– Да ты что, батя, взбеленился-то? – поспешил загладить свою оплошность Антон
Он не ожидал от деда такой бурной реакции на подковырку, вполне безобидную по его разумению.
– Знаю я, конечно, что сейчас никакой охоты нет. Промысел же только с первого ноября начнется. Так, пошутил я малость. А ты сразу в штыки.
– Твоя шути – хорошо есть, – совсем чуть-чуть поразмыслив над его словами и легко сменив гнев на милость, примирительно произнес хозяин. – Твоя как зови?
– Антон.
– Моя – Геонка, – уже перегорев, безо всякой обиды в голосе представился старик, посмотрел на девушку несколько секунд, в раздумье пожевал губами и прибавил: – А она – Одака. Жена мой.
– Твоя жена?! – не удержался от восклицания Антон.
От этой информации у него буквально челюсть отвисла.
«Так ему ж, пердуну старому, в обед сто лет! Восьмой десяток точно разменял. Она же ему во внучки годится. Это уже не мезальянс, черт возьми, а что-то похлеще. Вроде педофилией попахивает».
Вслух же, боясь испортить отношения со стариком, едва начавшие налаживаться, он с серьезным видом произнес совсем другое:
– Приятно познакомиться.
– Айя! Сейчас племяшка Сукпай приплыви. – Геонка пришел в хорошее расположение духа и с заговорщицким видом подмигнул ему. – Мало-мало кушай будем. Суля [40] пить будем. Хорошо гостя встречай.
Старик еще с минутку поиграл с гостем в веселые переглядки, потом повозил кулаком в глазу и сладко зевнул во весь рот:
– Мало-мало спи, однако.
Он брякнулся на спину, раскинул руки по сторонам и через несколько мгновений громко и протяжно захрапел.
Скоро и Антона невыносимо потянуло в сон. В жаре и духоте он разбух и поплыл как опара на припечке. Чтобы как-то отвлечься, Антон попробовал завязать разговор с женой Геонки, но та держалась как партизанка на допросе, словно сохраняла священный обет молчания.
Он сдался, безвольно уронил веки и успел подумать: «Да что там!.. Вздремну и я чуток, пока есть такая возможность».
Антон проснулся от громкого собачьего лая, встряхнулся и свесил ноги с нар, таращась на дверь. Она со скрипом отворилась, и на пороге вырос коренастый парень лет тридцати, остроскулый и смуглолицый, одетый в чистую, похоже, недавно купленную легкую серо-зеленую штормовку из смесовки и блестящие глазированные болотники с аккуратно подвернутыми голенищами. По виду натуральный городской житель. Глядя на Антона, он приветливо улыбался во всю щеку.
Он обменялся с гостем коротким приветственным кивком, снова выскользнул за дверь, а потом уже появился в фанзе с куканом на плече, на котором висела здоровенная рыбища. Антон, приглядевшись, определил, что это таймень килограммов на двадцать с гаком.
– А-а, племяшка пришла! – вскрикнул проснувшийся Геонка, покряхтывая, пятясь задом, слез с лежанки и запричитал в радостном возбуждении: – Уф-уф! Хорошо! Дзели [41] принес, однако! Айя! Его всегда фарцуй [42] есть! Его большой мастер рыбка лови. Молодец, Ингтонка! Сейчас тала [43] делай. Шибко вкусно наша гости корми!
Пока старик с женой занимались приготовлением талы, Антон с Ингтонкой вышли на двор и закурили. Паренек, к превеликой радости Антона, в отличие от мокрушника чухонца, тоже страдал пристрастием к табаку. После первой же затяжки у Антона закружилась голова, он прислонился плечом к стене фанзы и крепко зажмурился.
Антон жадно добил сигарету до фильтра и попросил еще одну:
– Извини, Инто… Ингтонка. Три дня не дымил. Совсем уши опухли.
– Ничего. Бери-бери, – с готовностью откликнулся парень. – Забирай всю пачку. У меня еще два блока есть в заначке. Знаешь, зови меня лучше Игорем. Так тебе легче будет. У нас имена такие, что с непривычки язык сломать можно.
– Похоже, ты не с дедом живешь, да? – спросил Антон.
– Он мне не дед, а дядька по отцу. А живу я в Бикине. Сюда действительно приехал порыбачить. Выдалась неделька свободная, вот и решил немножко душу отвести. Сейчас же самый клев. Ленок и таймень идут отлично. На блесну и на мыша [44] . Да и хариус на мушку.
– А ты как сюда добирался?
– Да как обычно, на моторе.
– А мне сказали, что сейчас по Сукпаю на моторке не пройдешь. Мол, вода слишком низкая.
– Да ну, что ты!.. Три дня подряд дождь как из ведра хлестал. Только позавчера прекратился. Вода едва на спад пошла. Еще ни один перекат толком не оголился, наружу не вылез, – сказал Ингтонка и, явно смущаясь, спросил: – А кто тебе такую глупость сказал, если не секрет?
