родила. Очень хотел наследника… Я согласилась и на материнство, и на то, чтобы стать его законной женой. Ради ни в чем не повинного, еще даже не увидевшего свет малыша.
– А как же Дмитрий, мама? Разлюбила?
– Нет. И твоего отца честно предупредила, что буду ждать Диму, а когда тот приедет, мы разведемся. Мы расписались. Оставшийся «до родов» срок я ходила с накладным животом, чтобы даже Аля с Нюрой ничего не заподозрили. Твоя мама в это время жила в краевом центре, мы ездили к ней часто, я как женщина пыталась уговорить ее не бросать ребенка. Лев всегда присутствовал при этом, но молчал, уставившись в стену. Мне казалось, он и сам не хотел, чтобы его бывшая любовница передумала. «Рожала» я вместе с твоей мамой, держала ее за руку. Все шло нормально, но в какой-то момент она вдруг резко побледнела и потеряла сознание. У нее открылось сильное кровотечение. Меня тут же попросили выйти из родового зала, хотя знали, что я врач. Мы с твоим отцом сидели в холле, ничего не понимая – беременность протекала без отклонений, роды начались в срок. Мне только оставалось догадываться, что могло произойти – эмболия околоплодными водами.
– Что это такое? – спросила Берта.
– Простыми словами – ответная реакция организма роженицы на некоторые компоненты химического состава внутренней оболочки плодного пузыря. Если роды стремительные или плод крупный, риск попадания жидкости в кровоток женщины увеличивается. Ты родилась весом четыре восемьсот…
– И убила свою мать?
– Не говори ерунды, Берта! Твою маму не спасли, потому что очень быстро развились анафилактический шок и сильнейшее кровотечение. Спасали тебя, ты выжила, все родовые показатели были в относительной норме.
– Я уже говорил вам, Берта Львовна, – не берите на себя лишнего, – некстати встрял Мутерперель. Берта наградила его злым взглядом.
– Как звали мою мать?
– Ольга Александровна Бойко. На момент родов ей было тридцать два года. Одно время она была сиделкой Маркова.
Берта молчала. Почему-то информация о той, кто ее родила, мало задела. Если бы биологическая мать не отказалась от нее еще до родов… может быть, что-то в душе и проснулось: если и не любовь, то уж сожаление о погибшей молодой женщине, точно. И фотографию бы ее повесила на стенку… Должны же остаться хотя бы какие-то снимки…
– Фото есть, мам?
– Только маленькое, как на паспорте. Твой отец оставил вместе с бумагами. Все лежит в бывшей спальне хозяина, в сейфе. Там же и свидетельство о смерти.
– Ни бабушки, ни дедушки по ее линии, как я понимаю, ты не знаешь. А квартира? Там ее вещи должны были остаться.
– Квартира принадлежала Льву, он ее потом продал, вещи отнес в церковь. Шкатулка с украшениями тоже в сейфе. Я обещала твоему отцу ничего тебе об Ольге не рассказывать…
– Знаете… я только успела свыкнуться с мыслью, что мой отец – аферист Осокин. Ан нет. Все гораздо круче! Я – дочь убийцы! – нервно хохотнула Берта.
– Это вы поторопились с выводами, Берта Львовна. Вина вашего отца не доказана, – осадил ее Мутерперель.
Родители Глеба, Димки Маркова и Федьки Мутерпереля дружили. Все праздники – одной компанией, чаще всего в самом большом доме, принадлежащем Марковым. Как получилось, что трое пацанов, которые росли как братья, став взрослыми, даже не пытались встретиться? Глеб понял это не сразу, но как-то все же дошло: каждый из них троих таил обиду. Взрослели, появилось соперничество, разность интересов (свои, конечно, на первом месте) и тяга к противоположному полу. Всем троим нравилась одноклассница Алёна Белкина. Но поскольку она не замечала никого из них, всё разрешилось мирным путем (не фиг из-за девчонки мужскую дружбу рушить). Только в старших классах она все же начала встречаться с Марковым.
А потом пришла первая беда: осиротел Федор. Прогулочный катер, на котором отец с матерью вышли в море, затонул. Глеб с Димкой не присутствовали на их похоронах – были на сборах в спортивном лагере на Азовском море. Федор, скорее всего, не простил им этого. Потом не стало отца Глеба. «Что ты так жалеешь этого предателя?» – с презрением задал вопрос Марков, чем разозлил его. Они поссорились. Противная горечь осталась до сих пор: не имел права Димка судить его отца. И только Маркову, пожалуй, обижаться было не на что. Может, только по мелочам.
Федор Мутерперель уехал из поселка в какой-то волжский город поступать в школу милиции, даже не попрощавшись. Отбыла с ним и тетушка, воспитывавшая его после смерти родителей. Дом на пригорке, как было известно Глебу, оставался необитаем до сих пор.
Марков, золотой медалист, прямой дорогой отправился в МГУ. Узнать, как он там, Глебу было не у кого: родители Димы развелись, мать уехала на заработки в Италию, а отец к общению был как-то не расположен. Встреча с Димкой случилась лишь однажды в две тысячи первом. Странная такая, скомканная, и разговор напряженный. Глеб тогда подумал, что друг детства чего-то боится – тот все время оглядывался по сторонам. Потом наконец согласился сесть к нему в машину. За короткую поездку только и успели, что вспомнить Федора. Димка, как оказалось, знал, что Мутерперель живет в Самаре, работает следователем, женат и имеет сына. Он и сам когда-то обитал там же, а сейчас… тут Марков замолчал, потому что подъехали к его дому. Торопливо попрощавшись, пообещал вечером заглянуть «на рюмку чая». Глеб, отъехав недалеко, с удивлением наблюдал в зеркало заднего вида странную картину – Димка стучался в запертую калитку. «Ключа, что ли, нет?» – мелькнула мысль и тут же пропала – он опаздывал на деловую встречу. Дмитрия в гости Глеб в тот день так и не дождался… Разозлился, но на себя – давно же решил, что не друг ему тот, столько лет прошло, а вновь расслабился, чувство такое забытое появилось, когда они трое – как целое. Заметил, что Марков не в себе, решил, что, когда придет тот вечером, выяснит, что за напряг у него, и… поможет. Не пришел… Бог с ним…
И сейчас Глеб вдруг вновь почувствовал, что какая-то невидимая нить по-прежнему связывает их троих, и он, черт возьми, рад этому неожиданному звонку Мутерпереля. Вспомнилось, что Федька – единственный пацан в классе, у которого никогда не было клички. Звали его по фамилии: кто с уважением, а кто – с затаенным страхом. Крут был Мутерперель на разборки, бил, не раздумывая, но и извинялся легко, если оказывался неправ.
Глеб решил, раз время обеденное,
