Бикофф был хорошим профессионалом. Несколько раз мы чудом не натыкались на дозоры противника и обходили их так близко, что до нас доносился запах чужого пота...
Потом началось редколесье, а на небе засияла луна, и пришлось красться от куста к кусту короткими перебежками наподобие пуганых ворон, ежесекундно ожидая либо окрика "Стой!", либо выстрела в упор.
И все-таки беда случилась неожиданно - как ей, в общем-то, и полагается...
Шедший впереди меня Антон Флажелу лишь на какой-то метр отклонился вправо от лейтенанта и тут же раздался негромкий звук - будто сработала елочная хлопушка. Португалец странно взмахнул руками и подпрыгнул, словно собираясь улететь. Никуда он не улетел, конечно. Из-под его ног вздыбилось облачко дыма, полетели в разные стороны комья земли и дерна, стажера отбросило на спину и перевернуло...
Явление было знакомо мне с Пандуха. Так взрывается противопехотная пластиковая мина "Мини-смерч". Начинена она таким количеством взрывчатки, которого хватает только на то, чтобы оторвать ступню наступившему на мину... Специалисты, "сочинившие" это варварское средство, исходили из того, что солдат, став инвалидом, не только будет выведен из строя, но и причинит родной стране долговременный экономический урон - ведь инвалида надо будет лечить, обеспечивать протезами и содержать за счет государственного бюджета...
Мы с лейтенантом вмиг очутились рядом с Флажелу. Он был в полном сознании и только недоуменно разглядывал кровавый обрубок, в который превратилась нижняя часть его левой ноги.
- Антон, - тихо сказал Бикофф. - Ты как?
- Пристрелите меня, мой лейтенант, - заскрипев зубами, выдавил португалец. - Лицо его внезапно побелело. - Голпе де мизерикордия... удар милосердия... Корошо?
- Нельзя стрелять, Антон, - сказал жалобно, словно оправдываясь, Бикофф. - В любом случае мы этого делать не станем... Мы лучше наложим тебе жгут. Все будет хорошо, не дергайся.
Лейтенант открыл свой вещмешок, достал перевязочный набор и шприц с антишоковым препаратом. Но, вместо того, чтобы сделать укол раненому, вдруг сбил меня с ног и навалился сверху. Не успел я подумать, что Бикофф сошел с ума от навалившихся на него потрясений, как услышал знакомый свист над нами, а через секунду донесся звук выстрела. Снайпер сидел где-то на другом конце большой поляны, и целился он не иначе как в мою спину. Если бы не бдительность лейтенанта, лежать бы мне сейчас с дыркой в спине и пялиться пустыми, закатившимися глазами на луну...
Бык перекатился и навскидку послал несколько пуль в предполагаемом направлении снайперского поста. То ли он на самом деле метко стрелял, то ли просто пули были самонаводящимися на цель, но что-то грузное, ломая ветки, ссыпалось на землю в глубине леса.
Тотчас совсем близко взвыла сирена, но стволам деревьям вокруг нас заметались жадные лучи прожекторов. Видно, мина приводила в действие сигнализацию охранения. Значит, вот-вот на сцену должна появиться группа охраны объекта.
- Уходите, мой лейтенант, - простонал Антон. - Уходите!.. Я сам... Я задержу их...
Бикофф бешено покосился на меня.
- Останешься с ним, - свирепо приказал он. - Постарайся хотя бы оказать ему помощь, о чем-то еще я уж и не говорю...
- А ты? - спросил я.
Мысль о том, что Евгений не имеет права мной командовать, даже не пришла мне в голову.
- Объект, - кратко сказал лейтенант. - И Задача. И больше ничего.
Я быстро наложил Флажелу жгут выше колена, вколол ему "антишок", а когда оглянулся, то Бикоффа рядом уже не было. Зато между деревьями замелькали, приближаясь, неясные силуэты, с шипением взлетела ослепительная магниевая ракета-лампа. Стало светло до рези в глазах, и я увидел, что Флажелу деловито, несмотря на боль, готовится к бою.
- Послушай, Корреспондент, - прошептал он, пристегивая сразу три магазина к автомату. - Ты в армии служил?
- Служил.
- А где?
- В Пандухе.
- Что-о? - Глаза португальца округлились, будто я превратился в медведя. - Почему ты молчал об этом?
- А по-твоему, я должен был повесить себе на грудь картонку с надписью "Ветеран Пандуха"? - усмехнулся я.
Но Антону было не до шуток.
- Немедленно, - сказал он таким ледяным тоном, каким однажды некто в чине генерал-полковника отчитывал меня за неуставной вид в окопе под ураганным огнем фундаменталистов. - Немедленно догони лейтенанта!.. Кам он!.. Помоги ему выполнить задание, одному ему будет трудновато...
Сам он тем временем проворно извлек из вещмешка коробочку радиодетонара и надел ее с помощью браслета на левую руку так, чтобы удобно было нажать белую кнопку.
