— Знаешь, что я тебе скажу, Валерий…
— И знать не хочу! Удивляюсь, почему тебя ценит Кирилл Михайлович…
Верезову вдруг стало стыдно за игру, которую он затеял. А Валерка молодец — спуску не дает!
— Тебе крупно повезло, Валерий. Поверь мне…
— В чем это?
Карпову почудился подвох, и он нахмурился. Но нет, лицо Верезова серьезно, голос звучит искренне:
— В том, что тебе довелось поработать с Кириллом Михайловичем. У него хватило бы терпения слона выучить плясать. А ты парень с головой и, если будешь придерживаться его стиля работы, следователь из тебя выйдет. Ты извини, пожалуйста. То, что я говорил о Дегтяреве — чушь и чепуха. Просто хотелось тебя подразнить. Честное-пречестное.
— Иди к черту! — добродушно сказал Карпов. — Нашел чем шутить… — На столе зазвонил телефон. — Да! Слушаю. Кирилла Михайловича? Его нет. Кто спрашивает? Нелла?.. Простите, а фамилия? Ты что?! — обернулся он к Верезову, неожиданно положившему руку на трубку. — Нет, это я не вам… Одну минуту! Ты что? — повторил он, удивленно посмотрев на Верезова.
— Дай сюда! — Верезов отнял трубку, прошептал умоляюще. — Выйди на минуту.
— Совсем спятил?!
В трубке послышался смех.
— Будь человеком! Выйди…
Верезов приложил трубку к уху, услышал Неллин голос: «Татка, наконец-то пришла! Сейчас принесли телеграмму — мама с папой приезжают сегодня. Я Кириллу звоню, хотела спросить, поедет ли он с нами на вокзал. А его нет»… И голос Наташи: «Почему же ты не вешаешь трубку?» И опять Нелла: «Там один что-то шипит, а второй говорит, что он спятил… Так интересно…»
Верезов оглянулся. Увидел, что Валерий вышел. Сказал, волнуясь:
— Нелла…
— А-а!.. «Честное-пречестное?» Так это вы спятили?
— Я. Уже давно. Вы же знаете…
— Откуда мне знать? Я не психиатр.
— Перестаньте смеяться! Выслушайте меня… Я хотел вам сказать. Это глупо, конечно, по телефону, но когда я вас вижу, я не могу… Вы слышите меня, Нелла?
— Слышу. Не надо… И по телефону не надо.
У Верезова защемило сердце. Вот и конец. Разве могло быть иначе?
— Почему вы молчите? — тревожно спросила Нелла. — Что случилось?
Она еще спрашивает, что случилось!
— Прощайте, Нелла.
— Подождите! — Нелла испугалась, что он повесит трубку. — Неужели вы не знаете?!
— О чем?
Сейчас скажет, что любит другого. Что выходит замуж. Что он просто дурак, если мог еще надеяться…
— Вы на самом деле не знаете?.. Боже мой, ведь все знают. Все. И Татка, и Кирилл. Даже мама с папой! Нет, это просто невероятно! — хохочет Нелла. И вдруг говорит жалобно и тихо. — Все знают, что я вас люблю. Только вы, вы один…
Что-то щелкнуло. Нелла повесила трубку. А он продолжает держать свою. Прижимает к уху, не в силах положить. Будто это может приблизить его к Нелле.
Карпов возвращается, во все глаза смотрит на Верезова:
— Что-нибудь произошло? Что с тобой?
— Произошло! — Верезов кладет, наконец, трубку. — Такое произошло, Валерий… — Схватил Карпова за плечи. Потряс так, что у Валерия щелкнули зубы. Приподнял. С размаху посадил на стул. Выскочил из кабинета.
— Обожди! — крикнул Карпов, бросаясь за ним. — Кирилл Михайлович звонил. Не мог дозвониться по своему телефону, ты полчаса висел на проводе… Он вынужден был звонить Пономареву.
Верезов остановился.
— Послушай, ты способен соображать?
— Нет, — сказал Верезов и улыбнулся.
— Почему ты так по-идиотски улыбаешься?
— Я не улыбаюсь. — Верезов попытался сделать серьезное лицо, но улыбка рвалась из глаз, удержать ее было невозможно. Сверкнул сплошной ряд белых крепких зубов.
— Ладно. Пусть разбирается Кирилл Михайлович. Мое дело передать. Он звонил из тюрьмы. Сказал, чтоб ты его дождался. Павлов дал важные показания. Сегодня будем делать обыск у Мещерского.
* * *
Приятельница Нонны Владимировны Мещерской, приехавшая накануне в санаторий, не без ехидства сообщила ей, что видела Павла Сергеевича в театре с «прехорошенькой стервой».
