— Понятно. — Одингота явно заинтересовала эта история. — Футляр он где-то спрятал, а теперь, конечно, заявляет, что первый раз слышит о бриллиантах. И вообще в тот вечер бегал трусцой.
— Точно! — восхитился Ступорс, но тут же подозрительно поглядел на доктора. — А откуда, собственно, вы это знаете?
— Да я бы сам так сказал на его месте, — засмеялся тот.
— Ну и чем все это закончилось?
— Мы обыскали все закоулки, но ничего не нашли. Полная безнадега. Мордалли мы, естественно, задержали, но прямых улик против него нет. Правда, сегодня утром он пытался незаметно передать своему адвокату вот эту записку. Но что в ней написано, хоть убей, непонятно. Я уже три часа над ней бьюсь. Бесполезно! — Ступорс снова с ненавистью воззрился на каракули Мордалли и понизил голос до шепота. — А тут еще такая незадача: заряжал чернилами ручку и нечаянно капнул на листок. Полный мрак!
— Ну-ну, не вешайте носа, приятель, — утешил Ступорса доктор. — Мне кажется, шифр не такой уж сложный, и я думаю, что через полчаса мы найдем бриллианты.
Что имел в виду доктор Одингот?
Ответ
Доктор заметил, что если по-другому расставить пробелы в нижней части записки, то получится «…труба около Дома моды». Теперь уже легко восстановить и всю фразу: «Водосточная труба около Дома моды».
Как обычно, ровно в пять часов пополудни доктор Одингот появился в уютном ресторанчике на Алее Каштанов, дабы предаться гастрономическим излишествам. Через десять минут расторопный официант уже расставлял на его столике дымящиеся блюда с безумным ароматом. Сладострастно оглядев поле предстоящей битвы, доктор уверенно потянулся за приборами. Взгляд его затуманился.
— Точно такое же просветленное лицо было у вас на концерте симфонической музыки, — нарушил идиллию чей-то скрипучий голос.
Доктор вздрогнул и поднял глаза от тарелки. Прямо перед ним материализовалась из воздуха постная физиономия инспектора Ступорса. Тяжело вздохнув, доктор отложил нож и вилку.
— Садитесь, инспектор. Вы как всегда не вовремя. Что там случилось на этот раз? У вас есть ровно две минуты, пока не остыло блюдо.
— Да, да, конечно, — засуетился Ступорс, отодвигая стул. — Я быстренько.
Он уже доставал какие-то бумаги из тощего портфеля.
— Кража в Музее Современной Музыки. Похищены легендарные туфли на платформе Элви с Пресни, в которых он выступал на своих последних концертах. Бесценная вещь для всех его поклонников.
— Когда и как это случилось? — кровь постепенно отливала от желудка Одингота.
— Сегодня утром, — заторопился Ступорс, помня о двух отведенных ему минутах. — Где-то между 11 и 11. Сигнализация почему-то не сработала, поэтому похититель скрылся. Единственное, что у нас есть, это сделанные скрытой камерой фотографии группы фанатов Элви, находившихся в его мемориальном зале в это время.
Ступорс бережно выложил на столик две фотографии.
— Вот здесь, — он ткнул пальцем в левый снимок, — они перед входом в этот зал, а здесь — они же на выходе. Ясно, что это сделал кто-то из них. Но кто? И как? В любом случае мы смогли опознать всех пятерых, и в ближайшее время их доставят в управление.
— И из-за такой ерунды вы оторвали меня от «форели Людовика»? — раздраженно пробурчал доктор, снова берясь за приборы. — Совершенно понятно, кто и как это сделал?
— Кого вы имеете в виду? — завибрировал Ступорс, вперившись взглядом в доктора.
Но тот уже ничего не слышал, нанизывая на вилку янтарный кусочек своего любимого лакомства…
Кого на самом деле подозревает доктор Одингот?
Ответ
Как видно из фотографий один из туристов (тот, что третий слева) на выходе из зала, где хранилась реликвия, стал чуть выше, чем он был на входе. Он-то скорее всего и украл бесценные туфли, а затем просто надел их на себя.
Слава свалилась на голову доктора Одингота сразу после блестящего расследования громкого дела о Субботнем Потрошителе. Не успела высохнуть краска на экстренном выпуске «Городских хроник», половину первой страницы которого занимал портрет пойманного маньяка, и только четверть — самого Одингота, как его уже стали узнавать на улицах. А перед входом в полицейское управление ему и семенящему рядом инспектору Ступорсу преградила дорогу дама необъятных размеров.
