Я его слышу… клянусь, я его слышу, как будто он здесь.
«О, Сюзанна, не плачь ты обо мне. Из Алабамы еду я, и банджо на спине». У него такой забавный южный выговор. Я слышу его. Как будто он здесь. Как будто он поет рядом со мной.
И тут я осознаю: он поет рядом со мной.
Я подпрыгиваю, чуть не выезжаю на встречную полосу. «Господи! Штерн… Господи!» Я выравниваю автомобиль, сосредотачиваюсь на том, что едет впереди.
– Я до смерти замерз, Сюзанна, не плачь, не плачь обо мне. – Его волосы в еще большем беспорядке, чем при жизни.
– Перестань петь. Просто перестань, пожалуйста. – Я вырубаю радио. – Все кончено, Штерн, понимаешь? Моя мать призналась. Мириам Тайт убила тебя. Все кончено. – Он рядом, и я чувствую, как его кожа излучает холод.
– Послушай, Ливер, – говорит он, – призраки не появляются без причины, правда?
Я бросаю на него короткий взгляд. Его глаза сверкают. Так трудно отвернуться.
– Ты здесь потому, что я тебя выдумала. Это галлюцинация. Бред. – Горло перехватывает, я откашливаюсь.
– Ты знаешь, что это чушь, – мягко говорит он. – Даже если тебе легче в это поверить. Я здесь. Я говорю тебе правду. Посмотри на меня, Ливер.
Я только крепче сжимаю руками руль. Он вздыхает.
– Ты всегда была упрямой. Или нет?
– Я не упрямая. И взгляды у меня очень широкие. Господи… как смеешь ты, призрак, влезать в мою жизнь, когда я только пытаюсь сжиться со всем этим дерьмом, и еще говоришь мне, что я упрямая?
Он смеется.
– Ну, призрак я, призрак. А что делать? – Он наклоняется и обнимает меня. От неожиданности я дергаюсь, автомобиль чуть не слетает с дороги.
– Ты чуть меня не убил! – Я сильнее надавливаю на педаль газа, смотрю прямо перед собой. Внезапно я уже не грущу, потому что в ярости.
Штерн все еще сидит рядом со мной, напевает себе под нос «О, Сюзанну».
– Разве недавно я не спас тебе жизнь?
Я почти забыла его руки, обнимающие меня, силу, с которой он удерживал меня над волнами, пока я выкашливала воду.
– Может, не следовало тебе этого делать.
– Будь осторожна с желаниями. Смерть – не пикник, Ливер. Во всяком случае, я так не думаю. Правда, сравнивать мне все труднее: то, что было жизнью, забывается…
– Жизнь тоже не пикник, – отвечаю я. – Поверь мне.
А ведь так просто все закончить: резкий поворот руля влево. Я уже думала об этом. Но что-то всегда меня останавливает: какое-то неистовое желание жить. Я чувствую, как и сейчас оно пульсирует во мне, хотя другая сторона – Серое пространство – подкрадывается, искушает.
Какое-то время мы едем молча. Потом Штерн откашливается.
– Эльвира Мадиган: это имя тебе что-нибудь говорит?
– Эльвира Мадиган? – Я потираю лоб. Тупая боль нарастает между глаз. – Нет. А что?
– Точно не знаю. – Его глаза темнеют, он напряженно думает. – Вдруг это имя вернулось ко мне. Память подбросила. Но зачем и почему не знаю. Все в тумане. Многое в тумане. Может, оно и важное.
– Здорово. Еще одна «важность», с которой я должна разбираться, потому что ты слишком мертв и тебе под силу только появляться передо мной, подталкивая к мысли, что я безумна. – Я стучу рукой по рулю. Только сейчас отдаю себе отчет в том, как же я на него зла. Наверное, злилась давно: за то, что он ушел, за то, что испортил мне жизнь. И кричать на него приятно.
Но когда я поворачиваюсь к Штерну, торжествуя, он смотрит на меня, глаза его невероятно огромные, в них страх. И все его тело трясется, вибрирует, быстро-быстро.
– Что… что такое? – От ужаса леденеет в груди. – Я не хотела, Штерн. Извини.
Но слишком поздно.
Он ушел.
Опять.
– Штерн, – произношу я вслух, в гремящую тишину автомобиля. Ничего. И тут же злость сменяется стыдом и сожалением. Я все-таки надеюсь, что он вернется, потому что знает, как мне хочется верить в него.
Едва добравшись до дома, я усаживаюсь перед «Макбуком». Лицо Штерна стоит перед моим внутренним взором. Я вела себя с ним ужасно, злобная и жестокая.
Прежде чем успеваю себя отговорить, набираю в поисковой строке «Эльвира Мадиган». Выясняется, что она артистка датского цирка, которая заключила со своим бойфрендом договор о взаимном самоубийстве. Европейский режиссер снял фильм, основанный на событиях ее жизни. Какое отношение давно умершая датская циркачка имеет к моей маме или к убийству Штерна?
