– Почему? Верю, даже знаю наверняка, что именно так и было. Вы работали директором, у вас был муж Анатолий. И жили вы просто прекрасно в вашей хорошей… трехкомнатной?
Она кивнула.
– …квартире. Только в один прекрасный момент все рухнуло…
– А для чего вам в моем прошлом копаться, Полина? Что вы хотите выудить из него?
Серафима сняла с плитки чайник. Она даже не спрашивала, буду ли я пить чай, просто заварила его и укутала заварочный чайник полотенцем. Мне пришлось рассказать ей все с того момента, когда погиб Валентин Виноградов. Она слушала очень внимательно, хмуря брови. В конце моего рассказа женщина покачала головой:
– А знаете, я не удивляюсь, что он это сделал. Он мог, он такой… – Она разлила по чашкам чай и начала рассказывать сама: – Мы с ним познакомились, когда он только что приехал со своего Севера. Искал работу. Пришел ко мне в Дом быта, я тогда только что директорствовать начала. Не скажу, что эта должность мне легко досталась – пришлось и конвертик кое-кому сунуть, и переспать кое с кем… Это я вам как баба бабе говорю, вы меня поймете… Ради тепленького местечка чего только не сделаешь! А я молодая была, с дипломом, с головой, с планами на жизнь…
Серафима достала папиросы и закурила. По комнатке поплыл едкий дым, она открыла форточку.
– Анатолий пришел ко мне в Дом быта, – продолжала она свой рассказ, – спрашивал, нет ли у меня для него работы. Я его пристроила в наше фотоателье, предупредив, что зарплата у него будет небольшая. Он согласился. Сказал, что уже две недели ходит по городу, а работу найти не может. Здесь жил его отец, правда, они с его матерью были в разводе. Но, приехав с Севера, Аникеев остановился у отца. Потом как-то потихоньку он стал ухаживать за мной: то в кабинет ко мне заглянет поболтать, то домой проводит. А один раз принес цветы… Я оценила: с его зарплатой это был поступок! В общем, как-то незаметно мы с ним сошлись. Он переехал от отца ко мне, потом мы вообще расписались…
Серафима смяла окурок в пустой консервной банке, подлила мне чаю. Он уже остыл, и она снова поставила чайник на плитку.
– Я не скажу, что мы жили плохо. Так как-то, неопределенно, ни плохо, ни хорошо. Думаю, что он был равнодушен ко мне, просто ему негде было жить, да и на зарплату работника маленького фотоателье особо не разгуляешься. А у меня доход был – с его деньгами не сравнить. И официальная зарплата большая, и «приработок» кое-какой имелся. Я же сдавала площади всяким «ИПэшникам» под магазинчики, парикмахерские, обувные мастерские… Они мне платили больше, чем мы указывали в договорах… Одним словом, мухлевала я, что уж тут греха таить! Я и машину себе купила. Правда, записала ее на мужа, чтоб не конфисковали ее в случае чего.
– Но потом ее все равно конфисковали?
– Нет, она у него так и осталась.
– А детей у вас не было?
Серафима посмотрела на меня, горько усмехнувшись:
– Думаете, я только и думала о деньгах? Нет, о них я, конечно, много думала. Я не собиралась жить в нищете. Но я и детей хотела родить. Уж одного, по крайней мере, точно бы родила. Но он мне не дал. Уговорил сделать аборт. Потом был еще один аборт, потом еще… После третьего я больше не беременела. Врачи сказали, что сильное воспаление после аборта привело к спайкам. Я рыдала от горя, а этот… муж чертов, утешал меня и убеждал, что без детей даже лучше. Будем, мол, жить друг для друга! Сволочь!
– Как же получилось, Серафима, что вы за решеткой оказались?
– Не знаю. Но, думаю, донес на меня кто-то из своих, потому что те подробности, которые знал следователь, мог ему рассказать только кто-то из моего окружения. Тот, кто был в курсе многих дел. Знаете, я даже не удивлюсь, если все это он… Анатолий. Ему это очень выгодно было сделать: я – за решеткой, а он – свободен и при деньгах. Меня арестовали.
– Говорят, денег при обыске у вас так и не нашли? Вы, должно быть, хорошо их спрятали.
– Я же не дура – копить деньги и держать их дома! Деньги – это цветные бумажки, не более того. Грянет какой-нибудь дефолт или «черный понедельник» – и они превратятся в фантики. Очень уж дорогую мебель и шмотки я тоже не покупала, хватало ума особо не выпендриваться. Знала: в случае чего – все конфискуют.
Серафима сняла с плитки кипящий чайник, подлила себе горяченького. Потом встала и закрыла форточку. В комнатенке у нее и так было не жарко, она сидела в толстой вязаной кофте, старой, большого размера, как видно, с чужого плеча.
