прикасалась к этим предметам…
– Анна, пожалуйста, не плачьте.
– Вы знаете, там была фотография на камине, отец с наградой за особые заслуги в медицине.
– Да, я её видел.
– Так вот, он присылал мне её.
– Как? Когда?
– Не знаю, но я уверена, что присылал. Нет, я уверена, что он был мёртв, что он не мог ничего прислать. Но когда я взяла её в руки, то вспомнила, как когда-то получила электронное письмо от отца с этим самым фото. Я помню, как вбивала текст ответного письма, как поздравляла его, как писала, что никто, кроме него, не мог заслужить такой почётной награды, что только он этого достоин.
– Значит, вы помирились? То есть я имею в виду в том вашем видении?
– Нет, я не уверена, я не уверена, что ответила ему тогда и что решилась отправить. Я помню лишь только, что мы всё ещё были в ссоре.
– Так что это было? Сон или… что?
– Может, и сон, может, и, знаете, что-то вроде дежавю, только наоборот. Когда ты вспоминаешь то, чего не было, и точно знаешь, что эти воспоминания не могут быть твоими. Потому что это просто-напросто невозможно.
– Но если убрать все «невозможно»…
– Да, – закивала она, – тогда это вполне себе воспоминания, забытые, туманные обрывки…
– Они называют их ложными.
– Учёные?
– Да, обман памяти, ложный коллективный бред.
– Хорошо, если коллективный, мне кажется, я в этом бреду одна.
– Теперь уже нет, – я взял её за руку и почувствовал, как дрожат её пальцы, как её всю знобит, – вы уверены, что в порядке?
– А вы? – посмотрела она на меня.
Я всё ещё надеялся, что да.
– Вы говорили, что вспомнили про письмо отца. Вы пытались сейчас найти это письмо? Или черновик своего, если вы так и не отправили ответ, должен был остаться черновик…
– Пыталась, ничего нет.
– Просто столько лет прошло.
– Я не могла ему писать, мёртвым не пишут! Понимаете?
– Я понимаю…
Я не сказал ей, что мне также снятся кошмары, точнее, один и тот же кошмар.
– Целыми днями после похорон я сидела у компьютера и вбивала инициалы отца, искала информацию о нём, о его жизни, о наградах. И всё, что я находила, говорило о том, что все эти годы он был жив. Потом я услышала имя отца по телевизору и увидела вас.
– Да, мне сказали, что вы хотели позвонить мне из метро, но упали.
– Я упала, потому что убегала.
– От кого?
– Меня хотели убить.
– Во сколько это было?
– Вечером, сразу после эфира я побежала звонить.
– Но на меня покушались тоже после эфира.
– Значит, он не один?
Я ничего не понимал.
– Или… – она задумалась.
– Что или?
– Он приходил не один раз.
– Не понял.
– Когда я ехала до метро на такси, он нас подрезал.
– Тот, кто преследовал вас?
– Да, но таксист тогда пошёл разбираться и неслабо ударил его, он чуть глаз ему не выбил. Я видела, как этот тип сползал по моей двери, и у него, знаете, – она показала у себя на лице, – была такая огромная гематома под глазом, и глаз весь залился кровью. Он скрутился и так и остался лежать там, на дороге.
– И вы уехали?
– Да.
– Но он всё равно вас догнал?
– Догнал, вот только когда я увидела его там, в метро, с ним было всё в полном порядке, будто его и не избили вовсе, двадцать минут назад.
– Будто и не избили, – повторил я.
Я пытался сложить все известные, но чем больше я их находил, тем больше появлялось неизвестных. Одно никак не объясняло другое, а лишь ещё больше запутывало всё.
– Потом я пыталась дозвониться до вас из больницы, пока медсестра спала за столом.
– Простите, в это самое время убили моего друга.
– Мне очень жаль.
– Как он выглядел, этот тип?
– У него были светлые волосы и такое пятно под глазом, я плохо помню. А ваш?
– А своего я видел только со спины.
– Сколько же их…
– Один он или их двое – не важно, понятно, что нас хотят устранить.
– Мы должны дать интервью, уже вместе, – сказала она, сжав мою руку.
Может, она была права…
– Они боятся правды, Керри.
– Да, люди делятся на тех, кто знает правду, и тех, кто боится от неё умереть.
– Но мы же не из вторых, правда?
– Они убили моего друга вчера на моих глазах, решив, что это я.
– Может, ваш друг тоже не мёртв?
– Его положили в пакет и загрузили в машину.
– И вы думаете, сейчас это что-то значит? – она посмотрела на меня так испытующе, будто проверяла, не слабак ли я. – Чего нам терять, если смерти не существует? А, Керри?
А эта Анна была не из робких.
– Хотел бы я в это верить, – я завёл машину.
– Куда мы сейчас?
– Решим по дороге.
– Так за вами всё-таки следят?
– Не уверен, они думают, что я мёртв.
– Ах да, ваш друг…
– К тому же у меня новая биометрическая карта.
Мы проехали пару улиц и завернули на главную дорогу.
– Но я-то не мертва. А вы приехали за мной. И если они следят за мной…
– Вы должны быть ещё в больнице.
– Мы всё равно не скроемся, мистер Мильтон.
– Зовите меня просто Керри.
– Хорошо, нас всё равно прикончат, Керри. И чем раньше мы успеем хоть что-то сказать, тем лучше будет для нас.
– Вы же сказали, что смерти не существует.
– Я хотела вас подбодрить.
– У вас почти получилось.
Анна только тяжело вздохнула и прислонилась к окну.
Мне казалось, что для нас уже ничего не будет как прежде. Что этот мир будто выплюнул нас двоих как ненужные шестерёнки, не подходящие под новый, кем-то усовершенствованный механизм. Будто у реальности было несколько ветвей и мы не вписывались ни в одну из них, потому что смутно помнили о каждой. В одной из них Анна хоронит отца и улетает в Японию. В другой не хоронит и улетает, где получает письмо от него и не решается отправить ответное. В третьей она разбивается на самолёте, так и не долетев.
И сейчас мы всё ещё были в первой. А реальность пошла по второй.
Я пересёк центральную улицу, завернул за угол и поехал вниз по дороге. Там, в самом низу, – газетная лавка. Я посмотрел на часы – 10:05, сейчас высокий парень в кожаной куртке влетит в неё на скутере, уворачиваясь от встречного такси. Я почувствовал запах бензина… Мы проехали мимо. Жёлтое такси вырвалось на встречку,
