Ознакомительная версия.
Время в лагере текло своим чередом и успешно съедало день за днем. Кася слонялась по лагерю, рассматривала с преувеличенным интересом черепки, которые еще во времена студенчества надоели ей больше некуда. Иногда ее восхищала, иногда раздражала способность как археологов, так и палеонтологов по одному обломку восстановить нечто, существовавшее тысячи, а то и миллионы лет назад. У себя она таких способностей не замечала, и копаться в земле в поисках этих самых обломков прошлого ей было откровенно скучно. Если бы не Ринат Бикметов, она откровенно бы взвыла от тоски, тем более условия существования в лагере были далеко не самыми комфортными. Постепенно она почувствовала странную близость с тюркологом, они перешли на «ты» и разговаривали обо всем. Ей он был интересен, но, с другой стороны, она чувствовала в нем какую-то непонятную недосказанность. У нее даже иногда проскакивала нелепая мысль, что тюрколог играет какую-то одному ему известную роль. Но она быстро себя успокаивала: от скуки у нее явно развилась мания подозревать всех и вся. Вот, например, ей показалась несколько странной новая повариха экспедиции. Старая уволилась по семейным обстоятельствам через три дня после Касиного появления в лагере, а новая, Татьяна Лузгина, была похожа на кого угодно, но только не на повариху. Может быть, на красавицу-стряпуху из одноименного фильма ее детства, но только не на традиционную представительницу этой профессии. Руки у Лузгиной были мускулистыми, но ухоженными, и она явно не провела последние двадцать лет собственной жизни за плитой. Лицо тоже было избаловано заботой и вниманием, и даже несколько недель лагерного быта не могли «скрыть» этого. Кроме Бикметова и поварихи ей показался странным рабочий Вадим, фамилию его она пока не узнала. Как и Татьяна, он совершенно не походил на работника физического труда. Конечно, с глубоко интеллектуальным занятием «копай глубже и кидай дальше» он справлялся довольно успешно, но все равно, как ни крути, на рабочего был не похож. И, наконец, ей в первый же день не понравился шофер экспедиции, Семен Порываев. На этом она решила остановиться. Ей явно нужно было хоть какое-то занятие, иначе придется обращаться к психологу. Во всяком случае, первые признаки мании преследования уже появились. Вдалеке показался Ринат. Кася решительным шагом направилась к нему. Ее появление тюрколога обрадовало.
– А я уже собрался тебя искать, – признался он.
– Скучаешь?
– Немного, хотя и пытаюсь себя занять. Просмотрел все материалы по хазарскому диалекту, чтобы не опростоволоситься, если… – он замялся.
– Наши друзья наконец найдут хоть что-то помимо кухонных принадлежностей многовековой давности! – пришла ему на помощь Кася. И с сарказмом добавила: – Правда, надежда на это тает не по дням, а по часам.
Бикметов только развел руками и вздохнул.
– Хочешь сказать, что это не их вина? Только я не соглашусь, не надо было на весь мир трезвонить, – раздраженно заявила она, – и отрывать людей от их дел!
– Тебе все это надоело, – констатировал Ринат, – понимаю.
– Как будто ты в восторге от происходящего?!
– Нет, не в восторге, и я надеялся на нечто большее. Но на нет и суда нет. Поэтому пока хожу, размышляю. Бездействие иногда с этой точки зрения полезно. Вот, взял с собой пару книг о Хазарии и хазарах, в университете было бы не до этого, а тут, видишь, время нашлось. Читаю и сравниваю хазар с атлантами. Их земля исчезла, и они исчезли вместе с ней. Хотя это можно считать доказательством того, в чем им долгое время отказывали российские историки: хазары были земледельческим народом, а вовсе не пришедшими ниоткуда и сгинувшими в никуда кочевниками. Вернее, как и булгары, постепенно перешли к оседлой жизни. Только булгары ославянились, а хазары остались тюрками. Поэтому Пушкин вовсе не ошибался, говоря о сёлах и нивах хазар.
– Но они не исчезли бесследно, – поправила его Кася, – остались астраханские татары и еще, самое главное, караимы.
Бикметов как-то странно вскинулся:
– Почему ты заговорила о караимах?
– Мне просто кажется, что караимы единственные сохранили память о собственном народе. Если астраханские татары были полностью ассимилированы, караимы остались верными и вере предков, и их образу жизни, даже военные навыки в течение долгого времени не утрачивали.
– Интересная постановка вопроса, – покачал головой Бикметов, – но я как-то никогда об этом не задумывался.
