Тот сделал нетерпеливый жест:
— Когда же вы уберетесь, Арес?
— Где вы находились между семью тридцатью и восемью тридцатью вечера в день убийства Сусанны? — спросил я.
— А! — он пожал плечами и направился в спальню. — Всего хорошего, Арес, — с этими словами он исчез.
Я передразнил его движения и рассмеялся. Затем покинул особняк.
На следующее утро я постучал в дверь дома, где жила служанка Сусанны; мне открыла непричесанная старуха с угрюмым лицом.
— Чего надо? — спросила она, зевая.
Я мягко отстранил ее и быстро вошел в дом. Старуха, протестуя, двинулась за мной. Я потребовал, чтоб она помолчала. Затем молча указал ей на стул. Она помертвела от страха.
— Зачем ты обманула полицию, бабуля? — нежно спросил я.
Старуха чуть не задохнулась от возмущения.
— Вы ошибаетесь, сеньор, — пробормотала она.
Я улыбнулся.
— Ладно, ты их не обманывала, — произнес я. — Но скрыла часть правды. Кто последний заходил к Сусанне в тот вечер?
Она судорожно сжала губы.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
Я грозно посмотрел на нее.
— Шантаж — скверная штука, бабуля.
Она, казалось, успокоилась и посмотрела на меня презрительно.
— Не знаю я, что вы хотите этим сказать, — упрямо повторила она.
Это вывело меня из терпения, в моих глазах сверкнула ярость. По возрасту эта женщина годилась мне в бабушки и меня удивило, как эта убеленная сединами особа может быть столь лживой. Во мне поднималась волна отвращения.
— Послушай, бабуля, мне терять нечего, — произнес я отчаянным тоном. — Мне нужна твоя помочь.
— Никаким шантажом я не занимаюсь, — возмущенно заявила старуха. — Сеньор Рамераль приходил сюда на следующий день после смерти сеньоры Сусанны и сказал, что если его имя появится в газетах, это может повредить его репутации. Он меня просил сказать полиции, что я его в тот вечер не видела, и подарил мне двести песо. А что мне оставалось делать? Мне очень нужны деньги и я их взяла. Кроме того, богачи всегда выходят сухими из воды. Мне очень жаль, что вы попали в такой переплет. Но сейчас я сказала правду. Когда я уходила, сеньор Рамераль все еще находился в комнате сеньоры Сусанны.
Хотелось верить, что она не врет. Да, в этом деле все так запутано, почище чем в критском лабиринте.
— Спасибо, бабушка, — сказал я, взяв ее за плечо. — До свидания!
Спускаясь по лестнице, я размышлял над этим темным путаным делом. Я думал о сенаторе и его письмах, о Рамерале и его лжи, об этом Батлере с его сомнительными махинациями. Но пока никого из них не мог вывести на чистую воду.
В полном смятении чувств я подошел к тому месту, где Макейра поставил машину.
— В город, — коротко приказал я, садясь.
И тут получил неожиданный подарочек.
— Без глупостей, Арес, — произнес полицейский, сидящий на заднем сиденье и сжимающий в руке револьвер.
Я нервно засмеялся. Человек, смотревший на меня в зеркало, был в фуражке и костюме Макейры… но это был не Макейра…
* * *
Дойдя до этого момента в своем повествовании, я сделал паузу, подумав, что мне захотят задать вопросы. И повернулся к Рене.
Тот улыбнулся и сказал:
— Подробный рассказ, Арес, ничего не скажешь. У вас неплохая память.
— И через сто лет, если я, конечно, доживу, мне не забыть ни одной детали из этой невероятной истории, происшедшей со мной. Пока я сидел в тюрьме, все это весьма четко отложилось в моем мозгу.
— Продолжайте, Арес, — приказал лейтенант. — А потом мы все проверим и сделаем необходимые выводы.
Часть 2
Непостижимость загадки
13. Сенатор в затруднительном положении
Так окончилась игра, в которую я играл в течение трех дней. Она не больно-то меня развлекала и радовала не больше чем могут радовать остывшие лепешки. Мне задавали одни и те же вопросы. Полицейские напоминали стаю голодных волков.
— Ваше имя?
— Хуглар Арес.
— Возраст?
— Тридцать лет.
— Профессия?
— Частный детектив.
— За что вы убили Сусанну Диас?
— Я ее не убивал.
— Что вы делали в ее доме в ночь на воскресенье?