— Мистер Одингот! — с восторгом пробасила она, заключив перепуганного доктора в объятья. — Вы спасли наш город! Я так рада видеть вас!
Поскольку полузадушенный герой не издавал никаких ответных звуков, великанша разжала руки и, спохватившись, вытащила из своей сумочки тот самый номер «Хроник» и ручку.
— Вы непременно должны дать мне автограф!
— С удовольствием! — искренне обрадовался чудесному избавлению доктор и чиркнул на газете какую-то закорючку, после чего быстро юркнул в приоткрытую дверь управления.
— Не понимаю, — завистливо пробурчал Ступорс, — чего она-то радуется. Ведь Потрошитель интересовался только симпатичными и изящными девушками.
— Да, — двусмысленно поддакнул доктор, еще не пришедший в себя после бурного натиска поклонницы, — странные вкусы у этих маньяков. Но давайте не будем о грустном.
— Пожалуйста. — инспектор был сама любезность. — Я впервые сейчас увидел вашу подпись и удивился, какая она простая и неказистая.
Одингот нисколько не обиделся.
— Вы напомнили мне один старинный анекдот. «Почтальон много раз приносил неграмотной бабке пенсию, и она вместо подписи каждый раз ставила крестик. И вот в очередной раз она вдруг вместо крестика ставит нолик.
— Что случилось? — удивляется почтальон. — Вы же всегда подписывались крестиком!
— Да, — кокетливо отвечает старуха. — А теперь я вышла замуж и сменила фамилию».
Тут доктор взглянул на непроницаемое лицо Ступорса и добавил:
— В принципе уже можно смеяться.
— Да, да, — спохватился инспектор и натужно улыбнулся. — Но ваш анекдот в свою очередь напомнил мне одного чудака, который проходил свидетелем по важному делу. Так вот он вместо подписи на листе с показаниями написал телефонный номер своей любимой девушки.
— Что, что? — поперхнулся доктор. — Телефонный номер?
— Вот именно! — с неожиданным жаром подтвердил Ступорс. — Я и сам сначала удивился и даже подумал, что этот парень, кстати, его зовут Глен Скабрези, издевается надо мной. Но он на полном серьезе сказал мне, что каждый человек имеет право подписываться как угодно и что ни в уголовном кодексе, ни в Конституции нет никаких ограничений на этот счет.
— Здесь этот ваш Скабрези, конечно, прав, — согласился Одингот. — Но он все-таки с приветом.
— Только в этом пункте. А в остальном абсолютно нормальный человек. К тому же он здорово помог своему боссу доказать алиби в деле о хищении.
— Хм, — доктор был явно озадачен. — А что это был за номер?
— 10-916-6. Я помню его до сих пор! Да вот взгляните сами, если не верите. — Порывшись в толстой папке, Ступорс вытянул лист бумаги. — Вот последняя страница его показаний и та самая «подпись».
Доктор тут же выхватил листок и стал внимательно разглядывать его со всех сторон. Он поворачивал его и так и эдак, подносил к глазам, пытался смотреть на свет и даже зачем-то нюхал.
— Вы забыли попробовать его на вкус, — тоненько засмеялся Ступорс, и как раз в этот момент доктор внезапно хлопнул себя рукой по лбу.
— Боже, какой я идиот! Это же просто, как репка!
— Что, что такое? — забеспокоился Ступорс. — Ничего не понимаю!
— Да тут и понимать нечего, — развел руками Одингот. — Надо еще раз проверить показания вашего «ценного» свидетеля.
Что вызвало сомнения знаменитого сыщика?
Ответ
Доктор обратил внимание на то, что если внимательнее вглядеться на телефонный номер, записанный Скабрези, и не обращать внимание на тире, то его можно прочитать и как слово ЛОЖЬ.
Под утро доктору Одинготу приснился удивительный сон. Будто бы летит он на самолете какой-то допотопной конструкции и вдруг видит пролетающую мимо на помеле ведьму поразительной красы. Ведьма сладострастно улыбается и тянет к доктору свои губы, которые, постепенно удлиняясь, превращаются чуть ли не в хобот. Объятый неожиданной страстью, Одингот бросает штурвал и тянется к хоботу навстречу, едва не вываливаясь из пилотской кабины. И в тот самый момент, когда губы влюбленных соединяются, раздается страшный звон и ведьма на своем помеле с диким воем срывается в штопор. Прощай, любимая, успел подумать несчастный доктор и… проснулся.
