— Верни мне револьвер!
Я завела мотор и, медленно выезжая со двора, спросила:
— Ты будешь стрелять прямо сейчас? Или подождешь, пока мы выберемся на более людное место?
Он посмотрел на меня бессмысленным взором и в отчаянии закрыл лицо руками. Мы выехали на проезжую часть и свернули направо. Я посмотрела в зеркало заднего вида и вздрогнула. Нас уже пасли. Они даже и не скрывали этого — двое мужчин в «УАЗе» последней модели, сверкающем малиновым лаком. Номера на «УАЗе» были московские. Мужчин я видела в ресторане — у меня профессиональная память на лица, — они сидели недалеко от Овалова и абсолютно ничем не выделялись из общей массы. Заурядные спокойные лица, сдержанные манеры.
Я попыталась вспомнить, подходил ли кто из них к оваловскому столику, но ничего определенного в памяти не отложилось — я была слишком сосредоточена в тот момент на своем подопечном.
Мы свернули на одном перекрестке, на другом — бесполезно. «УАЗ» следовал за нами как приклеенный.
— Кто эти люди? — спросила я.
Овалов отнял ладони от лица и посмотрел на меня. На физиономии у него были написаны безысходность и раскаяние.
— Я должен признаться, — мрачно проговорил он, — что поступил с тобой исключительно подло. Я втянул тебя в грязную историю… — он помолчал и добавил с тоской: — Ну, откуда мне было знать, что можно влюбиться в собственного телохранителя?!
— Знаешь что, — сказала я, озабоченно поглядывая назад, — лирическая часть у нас с тобой уже закончилась. Не бей себя в грудь. Рассказывай. Я подозреваю, что у нас совсем мало времени.
— Это началось давным-давно, — сказал Овалов. — После короткого триумфа у меня пошла черная полоса. Я вдруг стал никому не нужен. Мне не предлагали ролей, обо мне никто не писал. Все валилось из рук. Меня, уже привыкшего сорить деньгами и ловить на себе обожающие взгляды женщин, в открытую стали называть неудачником. Я обиделся на весь свет и, разумеется, запил. За мной потянулись долги, скандалы и неприятности с властями. Не знаю, имела ли власть отношение к моим неприятностям, но тогда мне казалось, что дело обстоит именно так, и я крыл наш государственный строй на чем свет стоит. В конце концов мне дали возможность уехать на Запад. Как ни странно, но там я взял себя в руки, и поначалу мне даже удалось кое-чего добиться. Но, видно, мне на роду написано… В общем, я влип в неприятную историю, и мне грозил американский суд и, в лучшем случае, высылка из страны. Я был в панике. И тогда ко мне неожиданно явилась фея. Фея говорила по-русски, имела два метра росту, пшеничные усы и служила в наших родимых органах.
Мне была предложена серьезная поддержка в обмен на некоторые услуги. У меня не было выхода, и я легко согласился. А через полгода я уже так увяз в этой паутине, что оставил всякие надежды выбраться из нее.
Так продолжалось до перестройки. Потом началась вся эта неразбериха, пертурбации, весь это джаз, одним словом, и обо мне как будто забыли. Но в один прекрасный день за мной пришли и увезли на родину.
Я не стану излагать тебе подробности. Многознание умножает печали, не так ли? В наше смутное время все перемешалось. Кто есть кто — об этом лучше не думать. Короче, я работал на ребят, у которых были повадки разведчиков, а интересы… Интересы сейчас, по-моему, у всех схожи — доллары и власть. Единственное, что я чувствовал отчетливо — что работаю уже не на государственную машину. Или не совсем на нее. Мои работодатели, видимо, тоже не сразу нашли свою нишу после перестройки. Не сразу, но нашли. А я был при них чем-то вроде подсадной утки.
Знаешь, как это бывает… типаж… есть актеры, которые всю жизнь играют директоров, генералов. Им и в обыденной жизни хочется отдать честь… стереотип… Вот и я работал стереотипом. Открытый взгляд, белозубая улыбка, крепкое рукопожатие, обаятельный деловой мужчина… Под этой маской мне удавалось по липовым документам заключать самые невероятные сделки, иной раз многомиллионные. Потом все, конечно, лопалось как мыльный пузырь. Ищи ветра в поле! С такими гастролями я объездил пол-Европы. Под солидным прикрытием, конечно. Но все равно такая игра не может продолжаться бесконечно. Я выработался. Моя физиономия примелькалась. По-моему, мной заинтересовался Интерпол. Последнее, что мне удалось — я вовремя почуял запах жареного и смылся. Но, как видишь, удачи на этом закончились.
Я покосилась на его понурую фигуру и заметила:
— Ты забыл упомянуть еще об одной удаче… Обо мне.
Овалов, не поворачивая головы, покорно произнес:
— Ты вправе упрекать меня. Мне нет оправдания.