Такое уклонение от прямого вопроса Касю разочаровало, но она продолжила настаивать:
– Сам посуди, единственный тюркский народ, не обращенный ни в ислам, ни в христианство, – это и есть караимы. Мне кажется, они должны стать предметом самого внимательного исследования, ты не согласен?
– Почему именно они?
– Из-за своей непохожести на других, – самоуверенно постановила Кася.
– Они сейчас крайне немногочисленны, наверное, поэтому особенного интереса не вызывают, – пожал плечами Бикметов.
– Именно поэтому необходимо внимательнее заняться их историей. А, кстати, почему, на твой взгляд, хазары выбрали иудаизм?
– Ну, на этот счет существует вполне традиционная теория.
– Я знаю: чтобы не впасть в зависимость ни от Византии, ни от Арабского Халифата.
– Что-то вроде этого, вполне логично. Смотрю, что тебя эта версия не убеждает, – констатировал он, глядя на ее скептический вид.
– Вообще-то никто их не обязывал отказаться от Тенгри.
– Видимо, решили принять монотеизм, все-таки язычество всегда было признаком варварства, а единобожие – цивилизации, – улыбнулся Бикметов.
– Это немного притянуто за уши, тем более что тенгрианство на самом деле от единобожия находилось не слишком далеко, – вслух размышляла Кася.
– А что, если иудеи убедили их совершенно другими методами? – странно улыбаясь, произнес Бикметов.
– Какими?
– Как это в Библии говорится – «явили чудо»! – Это было произнесено таким тоном, что было непонятно, серьезно ли он говорит или нет. Кася внутренне присвистнула. Разговор принимал совершенно неожиданный оборот, и, самое главное, Рината она не узнавала. Хотя это – привычная для нее самонадеянность. Думала понять человека за несколько дней знакомства!
– Я представляла тебя более рациональным, – не удержалась она от комментария.
– То есть стоит упомянуть о чуде, и вам уже отказывают в способности здраво рассуждать, – с неприкрытой иронией заявил Бикметов.
– Просто это больше присуще мистицизму.
– Получается, все мистики были исключительно людьми со съехавшей в неизвестном направлении крышей?
– Я вовсе не это хотела сказать, – защищалась Кася. Если так дальше пойдет, то ее вполне могут обвинить в махровом материализме с марксистско-ленинским уклоном.
– Я – не мистик, просто считаю, что иногда мы оказываемся перед стеной. Помнишь, как в физике – стена Планка: все до стены известно, а после – один Бог знает. И это, между прочим, физики – рациональные ученые – говорят о такой стене, а вовсе не какие-нибудь поклонники эзотеризма.
О стене Планка Кася слышала лишь мельком и благоразумно перевела разговор в более безопасное русло:
– То есть политическая теория принятия иудаизма Буланом тебя не убеждает.
– Нет, а тебя?
– Не очень, – призналась Кася.
– Ну а идея о том, что Булан предпочел иудаизм, так как он более древний и, следовательно, первичный по сравнению с христианством и исламом?
– Тогда мы вообще в богословские споры пустимся и начнем искать, что в иудаизме похоже на другие, еще более древние, религии, – пожала плечами Кася.
– А вот в этом я с тобой полностью согласен! – с непонятным подтекстом заявил Бикметов.
На этом их разговор закончился, но его содержание еще долго держало ее в недоумении. «Явили чудо, явили чудо», – назойливой шарманкой крутилось в Касиной голове. Странный он какой-то, этот Ринат Бикметов, и о хазарах говорит, словно для него это совершенно личный вопрос, и от разговора о караимах уклонился. Впрочем, долго себя подобными размышлениями напрягать она не стала. Тем временем в лагере между археологами снова начались споры. Она из вежливости присутствовала на деловых встречах. Похоже, у Артамонова была мания устраивать собрания.
– Только время теряем! – возмущался Черновицкий.
– Необходимо определиться с приоритетами, – спокойно возражал Артамонов.
– Да чего с ними определяться, и так все ясно, – усмехался один из самых опытных участников экспедиции, пожилой мужчина, имя которого Кася всегда упорно забывала.
– Что – ясно? – напрягался Артамонов.
– Ясно то, что сидим в дерьме и из него вылезать пока не собираемся! – спокойно продолжал мысль предыдущего участника молодой и веселый Виктор Старицкий из Саратовского университета, попытавшийся было приударить за Касей. Но, получив отказ, не обиделся и нашел благодарную поклонницу в лице студентки соседнего университета. Так, поговорив ни о чем, участники расходились, а дело с мертвой точки пока не двигалось. То есть деятельность в лагере кипела, но ее коэффициент полезного действия помещался где-то в отрицательных величинах.
Ознакомительная версия.
