Ознакомительная версия.
– Ха! – воскликнул Осинцев. – А я смотрю – лицо знакомое, а где – убей, не вспомню! Ну да, – он кинул взгляд на визитку, – точно, Алексей Петрович! Но мы тогда, кажется, так и не поговорили?
– Коньяк оказался очень старым! – шутливо пожаловался Кротов.
– Это верно, – затряс головой Осинцев, – меня, кажется, привезли домой совершенно в разобранном состоянии!
– Аналогичный вариант! – засмеялся Кротов и показал глазами на бильярд. – Нет желания?
– Что ставите? – вмиг среагировал Осинцев. – Извините, я материалист!
– Жму руку. – Кротов ткнул большой палец в потолок. – Ужин на ваш выбор, Борис Аркадьевич. Или – мой.
– Вы так уверены?
– Надежды, говорят, юношей питают. А мы с вами люди солидные, нам негоже рассчитывать на случайную удачу, верно?
– А вот и проверим. Кто разбивает?
– Вы – победитель, – улыбнулся Кротов, – вам и открывать шампанское!..
Осинцев играл неплохо. Можно даже сказать, хорошо. Но до Кротова ему было, конечно, далеко. Не тот все-таки класс.
Вполне сносно Осинцев уловил три не совсем трудных шара, причем один практически накатил. То есть полностью использовал свои же возможности.
Заинтересованный маркер подошел ближе, за ним потянулись свободные от игры и ждущие своей очереди игроки, окружили стол по периметру.
Алексей Петрович обошел стол, мельком взглянул на маркера, чуть подмигнул ему. Потом выбрал самый трудный шар, подумал, прикинул и с треском воткнул его в среднюю лузу. Следом, без остановки, положил еще шесть. И вдруг словно сломался – промазал по «покойнику» отдав и его, и еще пару откровенных подставок своему партнеру, даже слегка было приунывшему от такого блистательного разгрома.
Тот воспрянул духом и немедленно закончил партию. После чего шумно выдохнул воздух и облегченно кинул кий на сукно.
– Ну я вам скажу-у!.. – протянул он, с уважением поглядывая на обескураженного Кротова.
– Не та стала рука, да, Ефимыч? – прищурившись, спросил Кротов у маркера.
– Дак ведь еще великий композитор Рахманинов утверждал, что ежли он только день не поиграет на роялях, ему самому тут же заметно, а как два – так о том уже и публика знает. А наше дело тонкое, оно каждодневного глаза и руки требует! Разве ж не так, Алексей Петрович?
– Истинно так! – засмеялся Кротов, приобнимая маркера. – Великий ты, Ефимыч, утешитель. А вас, Борис Аркадьевич, искренне благодарю за то, что сбили спесь с одного шибко самонадеянного господина. Ефимыч, на здоровье тебе. – И сунул ему в руку второго Гранта. Прошу, Борис Аркадьевич, надо обмыть честный проигрыш.
В ресторане наверху им немедленно нашелся стол у стены – на две персоны. Предоставив победителю составлять меню, Кротов стал оглядывать битком забитый незнакомыми людьми зал. Действительно, одно название, что писательский дом, а народ-то с явным уклоном в криминальный бизнес – наголо бритые черепа, визгливые девицы, слишком свободные манеры… Где ж теперь те имена? Где привычные прежде лица, на которые смотрел с невольным почтением? Где веселые – через весь зал – пикировки поголовно знакомых литераторов?
– Что вы скажете, Алексей Петрович, – сосредоточенно глядя в меню, сказал Осинцев, – если мы с вами…
– Ваше слово – закон! – словно отгородился ладонью Кротов.
– Тогда… – Осинцев огляделся, увидел официанта и щелкнул поднятыми пальцами.
Главным для Самохина было не установить необходимую аппаратуру в спальне мадам Поспеловской-Фединой – или наоборот, один хрен! – а без осложнений проникнуть в дом и квартиру. Потому что все остальное было действительно делом техники.
В застекленном закутке, предназначенном для дежурной по главному подъезду, ныне громко именуемой консьержкой, сидела пожилая женщина. Самохин по-свойски склонился к открытому, типа кассового, окошечку:
– Привет, мать! Ну что у вас тут, докладывай!
– А чего у нас может быть? – бдительно спросила сторожиха. – У нас всегда порядок. Ты, милок, не ошибся, часом? Может, не по тому адресу?
– Здрасте вам! – несколько развязно ответил Самохин. – А у меня вон тут… – Он расстегнул полушубок и вынул из кармана чистенького фирменного комбинезона целую пачку бумажек – нарядов, накладных, всякого рода счетов. Стал их листать, опустив чемоданчик на пол. – Ну вот, я ж говорю! На двенадцатом этаже – мандраж, распределительный щит, а вот – на четвертом. Жалоба на коллективную антенну! Черт, придется наружу вылезать, а там сейчас такой ветродуй, мама родная! А ты говоришь – нет! Ладно, раз не знаешь, потопаю… – И он подхватил чемоданчик и пошел к лифту.
