– Проводите меня до машины, – резко сказал он и первым спустился на дорожку, ведущую вдоль дома.
Я поплелся за ним, морщась от боли в ушибленном колене.
Когда мы подошли к автомобилю, он спросил:
– Вы – американец?
Я испугался. Он может попросить показать документы и, узнав, что их у меня нет, тотчас же сообщит в полицию.
– Наполовину, синьор. В Первую мировую мой отец, американский офицер, был в Италии, а мать – молоденькая итальянская девчонка, ну вот и вся моя история. Это было желание матери, чтобы я взял имя отца.
По– моему, такое объяснение вполне удовлетворило доктора, потому что он спросил:
– Вас нанимала сестра Флеминг?
– Нет, синьора Фанчини. Взгляд его глаз стал холодным.
– Та-ак, так. Сестра Флеминг сказала мне, что вы читали синьору Бруно.
– Да, она возражала, но мне кажется, что синьор Бруно обрадовался такой перемене в его однообразной жизни.
– Она не будет возражать, – твердо заявил он. – Я дам соответствующее указание, вы можете читать синьору после обеда и когда у вас будет свободное от основной работы время.
– Мне нравится то, что я делаю, и я постараюсь чаще бывать у синьора Бруно.
Доктор Передни пристально посмотрел на меня, подергал себя за бороду: я понимал, что он сомневается во мне.
– Синьор Фанчини был одним из крупнейших бизнесменов в Италии в области экспорта драгоценных металлов, – сказал он отрывисто, – и для него оказаться в таком положении, в одночасье стать отрезанным от активной жизни особенно тяжело. – Он покачал головой. – Я убежден, что прогресса в его состоянии нет потому, что нет пищи для ума, и поэтому он пребывает в постоянной депрессии. Сестра Флеминг сказала мне, что вы читали Вазари.
– Да. Я подумал, что чтение серьезной литературы могло бы отвлечь синьора от той чепухи, которой его постоянно пичкают!
– А почему вас интересует Вазари?
– Я пишу книгу об итальянских кафедральных соборах. Меня очень устраивает работа на вилле синьора Фанчини. Семь тысяч долларов плюс много свободного времени. Я могу работать над своей книгой. Я говорил об этом синьору Фанчини. Мне показалось, что это ему интересно.
– Конечно! Синьор Фанчини – признанный авторитет в искусстве, он наблюдал за реставрацией фресок в соборах, пострадавших во время войны, был ответственным за сохранность богатств всех кафедральных соборов, когда началось вторжение. Вы ничего не могли бы сделать лучшего, как рассказать ему о своей книге, надеюсь, вы специалист в этой области.
Я засмеялся:
– Я фанатик и без ума от итальянских фресок. Поэтому и пишу книгу. Есть какая-нибудь надежда на выздоровление синьора Фанчини?
Перелли покачал головой:
– К сожалению, он обречен на неподвижность, но к нему может вернуться речь; здесь явные психологические последствия шока. Если у него появится интерес к чему-нибудь или к кому-нибудь или если он испытает еще один шок – как говорится, клин клином вышибает, – он захочет что-то сказать, речь должна восстановиться.
– А медицинское вмешательство?
– Нет, это должно произойти в его мозгу!
– Он об этом знает?
– Нет. Я ему еще ни разу не говорил и прошу вас об этом ему не говорить. Еще слишком рано. Он должен сначала избавиться от депрессии, должны произойти гораздо большие улучшения в его здоровье, прежде чем он сможет сделать первую попытку. Я думаю, вы хорошо влияете на него и могли бы сделать для него еще больше, вот почему я так подробно рассказываю вам обо всем. Он стал значительно оживленнее. Известие о приезде дочери тоже очень улучшило его настроение. – Доктор поставил сумку в машину и спросил:
– Вы живете здесь, на вилле?
– Нет, я снял комнату в деревне. Доктор посмотрел на меня явно потеплевшим взглядом:
– Я приеду во вторник и надеюсь увидеть у синьора Фанчини еще большие улучшения.
Он уехал.
Я упаковывал сумки, когда услышал лязг замка. Вошла Лаура. Бледная, с ввалившимися глазами.
– Я увидела свет, Дэвид, и решила спуститься. Я сердито выпалил:
– Твой сон едва не осуществился! Я начинаю верить в сновидения!
– Ну, ничего не произошло. – Она вяло прошла к окну. – Я очень испугалась, Дэвид. Мне показалось, что ты и в самом деле решил уронить Бруно!
Я сел на кровать, открыл пачку “Лаки страйк”, закурил и отбросил пачку на покрывало.
– О чем вы говорили с Перелли? – тревожно спросила Лаура.
– Он похвалил меня за идею читать Бруно!
– И это все?
– Интересовался, как я появился на вилле, кто меня нанял, где я живу. Я сказал, что снимаю комнату в деревне.