— Из тех, мое сокровище, которые сбивают с пути наших мужей. Вы напрасно поехали в санаторий одна. За мужем нужен глаз да глаз. — Она покосилась на диван, где, прикрыв лысину газетой, дремал пожилой толстый мужчина в пижаме. — Я своему воли не даю. Не то, что в санаторий, в командировки одного не пускаю. Мужья, дорогая Нонна, наш крест, и мы обязаны нести его без единой жалобы. Что поделаешь? Такая уж женская доля. Я бы на вашем месте уехала из санатория, душечка. Лучше потерять путевку, чем мужа. Недаром говорят, что муж как чемодан без ручки: нести неудобно, а бросить жалко… — Она еще долго продолжала бы говорить на эту животрепещущую тему, если б Нонна Владимировна не прервала ее:
— Я вам очень признательна, дорогая. Немедленно воспользуюсь вашим советом.
В тот же день Нонна Владимировна, не предупредив Мещерского, вылетела в Москву. Она долго допытывала домашнюю работницу, бывали ли без нее здесь женщины и всегда ли Павел Сергеевич ночевал дома.
— Да вы не волнуйтесь, голубушка Нонна Владимировна, — по-бабьи жалея и стараясь ее успокоить, говорила старушка. — Никуда от вас Павел Сергеевич не денется. А если что сделает не так, вы живо на него управу найдете. Пожалуетесь, куда следует, его и приструнят.
Нонна Владимировна, женщина болезненная, мнительная и некрасивая, была старше Мещерского. Она ревновала мужа отчаянно. Устраивала дикие сцены с битьем посуды, с криком, с истерикой. Почему Мещерский женился на ней — было загадкой для всех и в первую очередь для него самого. Как ни надоела ему семейная жизнь, он понимал, что развестись с Нонной не удастся — затаскает по всем советским и партийным инстанциям.
Неожиданный приезд жены был очень некстати. Сейчас ему нужен покой и крепкие нервы. Только накануне узнал об аресте Павлова. С той минуты Мещерскому все время казалось, что он с завязанными глазами балансирует на карнизе верхнего этажа высотного дома. Один неверный шаг… Что тогда произойдет, старался не думать, было слишком страшно. Думать надо о другом — как избежать опасности. Бесспорно, очень удачен был ход с Лисовским. Вряд ли следователь в чем-нибудь его подозревает. Во всяком случае, разговаривал с ним не так, как говорят с человеком, который совершил неблаговидный поступок. Мещерский даже в мыслях избегал слово «преступление».
Павлов ничего о нем не скажет — побоится за жену. Никодимов? Этого на мякине не проведешь, умеет прятать концы. Бережнов связан с ним одной веревочкой и сделает все возможное, чтобы его выручить. А для Бережнова многое возможно. Чего же бояться?.. И все-таки он боялся. Переходил от отчаяния к надежде, старался предугадать вопросы следователя, до тонкости продумать ответы. Уничтожил все записи, фотографии, письма, которые могли его хоть мало-мальски скомпрометировать. Ценности спрятал в надежное место. «Их не нашел бы даже сверхгениальный герой Конан-Дойля с его знаменитым методом индукции», — усмехнулся Мещерский. Он был доволен, что жена далеко. По крайней мере, хоть она не действует на нервы сценами, истериками, скандалами. И вдруг свалилась как снег на голову. Вот уж, на самом деле, когда не везет, так во всем не везет! «Поеду к Марине, с ней легко и спокойно», — решил Мещерский.
— Ты куда? — спросила Нонна Владимировна, видя, что муж переодевается.
— Обещал Николаю Николаевичу заехать. Откуда я мог знать, что ты сегодня вернешься?
— Я поеду с тобой!
— Неудобно, Нонна. Бережнов недавно похоронил жену, ему не до гостей.
Нонна заколебалась:
— Ну, хорошо, только…
— Я всегда знал, что ты у меня умница, — Мещерский поцеловал ее в щеку. — Скоро вернусь.
— Надеюсь. Если ты через два часа не будешь дома… — Она не договорила: раздался звонок. — Кто бы это?
В комнату заглянула перепуганная Домна Спиридоновна.
— Там… — старушка оглянулась. — Там…
— Что там? — раздраженно спросила Нонна Владимировна. — Кто пришел?
— С обыском, — сказал Дегтярев, входя.
— Павлик! — вскрикнула Нонна Владимировна. — В чем дело? — Сообразив, что муж на этот вопрос не ответит, повернулась к Дегтяреву. — По какому праву?! Предъявите документы.
— Пожалуйста.
Мещерский держался безукоризненно вежливо и предупредительно. Несмотря на это, Дегтяреву было в нем противно решительно все: блестящие черные волосы, гладко зачесанные на пробор, слегка выпуклые глаза, большой хрящеватый нос с горбинкой, высокая, начинающая полнеть фигура. А главное — эти холеные белые руки с обручальным кольцом. Дегтяреву они казались щупальцами, которые сначала осторожно подбираются к чужим деньгам, потом хватают их, комкают, мнут, «заглатывают».
Обыск длился уже третий час, но ни денег, ни ценностей обнаружить не удалось.
— Возможно, успел вывезти, — тихо сказал Верезов.