- Послушай, - сказал я. - Он же убьет меня за то, что я тебя бросил одного!
В голосе Флажелу прозвучал оттенок презрительного сожаления:
- Ты же все рафно не сможешь воевать!.. Как это по-русски: "Не в свои санки не садись"?..
Словно подкрепляя свои слова, он пустил длинную очередь по слишком близким от нас фигурам.
Он опять безбожно перевирал смысл пословиц. Но в принципе был прав: что я мог бы сделать, если перед моими глазами по-прежнему маячило лицо мертвой беременной женщины в развалинах Пандуха?!
И я все-таки ушел. Я нашел в себе силы сделать это. Флажелу любезно прикрыл мой уход автоматными очередями...
Вот уже час я брел по ночному лесу неизвестно куда. По-моему, я заблудился. Перестрелка за моей спиной давно уже завершилась сильным взрывом и смолкла.
Я шел отупело. Мне уже были не страшны ни снайперы, ни дозорные, ни мины, которыми здесь наверняка трава была усеяна как грибами... Смерть вела меня за собой, и я, как зачарованный, шел за нею.
Но когда впереди замаячило нечто бесформенное, я остановился. Вроде бы какой-то большой мешок свисал с дерева. Я подошел поближе. Погибнуть от взрыва мины - все же оптимальный вариант: не придется долго мучиться.
Но на дереве висела не мина.
Я вспомнил, что в экипировке десантника имеется инфракрасный фонарь, и достал его из вещмешка покойного Канцевича.
Человек был мертв и еще не успел окоченеть в трупной судороге. Лучше бы я не светил на него фонарем: человек изуродован был до неузнаваемости. Но я узнал его. Это был лейтенант Евгений Бикофф - наш командир, теперь уже бывший...
Я попытался снять его тело с дерева, но мертвый крепко цеплялся ладонями за ствол. Дело было не в упрямстве покойника, просто-напросто руки его были прибиты гвоздями к дереву. Огромными гвоздями типа плотничьих...
"И где они только нашли в лесу эти гвозди?", глупо подумал я. Специально с собой носят, что ли? Запасливые... сволочи...
На траве рядом с деревом что-то смутно белело. Это были клочки втоптанной в сырую глину фотографии. Я поднял их и машинально попытался сложить вместе. Будто от этого теперь зависело все, и моя дальнейшая судьба в том числе...
С фото на меня взглянули два лица, перечеркнутые сеткой разрыва и поэтому казалось, что они тоже изуродованы. Одно лицо было миловидным, женским. Другое принадлежало маленькой белокурой девчушке.
И я вспомнил, как вечность назад лейтенант спрашивал меня: "У тебя есть жена, дети?"... "Нет... Точнее, можно сказать, что нет", ответил я тогда с невольной горечью. "Так какое же ты право имеешь разглагольствовать о войне, если тебе лично некого защищать?!"...
Он, конечно, не сказал этого вслух, но именно так я понял смысл его вопроса. Самому ему было, оказывается, кого защищать помимо министров, депутатов и многоступенчатой пирамиды чиновников...
И теперь я понял, что Бикофф был по-своему прав. Он дал присягу честно служить своей стране, и не его вина была в том, что те, за кого он собирался драться до последнего вздоха, могли оказаться недостойными такой собачьей преданности.
Я выключил фонарь, и мне показалось, что в голове моей сгустилась та же темнота, что окружала меня сейчас.
Еще час назад я был уверен в своей правоте, считая, что никто, во имя или по причине чего бы то ни было, не имеет права убивать... Я был уверен в том, что это - высшая ценность человечества, накопленная им за тысячелетия развития, и что она, эта истина, останется таковой при любых обстоятельствах.
И по-прежнему в памяти моей хранились слова, произнесенные Брилером при нашем первом знакомстве: "Идеал, для достижения которого приходится убивать и ранить - не идеал, Ян, а обман, самая дерьмовая ловушка для простаков!"...
Но сегодня на моих глазах девять парней отдали жизнь за свой идеал. Несмотря на одинаковость формы, все они были такими разными... И в то же время, несмотря на разницу характеров, привычек и внешности, все они были такими похожими в своей бесконечной преданности долгу, и истина, исповедуемая ими, гласила: каждый должен честно делать свое дело. Без оглядки и кивков на других, на тех, кто этого не делает... И еще: нельзя позволять кому-то безнаказанно убивать людей. Тем более - слабых и беззащитных.
И еще я прокручивал в своем воображении тот, еще не наступивший (но который обязательно наступит) момент, когда по-детски мило коверкающий слова голосок спросит: "Мама, а где наш папа? Он скоро вернется? Он купит мне большую куклу и говорящие кубики?" - и женский голос, в котором будут слышаться едва сдерживаемые рыдания ответит: "Скоро, малышка, скоро"...
