Она убежала. Через несколько минут за дверью послышался шум торопливых шагов и возбужденные голоса. Голос Веры звучал громче всех. Говорили по-испански. Дверь открылась, и священник в белой сутане, четыре черноглазых маленьких прислужника, трое рабочих в хлопчатобумажных комбинезонах и старая-старая женщина с голубой косынкой на голове вошли в комнату.
Со сверкающими глазами Вера указала на меня, как будто я был экспонатом выставки, и что-то тараторила, размахивая руками. Ее русская душа не признавала скромности. Я уверен, ей и в голову не приходило, что перед такой аудиторией я мог чувствовать себя неловко. Прислужники захихикали, старая женщина осенила себя крестным знамением. Священник подошел ко мне, торжественно осмотрел мою голову и вернулся к Вере. Все кричали и жестикулировали.
Я не мог следить за ходом их беседы, но заметил, что из-под комбинезона одного из рабочих выглядывали кальсоны. Я достал ассигнацию в двадцать песо и подал ее Вере.
— На нем кальсоны, — сказал я. — Купите у него комбинезон.
Вера взяла деньги и, подойдя к одному из рабочих, начала размахивать ассигнацией перед его носом. Низко опустив голову, он глупо улыбался.
Через плечо она крикнула мне:
— Я говорю ему, сними штаны. Он говорит, что стесняется.
Священник, не принимавший участия в споре, с неодобрением наблюдал за этой сценой сквозь очки в стальной оправе. Один из прислужников дернул священника за сутану. Тот дал ему подзатыльник. Старуха села на пол и, помаргивая, смотрела на меня из-под своей косынки.
Вера решила переменить тактику: от уговоров она перешла к активным действиям. Она налетела на застенчивого индейца и расстегнула на плечах пуговицы комбинезона. Комбинезон упал на пол, и, оставшись в одних кальсонах, застенчивый индеец с глупым видом переступил через него. Вера всунула ему в руки деньги и торжественно подала мне комбинезон. Она не переставала смеяться своим колокольчикообразным смехом.
— Молодец, — сказал я.
— Я говорила вам, что, когда я рассержусь, все меня боятся.
Я надел брюки и с трудом застегнул на плечах пуговицы. Брюки были мне до смешного малы. Они туго обтягивали мои бедра, а сами брючины кончались где-то между коленкой и ступней.
Вера с одобрением посмотрела на меня. Я был бос.
— О, очень мило, как Нижинский.
— Большое спасибо.
Священник воспользовался случаем и улизнул от беспокойных эксцентричных иностранцев. Прислужники ушли с ним. Раздетый индеец вдруг решил, что все это очень смешно. Вероятно, до его сознания наконец-то дошло, что на двадцать песо он может купить себе на рынке по крайней мере три или четыре новых комбинезона. Он, довольный, с радостью показывал ассигнацию своим товарищам. Все улыбались.
Постепенно комната опустела, осталась одна старуха, сидевшая на полу. Я думаю, она забыла, зачем пришла сюда, и сидит теперь, потому что просто устала.
Вера была страшно беспокойной натурой. Сейчас она с материнской заботливостью принялась за мою шишку.
— Быстро, — говорила она. — Быстро. Мы едем к доктору.
— Но мне не нужен доктор, — сказал я. — У меня крепкий череп. Что мне сейчас нужно, так это костюм и пара ботинок. Если вам не нужно выполнить еще какой-нибудь долг перед мертвецами, отвезите меня скорее домой.
Мы вернулись в комнату, в которой стояла гробница, протолкались через толпу терпеливо ожидавших своей очереди паломников и вошли в церковь. Она все еще была полна молящимися. Они не проявили никакого интереса к такому изумительному зрелищу: роскошная девушка, одетая в чернобурку, идет с босоногим человеком в штанах, до неприличия обтягивающих его ноги. Даже на базаре никто не обратил на нас внимания. Мексиканцы ожидают и спокойно принимают от иностранцев любую выходку.
Но Вера Гарсиа не была мексиканкой, и в ее жилах текла кровь театрального человека. Поэтому она упивалась создавшейся ситуацией. Это было Ее Приключение. По дороге она засыпала меня своими вопросами и предположениями.
Мои ответы были довольно уклончивыми, так как я был занят мыслью: что мне теперь делать? Я не мог просто забыть все происшедшее. Это совершенно очевидно. Слишком велика опасность того, что со мной случится что-то, еще менее приятное. Ведь кроме всего прочего они, наверное, знают, где я живу, потому что паренек начал преследовать меня от моей двери. И даже если бы это было возможно, мне ни в коем случае не хотелось съезжать со своей квартиры и поселяться в каком-нибудь отеле до момента отлета аэроплана.