– Почти на все деньги я покупала камешки. Алмазы. Был у меня знакомый, возил необработанные, прямо с прииска. Я оставляла на прожитье – так, мелочь, на еду, на одежду, которую мы покупали редко, зато качественную. Аникеев мой активно участвовал в распределении семейного бюджета и, надо сказать, проявил в этом деле незаурядные способности. Надо отдать ему должное, он был очень экономным! Сначала меня это радовало: он не транжирил мои деньги. Потом, оказавшись в тюрьме, я поняла, что он уже тогда строил далеко идущие планы на жизнь, причем меня в этих планах не было.
Она помолчала некоторое время, попивая чаек, затем продолжила:
– Дали мне пять лет. Нарушений нашли – воз и маленькую тележку! Все, что было и не было, повесили на меня. Если верить следователю, я обобрала весь город. Просто озолотилась! Менты, гады, меня прессовали, по ночам допрашивали. Это я потом узнала, что их действия были незаконны: по ночам подозреваемых допрашивать нельзя, это давление. А мой адвокат, гнида, все мои жалобы мимо ушей пропускал. Едва огласили приговор – Аникеев побежал подавать на развод. Он прекрасно знал, где находятся мои алмазы – у моих родителей на даче. Следователь все просил меня сказать, где я прячу наворованное. Он думал, что я храню где-то «дипломат» с деньгами. Я догадывалась, что мои алмазы они так и не нашли. А когда я вышла, – а освободилась я на полгода раньше, за примерное поведение, – я поехала к родителям на дачу, но камушков там уже не было. Взять их мог только один человек…
– Серафима, а как вы здесь оказались, в этом общежитии? – Я окинула взглядом ее комнатку.
– Как? Обыкновенно. Когда вышла, начала искать работу. Но мне везде отказывали. Кто же возьмет на работу бывшую зэчку? Родители мои за это время умерли. Их квартиру и дачу забрала моя сестра, дачу продала, а в квартире родителей теперь живет ее сын с женой и маленьким ребенком. Та квартира, где мы жили с Аникеевым, принадлежит теперь ему, он оформил ее в собственность. А я оказалась за бортом жизни. Ни квартиры, ни работы… Едва в бомжихи не попала! Да вот, спасибо добрым людям, – подсказали, что в семейное общежитие требуется дворник и уборщица. Комната предоставляется. Это было единственное место, где меня взяли. Так что теперь я – просто Фимка-уборщица! Про Серафиму Витальевну все давно забыли. А я ведь кое-кому в свое время помогла с работой… Только всем теперь наплевать! Меня старые знакомые встречают, отворачиваются, делают вид, что не узнают. Черт с ними, я не обижаюсь. Я сильно изменилась, постарела, я это знаю. Мне все сорок лет дают, а мне ведь только тридцать четыре!
– Серафима, я вам как юрист говорю: вы не потеряли свою жилплощадь. И на половину квартиры родителей вы, как прямая наследница, имеете право, так же как и ваша сестра. И в той вашей квартире вас можно восстановить. Вы не хотите заявить свои права?
– Зачем? Квартиру родителей я трогать не буду: она маленькая, двухкомнатная. Пусть племянник живет там, у него ребенок.
– Но вы-то из-за этого ютитесь здесь, в этой каморке! А могли бы жить по-человечески. Они оставили вас без жилья.
– Сестра и ее семья – это единственные мои родные люди. Я не буду ухудшать их условия. А вот Аникеев… Я узнала, что у него есть маленький магазинчик. Да и молодая жена… – Серафима посмотрела на меня, в ее глазах промелькнула злоба: – Хорошо устроился на мои денежки! Вот кого надо бы потрясти…
– Будьте осторожны, вы только что освободились.
– Нет, нет, во второй раз в тюрьму я не собираюсь, я уже знаю, что это такое. Я отомщу так, что меня не поймают. Сволочь! Он должен ответить за то, что совершил. Я больше чем уверена, что тогда заявил на меня именно он! А мои родители? Конечно, собственноручно он их не убивал, но косвенно он тоже причастен к их смерти. У мамы было больное сердце, после приговора она сильно сдала… А отец, похоронив ее, очень переживал. Сестра говорила, что он практически не выходил из дома, почти ничего не ел… Он как будто впал в ступор. Однажды она нашла его мертвым. Диагноз: истощение, моральное и физическое. Он очень любил маму…
– Что вы собираетесь делать, Серафима? Как именно хотите отомстить?
– Этого я вам не скажу, я теперь никому не доверяю. Жизнь научила!
– Понимаете, жена артиста Виноградова тоже хочет отомстить вашему бывшему мужу. Он оставил ее вдовой, а ее ребенка – сиротой. Не хотите объединить ваши усилия?
– Полина, а вы-то здесь, извините, каким боком? Ваш какой интерес? Заработать хотите?
