок лишения свободы. В исправительно-трудовом учреждении вел себя нормально, даже участвовал в самодеятельности. А потом, во время работы на лесоповале, совершил дерзкий побег. На второй день, был обнаружен его изувеченный труп. На берегу реки. Следствие установило, что бежавший, пытаясь добраться до большой реки, чтобы спуститься по ней вниз, в густонаселенные районы, стал жертвой несчастного случая. Перебираясь через пороги речки, видимо, сорвался с камня. Течение там сильное, камней много… В общем, размолотило, как в жерновах. Тогда сомнений, что это именно Трифонов не возникло. Лагерная одежда, рост, цвет волос, большая удаленность места обнаружения трупа от жилья, геологических партий, буровых. Заявлений об исчезновении кого-либо в тех местах тоже не поступало. В свете последних данных, признание Трифонова умершим представляется неверным. Видимо, погиб другой человек. Возможно, его убил Трифонов. Личность погибшего сейчас устанавливается. 0бстоятельства узнаем, когда возьмем «Трефа». Сейчас он действует совместно с сообщником. Удалось установить, что им является Зотов Александр Ильич, 28 лет, ранее судимый, проживающий по адресу… Впрочем, по месту жительства после неудачной попытки его задержания, – на этих словах голос у Попова стал глуше, – он больше не появился. Там дежурят наши сотрудники. На работу он тоже больше не выходил. Так… Биография у Зотова вполне пристойная. Школу закончил в Ельце, служил в армии, в войсках связи. Демобилизовавшись, приехал в Москву, поступил на философский факультет университета, отучился полгода и бросил. Пошел по лимиту на стройку. Недавно получил комнату за выездом. Об ошибках, допущенных отдельными лицами, сейчас распространяться не будем. Давать им оценку пока тоже преждевременно. Целесообразно обсудить план дальнейших мероприятий по розыску и задержанию преступников и, в первую очередь, Трифонова. Никто не возражает? Хорошо. Тогда заслушаем подполковника Самарина. У него большой опыт общения с Трифоновым. Так, что ли, Михаил Яковлевич? Тем, кто не знает, поясню, что именно Михаил Яковлевич брал «Трефа» в семидесятые годы… Так, а затем капитан Литвин познакомит нас с проектом плана дальнейших действий…
3
А, может быть, все не так уж и плохо?.. Наверное, он просто устал. Устал и всё. Устал от всего. От того, что он – не совсем он, а по документам – и совсем не он. Устал откликаться на чужое имя, осторожничать, скрытничать, таиться. И Сашка-придурок что-то в назначенное время не позвонил, а без этих денег – теперь никак нельзя, ну хоть убейся. С ними сейчас все – жизнь, свобода… А обратного хода ему нет.
Хорошо, денег недолго осталось ждать. Принесет? Никуда не денется.
Он провел рукой по ее жадному, зовущему телу. Что-то теплое неожиданно шевельнулось глубоко внутри. Потянуло вдруг к размеренному покою.
– Вер… А, Вер?! Может, поженимся?.. А?
Она молчала.
– Чего молчишь?
– Думаю…
– Чего думать?
– Как жить мы с тобой будем, – усмехнулась она. Усмешка его покоробила. Теплое затаилось, на смену ему начало подниматься темное и злое, но он загнал его обратно.
– Нормально будем жить… дом купим.
– Корову… – подхватила она, – ты чего, в деревню собрался, что ли?
– Зачем, в деревню… – терпеливо объяснял он, – я в холодных краях достаточно пожил, теперь погреться хочу. На юг поедем, к морю. Там и домик купим. А? Чего молчишь?
– А когда деньги кончатся? Или ты хочешь, чтобы я всю жизнь ждала, кто раньше придет? Ты или эти, из милиции? Нет, не по мне. Мне кого потяжелее надо, – она снова усмехнулась. Треф молчал.
– Чего же ты со мной-то тогда? – наконец разлепил он губы.
– А чего мне отказываться? – она поднялась, села к нему спиной, нашаривая ногой домашние туфли, – собой ты вроде ничего, в силе, копейка есть и не жадный… Зачем же отказываться? Но и есть-то у тебя – копейка!
– Во-о-о-на! – тихо протянул Треф, – вот так, значит?
– А ты как думал? – она накинула халат, – Нет, милый, мой, хорошо нам с тобой было, да ты только потребитель. А мне кого понадежнее надо.