Чрезвычайно трудно придумать какой-нибудь план, когда ты не знаешь, чего от тебя добиваются. Вера щебетала относительно полиции и посольства. Но, пожалуй, это мне ничего не даст. Полиция сделает вид, что они разыскивают этого паренька. Они даже, может быть, найдут мой костюм в «Монте де Пиэдад» — национальном ломбарде. Посольство, конечно, хотя и скептически, выразит мне свои симпатии и начнет разговор о необходимости проявлять деликатность в отношениях двух стран, надо, мол, сохранять баланс дружественных отношений и т. д. и т. д.
Ни то ни другое не приблизит меня к разгадке тайны Деборы Бранд и Холлидея и не обеспечит мне безопасность в дальнейшем.
Нет. Плохо ли, хорошо ли, но я буду действовать один. Только теперь я все время буду начеку, буду готов к любой неожиданности. Если мистер Холлидей предпримет что-нибудь еще, он получит от меня сполна все, что заслужил.
Когда мы подъехали к моей квартире, Вера Гарсиа без всякого приглашения зашла ко мне. В данный момент я отнюдь не был расположен к приему у себя головокружительно очаровательной девушки. Мне хотелось побыть одному, еще раз все обдумать. Но она проявила такую доблесть в оказании мне помощи, что у меня не хватило духа вышвырнуть ее. Я отпер входную дверь и пропустил ее впереди себя в холл.
Пока я возился у двери, вынимая из замка ключ, она, очевидно сгорая от любопытства, влетела в комнату.
— Боже, — услышал я ее возглас. — Какой беспорядок. Вам обязательно нужна женщина.
Я остановился рядом с ней на пороге гостиной и понял, о чем она говорит. Кто-то обыскивал мою комнату. Все ящики стола были открыты. Бумаги разбросаны по полу. Подушки выдернуты из кушетки и тоже разбросаны.
Я поспешил в спальню. Здесь хаос был еще более чудовищный. Все мои костюмы вытащены из шкафа и свалены в кучу на одну из кроватей. Из ящика туалетного стола торчат носовые платки и трусы. Даже чемоданы были сдернуты со шкафа и теперь валялись открытыми на полу. Вся подкладка у них разрезана.
Вместо того чтобы рассвирепеть от злости, меня вдруг охватил ужас. Всего можно ожидать от Холлидея, если только это был Холлидей. В то время как один из его подручных шпионил за мной по всему городу, другой ворвался в мою квартиру. Конечно, ему что-то нужно от меня, что-то очень важное.
Я вспомнил серебристые волосы Деборы, вытянувшиеся под зеленой водой сенота. Одна половина моего «я» начала сожалеть, что я не уехал с Айрис в Голливуд, и в этом случае я никогда бы не видел Юкатана. Но другая половина — та, что буквально задыхалась от бешенства, — настойчиво твердила мне, что я должен бороться за дело Деборы. Теперь я начинаю на собственной шкуре понимать ее состояние, и мне стало искренне жаль ее. Это было слишком жестоко для девушки в двадцать лет. Я вспомнил прикосновение ее юных губ к моим. Я не буду чувствовать себя счастливым до тех пор, пока не сделаю что-нибудь жестокое с человеком, который сбросил ее в сенот.
В спальню вошла Вера. Я слышал ее голос, визгливый от негодования:
— Что случилось? Это не просто беспорядок. Грабеж? Нет? Они избили вас. А теперь ограбили?
Она подошла ко мне, взяла меня за руку и посмотрела мне в глаза.
— Что с вами происходит? Почему за вами сначала следили, потом избили вас и ограбили? Может быть, вы иностранный шпион? Да? Или крупный гангстер?
Я не собирался посвящать ее во все подробности. Пожалуй, еще слишком рано искать себе союзников.
— Насколько мне известно, — сказал я, — я просто обыкновенный турист.
— И вы не понимаете, почему вас избили и ограбили?
— Нет.
Она направилась к телефону.
— Мы позвоним полиции.
— Нет.
— Почему нет?
Я улыбнулся.
— Потому что…
Она внимательно посмотрела на меня.
— Тогда вы лжете. Вы все понимаете. Это большой, большой секрет. Нельзя звать полицию.
Я должен был знать, что она слишком умна и слишком назойливо любопытна, чтобы мне удалось обмануть ее. Я взял ее руку.
— О'кей. Это большой секрет. Мое личное дело. А теперь как насчет того, чтобы помочь мне привести в порядок все? И установить, что у меня стащили?
Она была столь же послушна, сколь и умна. Она больше не задавала мне никаких вопросов и принялась смиренно помогать мне в уборке. Сначала мы убрали гостиную, потом спальню. Как я и ожидал, ничего не было взято, насколько я мог заметить.
