Ознакомительная версия.
– Постарайся вернуться пораньше. И, пожалуйста, Данич, береги себя. Ладно?
Я кивнула. Конечно. В конце концов, ничего особо опасного в моих планах на сегодняшний день не значилось.
* * *
Константин Александрович Затонский жил недалеко от меня – всего одна остановка.
Его дом стоял на самом углу улицы, очень симпатичный и милый. Бывают такие четырехэтажки. Самые обычные, а вот почему-то кажутся тебе живыми, с собственным дыханием.
Я подошла к подъезду, в котором жили родители Игоря Затонского, и почему-то вдруг кольнуло сердце. Прикрыла глаза. Сейчас войду в дом, где поселилась большая беда. Я должна буду выпытывать у этих людей, совсем недавно потерявших сына, все подробности. Может, они хотят все забыть. Может быть, вообще это его отец мстит за гибель сына. Насколько ты права, Саша Данич, в своем стремлении найти убийцу? Конечно, преступление должно быть наказано, но ведь и этот человек может считать точно так же!
И самое ужасное, что мне куда симпатичнее этот мальчик, которого я никогда не видела, чем Мещерский со товарищи!
Поэтому я остановилась и попыталась справиться с охватившей меня паникой.
«Что поделаешь, Саша, – строго сказала себе. – Это работа. И почему ты так уверена, что Затонский бегает по городу с револьвером?»
– Вы меня пропустите? – услышала за своей спиной и обернулась.
Человек спокойно улыбался мне, без тени раздражения дожидаясь, когда я отойду в сторону или продолжу движение. Мягкие черты лица, яркие и ясные голубые глаза, которые не могли скрыть даже уродливые очки, да, впрочем, и эти очки, придающие его лицу что-то необъяснимо симпатичное, делающие его похожим на старого учителя «гимназии», – все в нем располагало.
– Да, конечно, – пролепетала я, пропуская его вперед, и двинулась за ним.
Он шел, прыгая через две ступеньки, как мальчишка. Вообще он напоминал мне подростка, небольшого роста, худого, в такой смешной шапочке с козырьком.
Но представьте себе мое изумление, когда он остановился прямо перед дверью квартиры Затонских!
Более того, он достал ключ и начал открывать дверь.
Я остановилась за его спиной. Он обернулся:
– А вы… – начал он.
– Вы – Константин Александрович? – спросила я.
– Да, – кивнул он, рассматривая меня с легким оттенком недоумения, что тем не менее не мешало ему доброжелательно улыбаться.
– Значит, я к вам. Я из частного детективного агентства. Александра Данич. По поводу одного…
Говорить дальше я не решалась, опустила глаза и начала внимательно изучать пол. Но он удивил меня еще больше.
– Вы об Игоре, да? – тихо спросил. – Что-нибудь случилось с кем-то из его друзей?
– Нет, – помотала я головой. – Скорее с его врагами…
Он какое-то время молчал, стиснув губы, потом коротко кивнул и открыл дверь:
– Проходите.
* * *
Я оказалась в довольно большой квартире, немного темноватой из-за отсутствия больших окон, но очень уютной.
Он помог мне снять куртку и жестом пригласил в центральную комнату. Старая мебель с немного обтрепавшейся обивкой свидетельствовала о скромном достатке, а обилие книг на стеллажах заставляло думать, что для хозяев этой квартиры обивка мебели – не самое главное в жизни.
– Располагайтесь, – сказал мне хозяин. – К сожалению, Ирины, моей жены, сейчас нет в городе. Но я постараюсь помочь вам, если, конечно, смогу. Вы будете чай?
– Да, если можно.
Он скрылся, а я, подгоняемая любопытством, подошла к книжным стеллажам.
О, какие тут были книги! Мое сердце несколько раз встрепенулось и начало биться в учащенном темпе. Увидев на самом верху томик Китса, я потянулась к нему. Китс был на английском языке.
Дотянувшись, я сняла его и раскрыла на первой попавшейся странице.
– «He was a hansome man, and I wan’t to know, how do you like you’re blueyed boy, Mister Death?» – прочла я.
– Вы тоже любите Китса? – спросил вошедший в комнату Затонский.
– Нет, – я положила книгу на стол. – Я больше люблю французскую поэзию. Но Китс мне нравится.
– «Он был красивым парнем, и я хотел бы знать, как вам ваше голубоглазое приобретение, Мистер Смерть», – задумчиво проговорил Затонский, смотря вдаль, мимо меня своими удивительными глазами. – Китс. Как это бывает близко к тому, что испытываю я. И непонятно, как удалось этому далекому от меня во временном отношении англичанину узнать о таких же чувствах. Одиночество, горечь несправедливости и жажда выкрикнуть эти слова Мистеру Смерти! Но он прячется от тебя или принимает иной облик и выжидает, чтобы нанести следующий удар…
Я замерла. То, что он говорил, напоминало краткую исповедь. Попытку высказать то, что уже давно лежало на душе. Мне? Совершенно постороннему человеку?