– Да есть тут один деятель, – с полыхнувшей злостью проговорил Антон. – Чухонец мутноватый. Я у него ночевал вчера.
– Лембит, что ли?
– Да. А ты его знаешь?
– Сам я с ним ни разу не встречался. Дядька как-то о нем говорил. Он ему очень не нравится.
– А почему?
– Я точно не знаю, – нерешительно произнес Ингтонка, но Антону показалось, что он просто хочет уклониться от ответа. – Но, видимо, есть у него на то какая-то причина.
Антон призадумался: «Сказать ему, что этот чухонец отмороженный убить меня хотел? Или все же не стоит? Как-то уж слишком робко он о нем пролопотал. Нет. Пока не буду. Поглядим, как дальше разговор повернется».
Но беседу с Ингтонкой пришлось прервать на какое-то время. Хозяин позвал гостей в дом.
Усевшись на короткий чурбачок у низкого квадратного стола, Антон невольно закатил глаза и тихо простонал от вожделения, прямо как неисправимый чревоугодник после долгого поста. Картина маслом впечатляла.
В огромном казане исходил паром наваристый рыбный суп, подернутый желтоватой пленкой жира. В здоровенной сковородке красовалась только что выловленная наисвежайшая рыба, зажаренная до светло-коричневой корочки. Вареная чумиза [45] в плошках. Хутку [46] и макори [47] . Литровая банка с крупной ядреной оранжевой икрой. Соленая черемша с лучком. Остро отдающая уксусом, нарезанная тонкой соломкой розово-мраморная тала в крапинках ароматных пряностей, уже одним своим аппетитным видом вызывающая жесточайшие спазмы желудка.
Ингтонка разлил водку. Старик взял в руку свой стакан, наполненный чуть больше, чем наполовину, и скуксился как обиженный пацаненок:
– Твоя, Ингтонка, однако, плохо делай. Твоя, наверно, ума совсем нет. Разве Геонка птичка? Мужик полный стакашка надо лей. Я, что ли, баба тебе?
Парень недовольно нахмурился, но перечить старшему не стал, молча открыл вторую бутылку и наполнил стаканы доверху.
Сотрапезники выпили и набросились на еду. Неразговорчивая Одака за столом не задержалась. Она чуть пригубила водки, быстро управилась с супом, поклевала талы и, скромно потупив глазки, просеменила к себе за ширму, на женскую половину.
Проводив ее взглядом, Антон грешным делом подумал: «Может, она немая? Я же еще ни одного слова от нее не услышал».
Он очень скоро почувствовал, что его начинает прилично забирать. После неслабой дозы спиртного в голове зашумело, кровь прилила к вискам. Чтобы не захмелеть раньше времени, он стал налегать на закуску с удвоенной силой. Антон жевал как заведенный, молол челюстями все подряд без малейшей передышки, не отрывая взгляда от своей миски. При этом он усиленно соображал, стоит ли посвящать новых знакомцев в подробности своих поганых злоключений. Если да, то в какой степени?
– Водка есть? – спросил у племянника Геонка, когда опустела и вторая бутылка.
– Нет! – с досадой отмахнулся парень. – Хватит. Все выпили.
– Чего так мало привез? – пробурчал старик.
– А тебе, сколько ни привези, все равно мало будет, – с укоризной выговорил Ингтонка, но заметил, что дядя надулся, и поспешил перевести все в шутку: – Я хотел сказать, что ты как та лошадка у барона Мюнхаузена. Сколько ни налей – все войдет. Никто тебя перепить не сможет.
– А моя так, – восприняв слова племянника как неприкрытую похвалу, самодовольно изрек Геонка. – Твоя правильно говори. Моя шибко много суля может пить. Как лошадка.
Антон перекинулся с парнем насмешливым взглядом. Геонка явно прихвастнул. Заметно было, что его уже порядком подкосило, развезло не на шутку.
– А кто такая мюнхаза? – наморщил лоб старик. – Минхуза [48] , что ли?
– Нет, – ответил Ингтонка. – Это такой мужик из книжки.
– А-а, – глубокомысленно промычал Геонка, но тему развивать не стал.
Он, причмокивая, облизал корявые пальцы с обломанными грязными ногтями, звучно рыгнул и отвалился от стола.
Хозяин фанзы уставился на Антона мутными глазами и распорядился:
– Твоя говори теперь. Моя слушай.
Антон, не чинясь, тут же начал свое повествование. С каждой минутой все сильнее увлекаясь, он привносил в рассказ все больше ненужных подробностей. Выпитая водка свое дело сделала, язык развязала качественно. Легко разрушила, растворила все внутренние барьеры, установленные ранее. Остановиться он уже не мог. Понесло, поехало.
Антон поведал о том, как выкопал редкий панцуй, как встретил в тайге хитромудрого Чеботаря. Рассказал со смехом, как стоял, дурак дураком, привязанный к дереву телефонным кабелем, не понимая еще, что участвует в идиотском розыгрыше.
