Ознакомительная версия.
Августин Каэтанович задумался.
– Когда я приехал сюда несколько лет назад, – сказал он, – и впервые услышал толки о замке, я решил, что это… скажем так, россказни малограмотных крестьян, которыми они мстят Рейтернам за их обращение.
– А что с Рейтернами не так?
– Много чего, – туманно ответил Августин Каэтанович, глядя на шмеля, который никак не мог выбрать, на какую из роз священника ему сесть. – Начнем с того, что тех, кто строил замок, крестоносцы перебили.
– Зачем?
– Чтобы строители не могли никому рассказать о потайных ходах, например. Ведь в каждом таком замке устраивали потайные ходы. Потом орден прекратил свое существование, и замок с прилегающими землями стал собственностью графов Рейтерн. – Мой собеседник вздохнул. – Я долго сомневался в правдивости легенды о графине-католичке, которую убили во время охоты, но доктор Мюллер отыскал дневник своего предка, который жил в этих краях, и показал его мне. Так вот, оказалось, что легенда почти не лжет.
– Почти?
– Ну да. В реальности пса графини убили вместе с ней, а не позже, и граф Рейтерн не давал убийце сутки, чтобы тот объявился. Он сразу же пошел на крестьян войной и… – Августин Каэтанович нахмурился, – и убил много ни в чем не повинных людей. Отчасти, впрочем, его можно понять – у него не было наследника, а графиня, как написал предок доктора, ждала ребенка.
– А кем был этот предок?
– Тоже доктором, как и Мюллер. И я сказал «понять», но это не значит, что я хоть в малейшей степени оправдываю действия графа Рейтерна.
– А потом он утешился и женился снова, – усмехнулась я. – Не так ли? Если замок до сих пор принадлежит его потомкам…
– Семье Рейтерн, но они не его прямые потомки. Это потомки его младшего брата, которому достался замок. Тот граф Рейтерн, о котором мы говорим, больше не женился.
Но я думала сейчас не о свирепом графе Рейтерне, чья жена неприкаянным призраком до сих пор, судя по всему, скитается по переходам замка. Незадолго до того Юрис целый вечер рассказывал о том, что пластины, которые употребляются для цветной съемки, должны быть более чувствительны к определенным цветам, и сейчас у меня возникло впечатление – нелепое, конечно, – что я сама стала такой сверхчувствительной пластиной. Мой собеседник не сказал ничего особенного, но по его взгляду, по его мимике и каким-то особенностям интонации я неожиданно поняла, что ему известно о драме, которая разыгралась в нашей семье, и мои разговоры о втором браке – более резкие, чем следовало – подразумевавшие, что даже самой пылкой любви приходит конец, ничуть его не удивили.
– Впрочем, – продолжал Августин Каэтанович, – мы, кажется, собирались говорить не о прошлом, а о настоящем. Боюсь, я могу дать вам только один совет: покиньте замок как можно скорее. Как это говорится по-русски: не буди лихо…
– Пока оно тихо, – закончила я. – Но…
– Вам негде жить?
– Дело не в этом, – сказала я после паузы. – В век электричества и телеграфа бежать от призраков… И потом, Креслеры очень добры к нам с отцом. Я… Мне бы не хотелось оставлять их наедине с тем, что творится в замке.
– Рудольф Креслер взрослый человек, – спокойно ответил ксендз, – и он в любой момент может уволиться. Не стоит брать на себя ответственность за судьбу тех, кто в состоянии сам о себе позаботиться.
В сущности, он был прав; но мне его правота не понравилась. Боюсь, что я распрощалась с моим собеседником довольно холодно.
Конечно, мне следовало улучить удобный момент и убедить отца под благовидным предлогом покинуть замок; но я этого не сделала. Возможно, свою роль сыграл комфорт – мне нравилось просыпаться в огромной спальне и видеть из окна пруд с кувшинками, нравилось ходить по библиотеке, трогать перила старинных лестниц и думать о людях, которые здесь жили. Кроме того, из головы у меня не шли слова ксендза о том, что в замке должны быть потайные ходы. Я расспросила Креслеров и прислугу, но никто ничего о потайных ходах не знал. И все же я предпочитала думать, что кто-то из обитателей замка решил меня разыграть и, пробравшись по потайному ходу, каким-то образом устроил трюк с клавесином, который стал играть сам по себе. Но тут я спотыкалась о простейшее соображение: зачем кому-то тратить на меня столько сил? Не говоря уже о том, что все мои попытки отыскать что-то, хоть отдаленно напоминающее потайной ход, ни к чему не привели.