– Ладно, – коротко махнул он рукой, словно почувствовав мое напряжение. – Давайте пить чай и говорить о том, что интересует вас, а не меня. Как я понял, с теми, кто когда-то поиграл с моим сыном, случилось то же самое. С ними тоже решили поиграть. Так?
– Примерно.
– И вы хотите, чтобы я подсказал вам, кто решил с ними поиграть, или сам бы в этом признался…
– Нет, – покачала я головой. – Я вообще плохо знаю, что случилось с вашим сыном. Мне надо знать именно это. Желательно подробнее, хотя понимаю, что вспоминать о таком больно. Но тогда просто скажите мне об этом, я пойму и уйду. Те, кого убили сейчас, – это те самые люди, которые расправились с Игорем. Вы не обязаны мне помогать.
– Убили? – тихо спросил он. – Кого?
– Нещадова. Мещерского. Шахинова.
Он присвистнул.
– Хороший урожай нынче у служителей ада, – пробормотал Затонский.
Потом некоторое время молчал, рассматривая стену с таким интересом, как будто не было на свете ничего важнее этой стены.
Я бы никогда не решилась утверждать, что гибель нашей «жертвенной троицы» его сильно огорчила.
– Все трое – мерзавцы, – усмехнулся он. – Никого из них не жалко. Разве что Нещадова – этот из всей троицы был более-менее приличным. Думаю, что тот, кто их убил, приятнее их.
– Извините, что побеспокоила вас, – сказала я, поднимаясь. Вряд ли он станет мне помогать. Было совершенно глупо надеяться.
– Нет, подождите. Я же не сказал, что не стану помогать. Я странный человек. Нещадов… Такой коренастый, похожий на медведя, да?
– Скорее на медвежонка…
– Ну, неважно. Сядьте, поговорим. Может быть, я и вспомню что-то важное в процессе нашей беседы. Только не думайте, что помогаю вам из-за Нещадова. Он мне тоже не нравился.
– Тогда почему?
– Мне нравитесь вы, – просто ответил он. – Вы чем-то похожи на подружку моего сына.
* * *
– «В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе», – проговорил Затонский. – Саша, вся эта компания – клубок этих самых гадюк. Раньше я их боялся – понимаете, Саша, после того, как твой сын погибает, ты начинаешь бояться за всех остальных: за свою племянницу, за жену, за весь мир. Тем более что…
– Им дали маленькие сроки, – заметила я. – Нещадову совсем ничего не было. Я представляю вашу обиду.
– Да нет, – усмехнулся он. – Дело в том… я просто отказался от собственных обвинений. Признал, что Игорь действительно был виноват сам – вызвал их тогда на драку.
– Что? И это было так?
Я не поверила своим ушам.
– Давайте я начну с самого начала, – предложил он.
– Да, конечно.
– Как вы можете догадаться, Игорь никого на драку не провоцировал. Я не знаю точно, что там произошло. Могу только предполагать. Зная моего сына, могу сразу вас заверить, что и наркоманом он не был. Просто мальчик, с восторгом бродящий вокруг крутых хипповых дяденек. Да, у него были длинные волосы. Но кто вам сказал, что это обязательный признак наркомании? И вообще, к тому моменту, когда, к моему великому облегчению, я перестал общаться с господами Мещерским и Шахиновым, я вдруг начал подозревать, что они просто так сводили счеты. Хотя и сама идея подобного «лечения» мне отвратительна. Вы знаете, как они это делали?
– Не совсем. Мне рассказывали, что они сажали человека в холодном подвале на цепь, приковывая наручниками…
– После чего били этого человека, прижигали ему сигаретными окурками гениталии и насиловали – независимо от того, кто был перед ними. Мальчик, девочка – какая разница? Потом жертву выбрасывали, предупредив, что, если она вякнет, так же поступят, например, с матерью жертвы. С братом жертвы. С сестрой жертвы. И все молчали. Кроме Игоря. Он после первого раза решил попытаться найти на них «управу». И попал к ним в лапы во второй раз, но оттуда уже не вернулся…
Он закурил, и, когда зажигал сигарету, я заметила, как дрожат его руки.
Знаете, иногда человек прекрасно держит себя в этих вот самых руках – он так справляется с собственным лицом, голосом, что начинает казаться, будто переживания вообще обошли его стороной. Но те же самые руки, в которые он взял себя, – они почему-то не желают лицемерить. Или, может быть, дрожат, не в состоянии справиться с тем напряжением, которое обрушивается на них?
Ознакомительная версия.