И однако… что-то это должно означать; не мог мой разум выдумать это имя. Или мог?
Я закругляю мой безрезультатный поиск, переключаюсь на почту. Три письма от подруг по художественной школе.
Роз Патель: «Обкурилась, чувиха. Отчасти». Обычное дело.
Мими Баркер: «Вечеринка «Ночь Дэвида Линча» вдвоем с крошкой Сэмми». Скорее это будет вечеринка «Ночь Дэвида Линча» с восьмьюдесятью. Насколько я помнила, Мими Баркер ходила только на такие.
Рита Тиммерман: «Принята в старшую независимую студию мистера Мозеса!!!»
Я долго смотрю на это письмо. Я могла бы попасть туда в этом году: так меня убеждали преподаватели, пока не начался весь этот ад. Независимая студия – элитный класс старшеклассников, куда ежегодно отбирают только двенадцать человек.
Раз уж я мучаю себе, решила я, то могу сделать еще один шаг и просмотреть альбом с фотографиями Штерна: сердце сжимается до размеров грецкого ореха, дыхание учащается, горло перехватывает.
В кармане шортов настойчиво звенит мобильник: Райна. Я колеблюсь. Мне хочется – очень – с кем-то поговорить, поговорить с моей лучшей подругой в этом мире, но какая-то моя часть не может подавить негодование, которое она у меня вызывает: она тусуется со своими новыми друзь-ями из школьной команды по плаванию, у нее нормальная жизнь, она может пойти на кладбище к могиле Штерна.
Но в последний момент я принимаю звонок. Мне необходимо услышать человеческий голос. Мне необходимо услышать ее.
– Привет. – В моем голосе полнейшее изнеможение.
– Девочка, что сейчас делаешь?
– Я дома. – Выключаю компьютер, словно она может увидеть, что я делаю. – Где ты? Судя по голосу, куда-то спешишь.
– Еду в дом Паркера. Там сегодня вечеринка. Для богатых деток.
– Слушай, я сейчас немного занята, Райн…
– Извини, Лив. Считай, что уже освободилась. Ты даже представить себе не можешь, каких трудов мне стоило включить тебя в список гостей. Так что ты должна появиться. Надень что-нибудь модное и тащи сюда свой костлявый зад.
– Список гостей? На каких вечеринках составляют списки гостей? Райна?
Тишина. Она отключила связь. В раздражении я чуть ли не швыряю мобильник на стол, и он тут же откликается: эсэмэска от Райны:
«Ты знаешь, тебе надо выбраться из дома… Встречу тебя перед домом П. в пятнадцать. Пожалуйста, не порти вечер. Пожалуйста. P. S. Везде крутые парни. На короткое время».
Я вздыхаю, еще секунду смотрю на пустой экран. Поиск Эльвиры Мадиган не принес ничего важного. Я тащусь к стенному шкафу, достаю мое любимое платье: темное, атласно-синее, которое теперь кажется мне угольно-черным, с глубоким V-образным вырезом, демонстрирующим грудь. По меньшей мере, вечеринка поможет мне отвлечься от Эльвиры Мадиган. И от художественной школы. И от мамы. И от Штерна.
* * *
– Это открытый бар, поэтому берите то, что хотите и когда хотите, – говорит нам Паркер Розен, указывая бокалом для шампанского. Другая его рука прилипла к пояснице поклонницы плейбоевского зайчика в шелковом верхе от бикини и короткой юбке. Паркер богатый, круглый и очень претенциозный. Любит носить рубашки для гольфа и говорить о налоговых вычетах для богатых, хотя по возрасту еще не может голосовать и никогда (насколько мне известно) не работал.
– Только ничего не трогайте там, – Паркер указывает на безупречно чистую, уставленную антиквариатом комнату, в которой легко уместились бы все комнаты моего дома, – и не прикасайтесь к акустической системе, идет?
Он ведет нас на заднюю террасу, где полно юношей и девушек из частных школ в разной степени раздетости. Одни танцуют, другие болтают. Кто-то в шелковых летних платьях, а кто-то в бикини. Полно народу и в мелкой части огромного бассейна с подсвеченной водой. Райна хватает меня за руку и сжимает, когда Паркер и его светловолосый зайчик направляются к группе парней без рубашек, но в пиджаках спортивного покроя, каждый с высоким запотевшим ста-каном.
– Убери лицо, – говорит Райна, видя, что я хмурюсь. Ее длинные шелковистые черные волосы сегодня заплетены в две косы. – Давай и мы развлечемся. – Она ведет меня в бар, все еще держа за руку. Наливает водку в два стакана, добавляет клюквенного и апельсинового сока, помешивает мизинцем. – Коктейль называется «Водочный рассвет». Видишь? Цвет совсем как у рассветного неба.
Я беру стакан. По цвету в него налита серая грязь.
