Анисимов отсалютовал Бурому поднятием руки и вышел из кабинета. Бурый проводил его тяжелым взглядом, отметив про себя, что руки ему журналист не протянул. А таких вещей Бурый не забывал никогда.
Олег Евгеньевич прошел через ресторанный зал и, выйдя на улицу, быстрым шагом направился к своей машине. Поступившая новость взволновала его настолько сильно, что он почти не смотрел по сторонам. Поэтому и не заметил двух мужчин, сидевших на скамеечке, немного левее его «Волги», и искоса, почти не скрываясь, наблюдавших за дверью в ресторан…
— Смотри-ка! — Карпов покачал головой. — Да это же…
— Ты что — знаешь этого гада?
— Ну, во-первых, «гад» — это сильно сказано. Так, гаденыш, — ответил Карпов. — Анисимов, журналист. Ну, ты видел его по телеку. Скандалист этот известный…
— A-а, точно! — Максимов вытянул шею и смотрел, как Олег Евгеньевич залезает на водительское место. — Возьмем гада? — спросил Николай Николаевич, начав было вставать со скамейки.
— Брось. Домой к нему заедем. Куда он, на хрен, денется? — сплюнув, возразил Карпов. — Сегодня и навестим. У меня и телефон его имеется. Так что не пыли, Николаич. Прорвемся! А вообще-то, интересно, конечно, чего ему от нас надо. И чего он тут пасется, в этом «Штабе» долбаном.
— «Штаб» этот я разнесу на хрен! — пробурчал Максимов. — Очень мне этот урод не понравился.
— Сергей Петрович?
— Он такой же Сергей Петрович, как я слесарь-инструментальщик. Бандюга из законных… Кажется.
— Очень может быть, — сказал Карпов. — По повадкам — похож.
— Вот и получит свое. Сучара!
— Ладно, ладно, Николаич, не заводись. Поехали ко мне.
— А что у тебя-то делать?
— Да я просто давно дома не был. У тебя зажился. Надо бы костюмчик сменить. И вообще, посмотреть, что там да как.
— Цветочки полить? — хмыкнул Максимов.
— Ну, кстати, и полить. Хоть у меня там одни кактусы, все равно… Пыль вытереть. Короче, за домом следить надо, чтобы он жилой вид имел. А может, в издательство сгоняем?
— Мне там делать нечего.
— Ладно, если не хочешь, тогда я завтра сам съезжу. Сегодня позвоню, договорюсь, а завтра нагряну. А ну, скажу, давайте мне, гады, аванс!
— Что — деньги кончились?
— Николаич, они ведь имеют такое свойство — заканчиваться.
— Да. Это точно…
Максимов задумался. Совсем, казалось бы, недавно, ему не приходилось думать о том, что деньги его когда-нибудь могут закончиться. «К хорошему быстро привыкаешь», — усмехнулся про себя Николай Николаевич.
Правда, это еще большой вопрос — что можно называть хорошим? Действительно, пока Максимов был хозяином «Пальмы», денег он не считал. Хотя в кармане иной раз и не бывало налички, Максимов при этом, не расплачиваясь ни за что лично, мог оперировать суммами, которые уже сейчас казались ему огромными. Он мог спокойно поехать в аэропорт, сесть на самолет и лететь куда угодно — хоть во Владик, хоть в Анапу. Да хоть в Швейцарию! Будучи абсолютно уверенным, что прямо у трапа самолета его встретят, отвезут в хорошую гостиницу, напоят-накормят и спать уложат. Если он пожелает, то с красивой молоденькой девушкой…
Он машинально сунул руку в карман и нащупал бумажник: сколько там, интересно?
— Подсчитываем наличность? — спросил Карпов.
— А что?
— Да так. Кончаются денежки, похоже.
— Есть такое дело.
— Не жалко?
— Чего? Что кончаются?
— Ну да.
— А тебе?
Карпов улыбнулся.
— А я всю жизнь на зарплате. У меня никогда много денег не было. Так что — привык.
— Да-а… А я, признаться, отвык. Это плохо.
— Ну, у тебя на счету еще есть «мала-мала».
— Есть-то оно, конечно, есть, да ведь скоро не будет. Тратим много…
Карпова слегка покоробило это «тратим». Он всегда платил за себя сам. Гонорары Карпова, по общепринятым меркам, составляли вполне приличные суммы. Конечно, его доходы были несопоставимыми с тем, что зарабатывал Максимов в лучшие свои деньки. Хотя еще вопрос — стали ли эти деньки для Николая Николаевича действительно лучшими? И подходит ли слово «зарабатывал» к тем деньгам, которые получал он от своих молодцов?
Конечно, Карпов не мог на равных оплачивать безумные обеды, которые закатывал иногда Николай Николаевич, арендуя на ночь целиком один из ресторанов, из другого выписывая поваров, из третьего — проституток. Бывший следователь воспринимал это как блажь и считал себя гостем, который, понятное дело, в расходах не участвует, что, само собой, как бы подразумевалось… Поэтому он и удивился словам: «Тратим много»…
Максимов внимательно посмотрел на своего товарища и улыбнулся.
