Ознакомительная версия.
– Пусть спит, – произнесла я. – Тогда мы пойдем за моим отцом.
Я разбудила отца и вкратце объяснила ему ситуацию.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
– Найти эту чертову собаку, которая испугала Минну.
Отец оделся и взял лампу, после чего мы втроем двинулись наугад, ища источник странного звука. Я сказала – втроем, но по справедливости надо сказать «вчетвером», потому что Ружка пошла с нами. Помню коридор, лестницу, какие-то сумрачные анфилады комнат, где стояла покрытая чехлами мебель и со стен на нас загадочно смотрели старинные портреты. Вой, который мы слышали, то был совсем близко, то отдалялся и чем дальше, тем меньше походил на голос живого существа. Неожиданно Ружка прыгнула куда-то в сторону и скачками ринулась в темноту.
– Ружка, стой, стой! – в отчаянии закричала я и бросилась за ней следом. Сопровождающие, растерявшись, побежали за мной. Пятна света от фонарей мотались по стенам и полу, выхватывая то искаженное страхом лицо, то оборки пеньюара Минны. Мелькнул чей-то портрет, доспехи рыцаря, стоящие в углу, и тут в большой зале я наконец увидела Ружку, которая бегала возле камина, тревожно принюхивалась к нему и время от времени вставала на задние лапы, царапая стенку. Увидев меня, рысь мотнула головой и довольно оскалилась. Внезапно откуда-то сверху донесся такой страшный вой, что все мы похолодели, и я покрепче стиснула в руке талисман Эвелины.
Мой отец, как обычно, оказался рассудительнее всех. Он залез в камин и высоко поднял лампу.
– Это не вой, – сказал он наконец, вернувшись к нам. – Это акустический эффект, понимаете? Из-за грозы в трубу попала какая-то птица. По-моему, у нее сломано крыло. Она бьется там и кричит, и… Фрау Креслер, что с вами?
Минна рухнула в кресло и, закрыв руками лицо, разрыдалась.
– А я думала… – лепетала она. – Мне было так страшно… вы и представить не можете, как страшно!
Отец покосился на меня и еле заметно пожал плечами.
– Днем надо будет вызвать людей, чтобы они достали птицу и заодно прочистили дымоход, – проговорил он. – А сейчас лучше всего успокоиться и идти спать, потому что ночью в трубу никто не полезет.
Мы вернулись в спальни, но я долго не могла уснуть: мне мешала гроза, которая никак не кончалась. В конце концов я встала, перебралась в кабинет и принялась один за другим выдвигать ящики стола. В нижнем ящике отыскалась тонкая тетрадка, которая вполне подходила для моих целей. Подумав, я размашисто написала внутри слово «Дневник», добавила ниже «Замок Четырех ветров» и, прежде чем лечь спать, кратко описала то, что произошло ночью.
Днем на почте появился Юрис, который ездил к дяде в Либаву и задержался там на несколько недель. Фотографу уже рассказали, что наш домик сгорел после того, как в него попала молния, и Юрис искренне жалел, что его тогда не было в Шёнберге и он ничем не мог нам помочь.
– Я бы нашел для вас подходящее жилье, – сказал он.
– Лучше, чем замок Фирвинден? – спросила я с улыбкой.
– Уж, по крайней мере, без привидений.
– Ну, единственное привидение, которое нам попалось, оказалось диким гусем! – засмеялась я.
– Рад это слышать, – отозвался Юрис. – Хотя я по-прежнему считаю, что этот замок неподходящее для вас место. Не зря же владельцы бросили его на произвол судьбы и не показывают туда носа.
– Ну, мы-то люди простые, нас не испугаешь диким гусем! – весело ответила я.
Юрис улыбнулся.
– Вы очаровательны, Анастасия Михайловна, – промолвил он серьезно. – Очень буду рад, если слухи об этом проклятом замке окажутся пустой болтовней. Я ведь вам и половину не рассказал того, что о нем говорят.
– Знаю, – важно сказала я, чтобы скрыть смущение. – Вы умолчали о призраке убитой графини и ее черном псе, вой которого возвещает всякие ужасы.
Фотограф фыркнул, и Крумин неодобрительно покосился на нас со своего места.
– Собственно говоря, я ведь неспроста завел речь о замке, – продолжал Юрис. – Мой дядя торгует всякими фотографическими принадлежностями, и недавно он получил из-за границы нечто любопытное. Не знаю, известно ли вам, Анастасия Михайловна, но сейчас уже возможно делать цветные фотографии.
– О! – только и могла произнести я.