– Он не говорил, что состояние Бруно улучшилось?
– Он сказал, что Бруно в депрессии, что нужно стимулировать его интерес к жизни, и тогда должно наступить улучшение.
– Он не сказал, насколько улучшится состояние Бруно?
– Доктор уверен, что Бруно никогда не сможет двигаться.
Мне показалось, что Лаура с облегчением вздохнула.
– Он действительно так сказал?
– Да.
– А…, он не говорил, сможет ли к Бруно вернуться речь?
Я испытующе посмотрел на нее:
– Нет.
– Признаюсь тебе, Дэвид, мне было бы плохо, если бы он изменил завещание.
– Но я не вижу причин, почему он захотел бы это сделать: ты его жена, ты ухаживаешь за ним и имеешь право на часть его денег.
Лаура начала беспокойно ходить по комнате.
– Он теперь ненавидит меня, Дэвид. Это моя ошибка. Все эти годы, со дня катастрофы, я была не слишком внимательна к нему. Боюсь, что я вообще не могу быть очень внимательной к больным людям. Я не выношу боль.
Я молча слушал ее.
– За день до катастрофы у нас произошла крупная ссора. – Лаура не смотрела на меня. – Он сказал тогда, что изменит завещание. Мария это слышала. Он сказал, что оставит мне только треть своего состояния, а две трети – Валерии… А потом произошла эта авария, и он не смог ничего изменить.
– По-моему, тебе не нужно беспокоиться об этом, – коротко бросил я.
– Ты, возможно, и прав, Дэвид, но я могу надеяться только на себя. Если он умрет сегодня ночью…
– Хватит! – Я подошел к ней. – Если ты опять собираешься обсуждать со мной эту тему, Лаура, то лучше уйди.
– Не будь грубым, Дэвид, не прогоняй меня. – Она обвила руками мою шею и прижалась ко мне. – Скоро приедет Валерия, мы должны быть еще более осторожны. Осталось всего несколько ночей, когда мы можем быть вместе в относительной безопасности. – Она поцеловала меня. – Скажи, что ты любишь меня, Дэвид!
Я не мог устоять. Ее тело, руки, глаза имели надо мной безграничную власть и уничтожали всю мою волю. Я крепко обнял ее и стал целовать, словно боясь, что она попытается убежать.
– Подожди, дорогой, я сниму платье. Ты чуть не задушил меня в своих объятиях.
Она скинула платье, я схватил ее на руки и понес в постель. Когда я наклонился над ней, она посмотрела мне в глаза и мягко оттолкнула рукой;
– Дэвид, твое поведение тревожит меня.
– Что ты имеешь в виду?
– Почему вдруг ты решил подружиться с Бруно?
Я сел на кровать.
– Подружиться? Ты имеешь в виду, что я ему читал?
– Да, почему?
– Мне жаль его.
– О! И ничего больше?
– Нет. Он лежал на веранде неподвижный, одинокий, вот я и подумал, может быть, почитать ему.
– Так-так. Ты знаешь текст завещания Бруно?
– Что ты говоришь? Откуда?
– Не знаю, все может быть. У меня есть копия завещания, я храню ее в комоде. Ты его, случайно, не читал?
– Ты намекаешь, что я рылся в ящиках твоего комода?
– Не сердись, Дэвид. Я могла оставить его в другом месте.
– Нет, я не видел. Почему ты об этом спрашиваешь?
– Видишь ли, Дэвид, ты упомянут в завещании.
– Какая ерунда! С чего это вдруг я в нем упомянут?
– Упомянут, как один из штата служащих виллы. Бруно оставляет некоторые суммы каждому человеку из персонала, кто к моменту его смерти будет работать на вилле.
– Но как я могу быть упомянутым по имени?
– Нет, конечно! По имени он упомянул только Марию, а остальному служащему персоналу он завещает определенную сумму.
– И сколько?
– Шестьсот пятьдесят тысяч лир.
– Так много? – спросил я, пытаясь скрыть волнение, но сердце у меня колотилось о ребра, как молот о наковальню. Шестьсот пятьдесят тысяч лир – та самая сумма, которая нужна за паспорт.
– Да. Не выпить ли нам вина, дорогой? Не упусти шанс, Дэвид! Всего одно мгновение – и ты обладатель шестисот пятидесяти тысяч лир.
– Как ты можешь спокойно говорить о смерти Бруно? – Я чувствовал, что пот заливает мне лицо.
Шестьсот пятьдесят тысяч! И я свободен. Не надо жениться на Лауре. Не надо принимать от нее денег. Эта сумма позволит мне покинуть Италию!
– Почему я должна молчать и не говорить о том, что чувствую? – сказала она, придвинувшись поближе и положив руки мне на плечи. – Это же не то, что он имел в виду по отношению ко мне…, или к тебе. Я хочу, чтобы ты уронил его, Дэвид. Ты получил бы свои деньги, а я – свои.