– Ну и хорек ты, Верка. Как есть, хорек! Хищник мелкий, – Треф тяжело сел, чувствуя, как подкатывает к горлу, закипает в нем безудержная ярость.
– «Хищник», – передразнила она его от зеркала. – Это ты, хищник-то! Ты чужой кровью, да чужой бедой живешь, а не я. Ты? А от меня кому плохо? Тебе?! Видать, тоже хорошо, раз замуж позвал. Нет бы спасибо сказал, что лаской грею, все ночи твои. А ты тоже – «хищник»…
Треф слушал ее и думал, как ладно было бы взять сейчас эту проклятую бабу за волосы и об пол лицом. Потом ногой в живот, потом по почкам. И, зверея от вида разбитого, залитого кровью лица, бить, бить, холодно, жестоко, расчетливо, чтобы выплевывала зубы, захлебываясь кашлем отбитых легких, чтобы никогда уже не поднялась она с пола такая, как была: розовая, здоровая. Чтобы уже никому не смогла душу вывернуть… Он аж зубами скрипнул и, собирая себя в комок, отгоняя видение, загоняя внутрь рвущуюся наружу злость. Нельзя – наследишь! А ему без шума уйти надо.
Тихим хриплым голосом сказал:
– Не-е-т… Хищник… Хорек! Тот мозг у кур сосет, а те у людей душу… Хорошо, пусть я кровью живу, пусть! А ты душой чужой живешь. И моей тоже… Сашку – философа ты доломала, и не его одного… Вот и выходит, что самая что нинаесть, пара мы с тобой. Да… Только ты пострашнее меня будешь!
– Дурак! – кротко бросила она. Но, увидев в зеркале его глаза, осеклась, кинулась уластить, приласкать…
Он молча отнял ее руки от себя. Оделся, собрался.
«Продает, сволочь!» – подумал, глядя на нее с порога, и коротко бросил:
– Я позвоню… Жди дома.
4
В кресле сидела «мартышка». Симпатичная, лет двадцати. Одета фирменно, можно поработать.
Борис Сергеевич (да, да, именно Сергеевич, он фамильярности не позволял, у нас все профессий почетны) смотрел на голову своей клиентки, как стратег, обдумывающий план предстоящей битвы. При выборе прически он учитывал не только фактуру волос, их цвет, внешность, но и принадлежность клиентки к соответствующей категории в классификации, созданной им же самим. «Мартышками» были случайные клиентки, записавшиеся в очередь за несколько дней, «мадамы» – уважаемые им самим, приходящие по договоренности, обеспеченные значительно выше нормы. «Поднебесные» – означали близость к сильным мира сего, требующие максимального внимания, зато и оставлявшие захватывающие дух чаевые.
Надо сказать, что беззаветно любя свою работу, Борис Сергеевич презирал практически всех клиенток, всех разрядов. Он давно понял, что волосы для женщин – это то же, что ум для мужчин. Но свои эмоции он прятал глубоко. Внешне Борис Сергеевич был само обаяние. Высокий, полный, с шапкой некогда золотистых кудрей и доброжелательной улыбкой, А как он мог ублажить своих посетительниц. Хороший инструмент, импортный лак, невиданный ароматический шампунь, специальные бигуди и химические составы. Понятно, что всем этим его снабжали не со склада. Сам покупал, на свои. Но расходы подобного рода увеличивали доходы. Ну как не бросить лишний червонец («червячок» по Борису Сергеевичу) в оттопыренный карман, пришитый на животе его нейлонового халата. Особенно после таких профессионально-нежных пассажей с волосами, легкого массажа, приятного разговора. И, главное, увидев свое отражение в зеркале.
Борис Сергеевич стандарт не гнал. Прически он изыскивал в модных журналах, западных альбомах. Даже в кино он не столько следил за сюжетом, сколь головы рассматривая. Но зато, какие прически он делал! Все это обеспечивало ему две вещи, которые он очень любил: деньги и фотографию на доске почета, потому что почет он тоже очень любил.
Не любил Борис Сергеевич, когда его отрывали от работы. Все в салоне это знали – ни-ни, только в экстренных случаях: в связи со стихийным бедствием или визитом жены высокого министерского начальства. Поэтому Борис Сергеевич очень удивился, когда ему сказали, что его ждут двое мужчин и хотят срочно увидеть.
Ознакомительная версия.