– Ну так вот-с, – продолжал Юрис, вертя перо в чернильнице, стоящей на стойке для посетителей почты, – запечатлеть, так сказать, жизнь в цвете. Беда в том, что все пока очень сложно, причем сложности возникают на каждом шагу. И съемка, и обработка, и получение снимка… одним словом, едва начинает казаться, что решили одну проблему, как возникает десяток других. В общем, дядя хотел сделать несколько фотографий, чтобы заинтересовать богатых клиентов, но в результате только испортил пластинки. А каждая пластинка, между прочим, стоит в пересчете на наши деньги около 10 рублей. Правда, дяде они достались бесплатно, в качестве любезности от фирмы, но не суть. Тогда он вызвал меня, чтобы во всем хорошенько разобраться, потому что при правильной постановке дела оно сулит хорошую прибыль. Так что я собираюсь поснимать в окрестностях Шёнберга, а раз уж вы уверяете, что замок чудо как хорош, я, наверное, его и сниму.
– А почему вы не снимали в Либаве? – спросила я.
– Вы-держ-ка, – отчеканил Юрис. – Я же сказал, что все пока очень непросто. Нужно, чтобы снимаемый объект был неподвижен как минимум несколько секунд. Пейзаж при хорошем свете можно снять, или даже портрет… А Либава – город бойкий, только появишься на улице с фотоаппаратом, сразу же вокруг начнут сновать любопытные и мешать. Кстати, я, несмотря на все трудности, все же сумел сделать в городе вполне пристойную фотографию в цвете. – Он покосился на Ружку, которая лежала у моих ног и дремала. – Вот бы снять вас вместе – какой был бы кадр! Думаю, его бы даже в журнале не отказались напечатать.
– Нет, Ружка не сможет долго сидеть на одном месте, – сказала я. – А что касается замка, вам лучше приехать самому и посмотреть на него. Может быть, он вам не понравится, потому что он… – я замялась, – словом, в нем нет ничего сказочного, если вы понимаете, о чем я.
Когда вечером я рассказала управляющему о том, что местный фотограф собирается запечатлеть замок на цветном снимке, Креслер, по-моему, не знал, как на это отреагировать; но все решила восторженная реакция Минны. Через несколько дней Юрис наведался в Фирвинден и был принят очень радушно. Он казался таким увлеченным своим делом, что расположил к себе всех жителей замка. Из Либавы, кроме странного аппарата, пластин и химикалий, он привез множество фотографических журналов – отечественных, французских и немецких, и теперь носился с идеей улучшить пластины, чтобы облегчить работу с ними. Вскоре цветная фотография заинтересовала других наших знакомых, среди которых были телеграфист Гофман и ксендз Бернацкий, и они вместе с Юрисом зачастили в замок. Они обсуждали фотохром, приемы светописи, ракурсы, композицию и прочие тонкости, причем нередко задерживались до самого ужина. Выяснилось, что Августин Каэтанович обожает музыку, и инструменты, находящиеся в замке, произвели на него большое впечатление.
– Вообще я больше всего люблю орган, – признался он, блестя глазами, – органная музыка – это нечто небесное… словами ее не описать. Но у вас в замке… прекрасные вещи, просто прекрасные! И сразу же видно, что все содержалось в образцовом порядке… никаких расстроенных роялей, лопнувших струн…
Музыка придала нашим встречам особую прелесть, потому что, согласитесь, трудно целый вечер обсуждать только фотографию и ее будущее. Августин Каэтанович прекрасно играл на любых инструментах, у Гофмана обнаружился приятный тенор, а Минна с удовольствием играла роль хозяйки и выслушивала комплименты. На ее бледных щеках появился румянец, и я не раз ловила себя на мысли, что она выдумала себе компанию несуществующих призраков только потому, что ей, в сущности, было скучно находиться с любящим, но ограниченным мужем и слугами в курляндской глуши. Она баловала Ружку, закармливая ее отборным мясом, и подарила мне набор гребней, а также восхитительные туфельки – как уверяла Минна, выписанные из Гамбурга, но для нее великоватые. При этом я заметила, что восторженность вовсе не мешала Минне проявлять редкостную практичность, и особенно это было заметно в ведении хозяйства. Она не то чтобы держала слуг в ежовых рукавицах, но поставила себя так, что ни у кого не возникало и мысли исполнять свои обязанности спустя рукава. Горничная Лиза надраивала серебро так, что в него можно было смотреться, как в зеркало, повар Фердинанд готовил лучше всех в округе, да и остальные слуги от них не отставали.
– Думаю, нам стоит нанять садовника, – говорил Креслер. – После того, как хозяева уехали, сад стал совсем запущенным.
Но Минне не понравился ни один из садовников, которые претендовали на эту должность. Кроме того, Юрис сказал ей, что так сад выглядит очень живописно, и он намерен запечатлеть его на цветной фотографии. Поэтому Минна ограничилась тем, что договорилась с женой сторожа, что та будет расчищать дорожки и следить за тем, чтобы сорняки не слишком разрастались.
Ознакомительная версия.