Видеть великолепного Берта таким смиренным да еще и с окровавленными затычками в носу было забавно. Я усмехнулась и покачала головой:
— Не упрекаю, просто вношу уточнения. Значит, ты уверен, что твои хозяева решили разделаться с тобой? И для этого подсыпали в ресторане какую-то отраву в твой бокал?
— Никаких сомнений. Это в их духе. Они предпочитают действовать без шума. У меня не было, в сущности, никаких шансов — они контролировали ситуацию, а я был в стельку пьян. Если бы не этот идиот, вино выпил бы я. Я уже собирался это сделать.
— А если обратиться в милицию?
Овалов горько усмехнулся.
— Скажи уж лучше в Интерпол. Впрочем, плевать им на все милиции-полиции. Сама понимаешь, какие у них связи. Они достанут меня везде. Сейчас они тихо-мирно выследят нас до квартиры…
— Квартиру они наверняка уже вычислили, — возразила я. — По номеру телефона. Им его дал Цаплин.
— Тем более, — сказал Овалов. — Значит, мне уже некуда деваться. Они будут пасти нас, пока не кончится бензин, а потом…
Ну что ж, подумала я, одна лазейка у нас пока остается. Она надежна, но она — одна.
— Значит, так, — сказала я. — Слушай меня внимательно. Пока я буду искать выход из создавшейся ситуации, ты поживешь несколько дней у нашей общей знакомой. Знакомство, конечно, шапочное, но выбора у нас, кажется, нет.
— Кого ты имеешь в виду? — озадаченно спросил Овалов.
— Анну, конечно. Даму в черном. Она мечтает познакомиться с тобой поближе. А тут как раз представился такой удобный случай.
— Но как мы ее найдем? Мы ведь даже не запомнили ее номер телефона! — воскликнул Овалов.
— Это ты не запомнил, — поправила я. — Что, в общем-то, странно для международного авантюриста. Но теперь у тебя есть возможность запомнить адрес. Улица Тихонова, семнадцать-дробь-девятнадцать, квартира двадцать четыре. Я высажу тебя поблизости, ты немедленно пойдешь к ней и заляжешь на дно. Из дома — ни шагу и никаких звонков. Я найду тебя сама.
Овалов мрачно задумался. Он долго не решался заговорить и только неуверенно поглядывал в мою сторону. Потом все-таки набрался смелости и буркнул:
— Без порошка я долго не выдержу. Ты должна мне его вернуть. Он спрятан у тебя дома, в…
— Он спрятан уже в другом месте, — перебила я. — Не нервничай. Привезу я тебе отраву. Только наберись терпения. Сейчас у тебя такой период… дискомфортный. Нужно зажать себя в кулак. И не делать глупостей. Иначе ты погубишь не только себя!
Овалов посмотрел на меня взглядом обиженного ребенка, но не рискнул возразить.
— И вытащи эти дурацкие затычки из носа! — раздраженно бросила я. — Кровь давно остановилась.
Овалов покраснел и, опустив голову, быстро извлек из ноздрей окровавленные салфетки.
— Теперь одна проблема, — озабоченно пробормотала я. — Как оторваться от твоих кредиторов?
Я неожиданно и нагло крутанула руль, направив «Фольксваген» на запрещающий знак. Мы выехали на улицу с односторонним движением и, прижимаясь к тротуару, двинулись «против шерсти». Водители встречных автомобилей реагировали на мой жест свободной воли по-разному: некоторые крутили пальцем у виска, но я заметила и уважительные взгляды — это вдохновляло.
Однако вдохновляло недолго. Преследователи без рассуждений свернули вслед за нами. Лица их выражали бесконечное терпение и легкую печаль. Они как бы говорили — конечно, мы вынуждены подыгрывать этим глупостям, но ведь по-другому с психами нельзя.
Я попыталась повторить трюк, но следующая улица была так забита транспортом, что пришлось отбросить эту мысль. Я отмахала еще квартал, чудесным образом избежав столкновений и свернула направо, погнав «Фольксваген» подальше от центра города, в районы трущоб. Улочки были кривые, застроенные деревянными хибарами. Асфальт здесь уже кончался. Кучи мусора громоздились в придорожных канавах. Я выжимала из своей колымаги все, что возможно, но на этих кочках «УАЗ» имел неоспоримое преимущество. Кроме того, в любую минуту здесь можно было поймать под колесо осколок бутылки или обломок доски с десятидюймовым гвоздем. Момент был пиковым.
Овалов тоже так думал. Лицо его сделалось напряженным и бледным. Он то и дело оглядывался назад и инстинктивно сжимал кулаки, так что белели пальцы. После моего высокомерного замечания он замкнулся и не проронил ни слова. Я поняла, что это был весьма чувствительный щелчок по его самолюбию. Я не догадывалась об одном — Овалов может смириться с унижением, Берт — никогда. А Берт все-таки был его второй натурой — он всегда сидел у него внутри и, оживая, постоянно толкал на амбразуры.
