Преллеру, отчаянно жестикулируя и указывая на гроб. Поговорю с ними потом, решила я.
Я направилась по боковому проходу к дверям часовни. Какая-то тяжесть давила мне на грудь, не давая дышать. Мне срочно требовалось очутиться на свежем воздухе. Уйти куда-нибудь, чтобы подумать. Проще говоря, сбежать.
На полпути к выходу я почувствовала на себе взгляд Дины Фиар. Я остановилась и повернулась к ней. Она произнесла несколько слов, которых я не расслышала. Казалось, она умоляет меня о чем-то. На ее лице застыло напряжение.
Сложив ладони рупором, она что-то прокричала, но в часовне стоял оглушительный гвалт, отражавшийся от стен и стропил. Я не слышала ее.
Я помахала Дине. Мне не хотелось с ней разговаривать. Мне нужно было сбежать. Отвернувшись, я рысью преодолела остаток пути, обеими руками распахнула двери и вышла на солнце.
От внезапного света мне пришлось прикрыть глаза рукой. Я полной грудью вдохнула теплый воздух. На площадке через дорогу стайка ребятишек играла в догонялки, заливаясь смехом.
Я всхлипнула. Мне вдруг мучительно захотелось резвиться там, с ними. Снова стать ребенком.
Сделав еще один вдох, я спустилась по бетонным ступеням часовни. Мимо трусцой пробежал молодой человек в синем спортивном костюме и красно-синей кепке «Ред Сокс», ведя на поводке коричневую собачонку.
Солнечный свет согревал мне лицо. Оставив машину у обочины, я немного побродила вокруг. Я была ошеломлена, Дневничок. И шокирована. Надо думать, все, кто пришел на похороны, были так же расстроены, сбиты с толку и растеряны, как и я.
Побродив кругами по Норт-Хиллс, я, видимо, вернулась к машине. И, кажется, поехала домой. Как добралась – вообще не знаю.
Следующее, что я помню – как стояла на подъездной дорожке, прежде чем войти на кухню с черного хода. Там я схватилась за кухонную стойку. Голова кружилась, меня подташнивало.
– Мама? Папа? – позвала я. Но они, конечно, еще не вернулись с работы.
Я вдруг поняла, что весь день ничего не ела. Может, заморив червячка, я слегка успокоюсь. Я направилась к холодильнику, как вдруг мой телефон пиликнул.
Я взяла его и посмотрела на экранчик. Эсэмэска. С незнакомого номера. Взглянув на сообщение, я прочитала:
«Это я, Дина. Его еще не похоронили. Еще не поздно».
Я уставилась на мерцающий экран. Перечитала сообщение. Я знала, что имеет в виду Дина. Тут и гадать нечего.
Я снова увидела, как она стоит в проходе часовни, выставив перед собой амулет в форме птицы, напряженная, сосредоточенная – и читает, читает заклинание. И заставляет труп двигаться. Заставляет Блэйда сесть. Заставляет его повернуться и указать на меня. Смотреть на меня ужасными стеклянными глазами.
Я знала, что ей нужно. Она хотела окончательно воскресить Блэйда. Хотела завершить начатое в часовне. Но зачем? Зачем ей воскрешать его?
Чтобы выяснить, кто виновен в его смерти? Неужели она думает, что, вернувшись к жизни, он сможет назвать своего убийцу? Назвать меня.
От этой мысли я содрогнулась. Телефон выскользнул у меня из руки и упал на пол. И, как только я нагнулась за ним, пиликнул снова.
Это опять было сообщение от Дины:
«Это срочно. Приезжай ко мне домой ЖИВО».
А потом еще одно:
«Не раздумывай. У тебя нет выбора».
Я положила телефон на кухонную стойку. Не хотелось держать его в руках. Не хотелось читать другие сообщения от Дины Фиар.
– Она сумасшедшая, – пробормотала я вслух. Открыв холодильник, я схватила бутылку апельсинового сока и осушила залпом. Я тяжело дышала, грудь ходила ходуном.
Я любила Блэйда. Во всяком случае, я искренне так думала. Однако я не хотела, чтобы он вернулся. Не хотела, чтобы он снова ожил. Ожил, чтобы рассказать всем, что я убийца, что я впала в буйное помешательство и колола, колола, колола его ножом.
Я знала, что, если Блэйд вернется… Если Дина действительно сумеет вновь вернуть его к жизни… МОЯ жизнь будет кончена.
Как остановить ее? Я понятия не имела. Я действительно не знала и помогать ей уж точно не собиралась.
Я достала из холодильника салат с тунцом, взяла вилку и принялась уминать. Я была голодна как волк. Внутри будто образовался целый каньон. Это было ненормально. В жизни не была так зверски голодна.
Сейчас ничто не было нормальным. Ничто.
Об этих похоронах будут судачить до бесконечности. Покойник садится в гробу! Наверняка в новости попадет. История разлетится по всему городу… повсюду. Сенсация – и кошмарное воспоминание для всех, кто там присутствовал.
Я уставилась на Динино сообщение в телефоне. Мне хотелось открыть дверь черного хода и зашвырнуть мобильник как можно дальше. Хотелось побыть одной, чтобы никто меня не донимал.
Телефон зазвонил, я аж подскочила. Дина. Она не собиралась оставлять меня в покое. Не оставляла мне выбора.
Я долго слушала звонки, потом не выдержала. Я схватила его со стойки и прижала к уху:
– Дина, оставь меня в покое!
На том конце линии повисла тишина. Потом:
– Что? Кэйтлин? Это ты?
– Джули? – Я проглотила комок в горле. – А, привет. Я… подумала, что ошиблись номером.
– Кэйтлин, ты как? Ты убежала из церкви, а нам не сказала. Мы с Мирандой…
– Извини, – сказала я. – Мне было необходимо выбраться оттуда. Вся эта чертовщина и…
– Это был такой кошмар, Кэйтлин, – проговорила Джули, задыхаясь. – Когда тело Блэйда зашевелилось, я… я подумала, что попала в фильм ужасов. Мне в жизни не было так страшно.
– Мне тоже, – сказала я.
– Я даже закричать не могла, – продолжала Джули. – Просто уцепилась за Миранду и смотрела. Все вопят, плачут, в обморок валятся и…
– Действительно, ужас. Словно в страшном сне.
– Никто не мог поверить своим глазам, – сказала она. – А этот священник… Тебе не кажется, что он полный кретин? Он попытался все объяснить. Дескать, это пол просел и гроб накренился, а вовсе не тело двигалось. Наверное, хотел всех успокоить.
– Вот тупица, – сказала я. В животе заурчало. Я снова открыла холодильник.
– Но мы-то не тупицы. Мы видели, что случилось, Кэйтлин. Верно? Это не гроб накренился. Блэйд сел. Он был мертв, но он сел и пытался заговорить. – Голос подруги дрогнул. Она закашлялась в трубку.
Да, он пытался заговорить и сказать всем, что это я убила его.
– Джули? Ты в порядке? – спросила я.
– Нет, я не в порядке. Я теперь никогда не смогу выкинуть это из головы. Так и буду видеть, как он садится в гробу, смотрит и пытается говорить. И эти его жуткие зеленые глаза. Как он медленно поднимает руку. Я этого никогда не забуду.