Консьержка посмотрела ему вслед и лишь махнула рукой: сильно ей нужна эта коллективная антенна!..
Взламывать двери Самохин не собирался. Для несанкционированного проникновения в чужую квартиру имелось достаточно технических приспособлений, лежащих все в том же чемоданчике. И пяти минут поэтому не прошло, как он оказался внутри достаточно просторной и несколько старомодной по планировке квартиры. В сталинские времена строили богато, с высокими потолками, стеклянными дверьми, настоящим дубовым паркетом, излучавшим какую-то особую теплоту, что ли. С лепными розетками на потолке и такими же карнизами, хорошо собирающими пыль – поди достань их щеткой-то! Только со стремянки и пылесосом с длинной трубой.
В спальне вполне можно было бы подвесить даже царский балдахин. Лежбище широкое, хорошо приспособленное для активных действий. Мебель добротная, с резными спинками и какими-то фантастическими гербами. Старина, одним словом, и, конечно, по нынешним временам очень дорогая. Не пожидился старик Поспеловский, оставил бывшей молодке необходимый ей для жизни творческий инструментарий – верстак и все прочее.
Самохин ходил, рассматривал, хмыкал, подозревая не без оснований, что Филе нынче будет где поразмяться. Другое дело, если бы его, Самохина, здесь сейчас не было, вот тогда, что называется, и позавидовать можно бы, а так…
А вот так – это работа, и завидовать тут нечему. Каждый миг помнить, что ты под прицелом, ни на мгновение не расслабляться – о какой же любви речь? Словно мартышка в зоопарке. Так той хоть наплевать на зрителей-посетителей, она их и за своих-то не считает, а ты должен стараться так, чтоб и мадам выглядела в самом лучшем виде, и самому находиться в таком ракурсе, чтоб ни в коем случае физиономию не засветить. От задачка!
Удобное место для глазка видеокамеры обнаружилось между резными узорами платяного шкафа – на самом верху. Вся дальнейшая работа по установке системы, подключению ее к питанию, наводке и обеспечению безопасной работы заняла именно те полчаса, которые сам себе и отвел Самохин.
Еще раз оглядев дело рук своих, он усмехнулся и аккуратно покинул чужую квартиру. Осталась лишь мелочь – предупредить Агеева, где камера и как надо будет потом ее осторожно снять, чтобы унести с собой. Подготовка к наглому и великому шантажу завершилась, и Самохин мог заняться теперь другим, не менее важным для «Глории» делом.
К сожалению, ни фамилии, ни адреса экономки покойной Осинцевой никто назвать не мог. Полина Ивановна – и все дела. Зато был известен домашний адрес Валерия Ознобихина, это Денис элементарно выяснил в справочной службе МУРа. Оказалось, что жил он практически рядом с тем домом, в котором и работал охранником. Квартира Инны Александровны располагалась в пятнадцатом доме по Тверской, рядом с Моссоветом, занимая в своем подъезде половину этажа – здоровенная жилплощадь, почти ипподром. А охранник проживал напротив, через Тверскую, в старой, еще сохранившейся в центре города одной, возможно, из последних коммуналок.
Самохин остановил частника, назвал адрес, и тот быстро и без особых претензий доставил к Долгорукому. Стольник – не такие уж крупные деньги, однако позволяют иной раз почувствовать свою независимость.
Самохин прошел сотню метров по Глинищевскому переулку, свернул в проходной двор и нашел нужный подъезд. Звонки у парадной двери указывали на квартирные номера.
После нажатия кнопки в дверном замке что-то щелкнуло, и Самохин понял, что получил разрешение на вход. Никто его ни о чем не спросил: кто, к кому, хотя решетка динамика торчала рядом с кнопками.
Он поднялся на третий этаж и толкнул сто раз крашенную коричневую филенчатую дверь. Фигушки – заперто! Пришлось снова звонить.
Через короткое время из-за двери послышался полусонный мужской голос:
– Кого надо? – Хриплый голос, то ли пропитой, то ли прокуренный, да еще и лениво цедящий слова.
– К Ознобихину. Валерий Владимирович, есть такой?
– Ну есть. Чего надо?
– Личный вопрос.
– А какой?
– Да твою мать! – выругался Самохин. – Открой, что ли! По делу, говорю же!
– А у меня выходной! – возразил голос из-за двери.
– Вот и отлично, значит, стопарик примешь.
Провокация удалась, дверь тут же отворилась. На пороге стоял взлохмаченный после сна парень в потасканной, несвежей тельняшке и мятых шароварах – так, видно, и спал.
Ознакомительная версия.