Юрис приехал в следующее воскресенье и с гордостью продемонстрировал нам два цветных изображения. К моему разочарованию, он ухитрился выбрать едва ли не единственный ракурс, с которого Фирвинден мог с грехом пополам сойти за идиллический замок из сказок о принцах и принцессах. Стена с этой стороны была густо оплетена плющом, который скрывал серый камень постройки, а зубцы и прочие украшения в готическом духе, налепленные в угоду кому-то из прежних владельцев, ласкали взгляд. Цвета, впрочем, были вполне сносные, хотя при ближайшем рассмотрении бросалась в глаза некоторая зернистость и неоднородность изображения; но Юрис уверял, что со временем и эта трудность будет преодолена.
– Очень красиво, – промямлила я. Но так как Минна восхищалась за двоих, я могла не опасаться, что моя сдержанность будет дурно истолкована.
Тут-то Юрис и напомнил, что он мечтает запечатлеть меня в цвете вместе с Ружкой. Рысь, услышав, что о ней говорят, зашевелила своими ушами с черными кисточками.
– Мне нужно только полминуты, Анастасия Михайловна! Вы ведь сможете сделать так, чтобы она полминуты не двигалась?
Я пообещала, что попробую позаниматься с Ружкой, чтобы приучить ее сидеть смирно, и, воспользовавшись случаем, спросила, не получится ли сделать так, чтобы на фото были видны кувшинки.
– Тогда мне понадобится лодка, – сказал Юрис. – Я хочу снять вас на фоне замка, а Ружка будет у ваших ног. И пруд с кувшинками тоже будет виден, не беспокойтесь.
Мы говорили по-русски, и Минна, не удержавшись, спросила, о чем мы беседуем.
– Сфотографируйте ее, – шепнула я фотографу. – Она ведь только об этом и мечтает… Минна, Юрис хотел бы сделать ваш портрет. В цвете, но он боится, что вы откажете.
В порыве радости Минна обрушила на нас целый поток восклицаний. Она и не предполагала, что Юрис захочет… но она так счастлива! И она даже выбрала для съемки платье, которое больше всего ей идет…
– Какое? – спросила я.
Жена управляющего объявила, что сейчас покажет, и убежала быстрее ветра. Юрис сердито посмотрел на меня.
– Вы немилосердны, Анастасия Михайловна! Зачем вы пообещали, что я буду ее снимать? У нее обыкновенное лицо, черты мелкие, но хуже всего, что от нее за версту разит мещанством. На фото выйдет самодовольная мещанская кукла, пошлость с кудряшками, только и всего…
– Перестаньте, она очень милая, – сказала я, примирительно дотрагиваясь до его руки. – Благодаря ей и ее мужу у нас с отцом есть крыша над головой. Она с самого первого дня хотела, чтобы вы ее сняли. Не надо ее разочаровывать, и обижать тоже не надо.
– Слушаюсь и повинуюсь, – проворчал Юрис, остывая. – Хотя мне жаль, что цветная пластинка, которая стоит как пачка черно-белых, уйдет на эту глупую куклу.
Но тут появилась Минна в великолепном платье цвета шампанского, которое украшал огромный пояс-бант из фиолетового шелка, подчеркивавший ее осиную талию. На голове у жены управляющего красовалась шляпка в тон платью с огромным количеством пестрых перьев и цветов.
– Ну, что скажете? – спросила она, покружившись на месте, и лукаво посмотрела на нас.
– Минна, вы выглядите потрясающе! – вырвалось у меня. – Какая чудесная шляпка… А пояс!
– Очень, очень нарядно, – сказал Юрис. – И где же вы хотите сняться?
Минна оживилась и стала вслух размышлять, где она будет позировать. Размышлениями, впрочем, дело не ограничилось: она долго ходила по террасе, советуясь с фотографом по поводу вида, который попадет в кадр, потом забралась в гамак, затем позвала Теодора, чтобы он принес из столовой старинный стул с высокой спинкой, похожий на трон. Теодор безропотно таскал этот стул туда и сюда по саду, и всякий раз Минну что-то не устраивало. Наконец Юрис посмотрел на солнце и авторитетно объявил, что света уже недостаточно, чтобы правильно оценить перспективы будущей съемки. По-моему, он просто сказал первое, что пришло ему в голову, чтобы избавиться от Минны.
– Я приеду через несколько дней, когда будет подходящая погода, – произнес он. – Подумайте хорошенько и решите, где вы хотите сняться.
– Везде! – со вздохом ответила Минна и первая же разразилась заразительным смехом.
Если у вас создалось впечатление, что при разговоре присутствовали только мы с Юрисом, это моя вина, потому что Гофман, Августин Каэтанович, управляющий и мой отец тоже были с нами и поддерживали беседу. Креслер и телеграфист в основном выдвигали свои соображения, где Минна лучше всего будет смотреться, а мой отец обсуждал со священником технический прогресс.
Ознакомительная версия.