У меня вырывались проклятия. Я тщетно старался успокоиться. В миллионный раз, словно попугаи, они задавали мне этот вопрос А ведь моя история — всего лишь часть правды. Но я старался не лгать. Не хотел противоречить самому себе. Необходимо упорно стоять на своем… или я пропал. Пока я не упоминал ни о Батлере, ни о Падуе. Но имена сенатора и Рамераля всплыли. Если они боятся скандала, пусть выкручиваются как хотят. Я делал то же самое.
Вопросы мало-помалу менялись. Сначала я просто одурел. Потом почувствовал страшную усталость. Еще позже дошел до белого каления. И уж к вечеру, когда мои отяжелевшие веки слипались от усталости, почувствовал, что прихожу в отчаянье. И впал в своего рода прострацию. Словно сквозь туман до меня доносились одни и те же слова. Но я знал, что это не так. Вопросы все же менялись, меня пытались сбить с толка. Одни и те же интервалы между вопросами. Один и тот же тон, которым они задавались… но мозг уже никак не реагировал. Тогда меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Мне шептали вводя в соблазн: «Почему бы вам не признаться, тогда вы сразу отправитесь спать…»
Они хотели, чтоб я встряхнулся, и добились своего. Ругаясь, я собрал остатки сил и кинулся на следователя, однако сильный удар по затылку заставил меня замолчать. Ноги мои подкосились, я упал и впервые за все это время передохнул.
На следующее утро полицейские вели себя более любезно — принесли мне тосты с маслом и кофе с молоком. Затем все повторилось сначала. Первым меня допрашивал заместитель шефа полиции по имени Гастон. До сих пор помню его покрытое оспинами лицо. Они походили на рытвины на центральном шоссе. Он спрашивал:
— За что вы убили Сусанну Диас, Арес? С целью ограбления?
— Опять двадцать пять! Боже мой! Я никого не убивал. И никого не грабил!
— А как вы объясните, что в спальне убитой обнаружены кровавые отпечатки ваших пальцев?
— Со мной сыграли дурную шутку. Я пришел туда, чтобы отыскать письма одного моего клиента и меня в спальне оглушили..
— Фамилия вашего клиента?
— Сенатор Грегорио Рамирес.
— Прекратите, Арес! Опять вы за старое? Смените пластинку: сенатор даже не знаком с вами.
— Это он сказал?
— Разумеется. Мы его допросили.
— Приведите его сюда. Пусть он сам мне об этом скажет.
— Для частного детектива вы довольно наивны, Арес. Вы что же думаете, сенатор просто так возьмет да придет, как только вы попросите?
— Да, думаю ему не повредит понюхать мою задницу.
— Не сквернословьте, Арес! — Я получил первую пощечину. — Пока мы с вами разговариваем по-хорошему.
Когда мне влепили пощечину, я решил, что не мешает отдать должок. И не стал долго раздумывать: сжав покрепче кулак, я отправил его прямо в рябую физиономию. Последнее, что я видел, была струйка крови, стекавшая с губ моего обидчика. Но тут стая волков опрокинула меня на спину, и все исчезло…
Очнулся я в одиночке. Нет худа без добра — там, по крайней мере, царила тишина. Я взглянул на часы — три. Неизвестно только — дня или ночи. Я закурил и растянулся на твердом неудобном ложе. Спустя какое-то время дверь камеры отомкнули, и на пороге появилась дочка сенатора в сопровождении двух полицейских, одним из которых был Гастон собственной персоной. Он ткнул пальцем в мою сторону и спросил:
— Этому человеку вы поручили раздобыть письма?
Девушка с испуганным выражением лица утвердительно кивнула. И посмотрела мне в глаза. Заметив синяки и ссадины на моем лице, которых было, наверное, больше, чем оспин на физиономии Гастона, она дрогнувшим голосом спросила:
— Его… его били?
Гастон не ответил. Взяв сеньориту под руку, он вывел ее из камеры в коридор, и они скрылись из виду.
Прошло полчаса. Визит повторился. Только на сей раз в компании полицейских появился Батлер. Он отлично сыграл свою роль. Посмотрев в мою сторону, попросил меня встать, потом повернуться. Наконец заявил, что это не я пытался продать ему драгоценности. Я облегченно вздохнул. Пока дело было не так скверно, как я думал.
Прошло еще пятнадцать минут. Гастон притащил с собой Карлоса, бармена из «Пласы». И снова потерпел фиаско. Он несколько раз задавал парню один и тот же вопрос, но бармен оказался на высоте. Подтвердил, что я покинул его заведение около девяти вечера.
— Почему вы так уверены? — недовольно спросил Гастон. — Почему, например, это произошло не в восемь?
— Потому что… я, — тихо произнес Карлос, — я работаю до девяти, а когда сеньор Арес ушел, до девяти оставалось всего несколько минут.