— Да я не в том смысле, Толя, о котором ты подумал.
— Да? А откуда ты знаешь, что я подумал?
— Так это ж у тебя на роже написано! Обидки пошли — аж перекорежило всего. Нет, я не об этом…
— Ну, слава Богу! — мрачно буркнул Карпов.
— …А о том, — словно не услышав его замечания, продолжил Максимов, — что мы вообще много тратим. Что все эти… — Он посмотрел на свой «Форд». — Все эти машины, все это говно человеку на хрен не нужно. Вот я раньше жил — ничего у меня такого не было! А поверишь, Толька, счастлив был.
— Ну, понесло тебя, Николаич!
— Ничего не понесло. Все нормально. Просто, пойми, Толя: бьемся мы за эти бабки, а нужны ли они на самом деле — вот вопрос! Я, к примеру, теперь точно знаю — не в деньгах счастье.
— Да? А в чем?
— В покое. Покой — вот чего мне хочется.
— И что мешает?
— Мешает? О, гляди!
Из дверей бывшей «Пальмы» скорым шагом вышел сам Сергей Петрович. Он шествовал в сопровождении своих молодцов: четверо окружали его со всех сторон, пятый кинулся к машине, обошел ее со всех сторон, осмотрел, присев на корточки, заглянул под днище…
— Вот так да! Неужели он всегда с такими предосторожностями передвигается? — иронично, как бы сам себя, спросил Карпов.
— Не думаю, — высказался Максимов. — Интересно, он нас заметил?
— Вроде бы нет… — Карпов на всякий случай отвернулся от суетящейся возле машины свиты нового хозяина ресторана. — А если и заметил — нам-то что? Сидим, понимаешь, никого не трогаем.
Бурый заметил знакомую парочку, сидевшую на скамейке и, похоже, скалившую зубы. Он всегда замечал все, что могло показаться подозрительным. Но крайней мере, старался.
— Слышь, Гоха, — обратился он к одному из телохранителей. — Вон там двое сидят…
— Ну, вижу, — ответил Гоха, не поднимая глаз.
— Молодец. Можешь сделать так, чтобы у них пропала охота здесь шататься? Только не сам… Каких-нибудь пацанов на них можешь навести? И учти: они биться умеют!
— Мало ли что они там умеют. Нет вопросов, шеф.
— Делай.
Максимов проводил взглядом отъезжающий от «Штаба» кортеж — черный джип в сопровождении «БМВ» и двух «девяток» — и посмотрел на Карпова.
— Может, по пивку?
— А что? В этом есть своя сермяжная правда.
Они одновременно, как по команде, встали со скамейки.
— Куда? На Лиговку?
— Здесь шалман есть неподалеку, — сказал Карпов.
— Не-е. Давай — как люди. Возьмем по бутылочке, на лавочке посидим… Я, знаешь, этого удовольствия давно уже не испытывал — на лавочке посидеть. Без охраны долбаной. Из горла попить. Как человек. Я уже, по-моему, забыл даже как это бывает.
— У тебя ностальгия, Николаич. Синдром. Знаешь, некоторые люди, допустим, уезжают в Штаты, там, к примеру, круто поднимаются, потом возвращаются в Россию и бегут сразу в какую-нибудь занюханную пирожковую, чтобы кайфануть на бочковом кофе и тухлых пирожках. Ностальгия это, Николаич. Не шутки!
Они подошли к ларькам, стоящим на улице Марата, почти на углу Кузнечного.
— Ну что? — спросил Карпов. — Чего ваша душенька желает?
— «Балтику». «Тройку».
— Ну, видать, Николаич, и вправду ностальгия тебя замучила. Не ожидал я, что ты так будешь распрягаться… На «тройку»?!
— Ничего, ничего, Толя, это еще цветочки, еще все впереди…
Карпов шагнул к крошечному окошечку, протягивая деньги невидимой продавщице, пол которой можно было определить лишь по невнятно доносившимся из ларечного полумрака обрывкам фраз — там шел диалог с работягой, приехавшим за «тарой».
— Две «тройки», — произнес Карпов.
— Эй, мужик, ты чего толкаешься?..
Рядом с Карповым вырос, откуда ни возьмись (ведь только что возле ларька, кроме бывшего следователя и Максимова, никого не было!) появился невысокий паренек потасканного вида, грязновато одетый, в стареньких серых кроссовках, ветхих джинсах, в курточке из ткани, название которой давным-давно было утрачено вместе с оригинальным ее цветом.
В пору приобщения к моде стран Общего рынка одежда паренька, еще лет пять назад казавшаяся вполне обыденной, сейчас выглядела бы органично только на каком-нибудь бомже… Принаряжаться стал народ, несмотря на постоянные стенания о задержках зарплаты, о снижении уровня жизни, о росте курса доллара — на одежде граждан все эти напасти вроде бы и не отражались. Скорее наоборот: чем дальше, тем лучше выглядели граждане, те самые, «обманутые», «ограбленные» и «обнизавшие». Парадокс!
