— А если я найду их неточными?
— Тогда делайте то, что сочтете нужным.
— Вы видели, как двое мужчин с автомобиля зашли под мост Мари?
— Читайте бумагу.
— Но они утверждают, что не проходили мимо вашей баржи.
— Каждый может твердить, что ему в голову взбредет, не так ли?
— Они заявляют также, что никогда не видели на набережной и всего-навсего выбросили в Сену труп сдохнувшей собаки.
— же не виноват в том, что они называют это псом.
Молодая женщина вернулась, но уже без малышки, которую, вероятно, уложила спать. Она что-то сказала мужу по-фламандски, он согласился с ней, и Аннеке начала готовить ужин.
Судно стало замедлять ход. Мегрэ подумал, не прибыли ли они уже в Мант, но вскоре увидел в окно буксир, а затем три баржи, тяжело преодолевавшие течение. Оказалось, они просто проходили под мостом.
— Судно принадлежит вам?
— Да, оно — собственность моя и Аннеке.
— Но брат не входит в число совладельцев?
— Что это означает?
— Ну, принадлежит ли ему какая-то часть этого имущества?
— Нет, моссье. Баржой владеет только моя семья.
— Получается, что брат — ваш наемный рабочий?
— Да, моссье.
Мегрэ уже привык к его акценту, к некоторым странностям речи. Судя по взглядам молодой женщины, она практически не понимала по-французски, зная всего несколько слов, и недоумевала, о чем это беседуют муж и его гость на борту.
— И давно?
— Почти два года.
— А раньше он работал на другом судне? Во Франции?
— Как и мы: то в Бельгии, то во Франции. Все зависит от перевозимого груза.
— Почему вы взяли его к себе?
— Потому что мне был нужен помощник, верно? Знаете, это ведь большая баржа.
— А до этого?
— До чего?
— До того, как вы призвали на помощь брата?
Мегрэ продвигался вперед мелкими шажками, подбирал самые безобидные вопросы, стараясь не допустить, чтобы его собеседник снова взбрыкнул.
— Не понимаю.
— Помогал ли вам тогда кто-нибудь другой?
— Конечно…
Но прежде чем ответить на этот вопрос, он стрельнул глазом в сторону жены, как если бы хотел убедиться, что та не поняла, о чем идет речь.
— И кто это был?
Жеф наполнил стопки, давая себе время собраться с мыслями.
— Это был я сам, — в конце концов изрек он.
— То есть, вы были простым матросом?
— Нет, механиком.
— А кто же был тогда владельцем?
— Спрашивается, а имеете ли вы право терзать меня всеми этими вопросами? Личная жизнь есть дело частное. А я, к тому же, ещё и бельгиец, моссье.
Когда он начинал нервничать, его акцент становился заметнее.
— Что это за манера такая? Мои дела касаются лишь меня, и все, и если я фламандец, это ещё не значит, что меня можно вот так запросто полоснуть серпом по известному месту.
Мегрэ сначала не понял этого выражения и, когда сообразил, что хотел сказать Жеф, не мог удержаться от улыбки.
— Я мог бы вернуться с переводчиком и допросить вашу жену.
— Я не позволю тревожить ещё и Аннеке…
— И все же придется это сделать, если я привезу вам соответствующий документ от следователя. Я вообще сейчас задумываюсь, не проще ли мне взять да и отвезти вас всех троих в Париж.
— А что тогда станется с баржой? Нет, этого, я уверен, вы не имеет права делать.
— Тогда почему бы вам прямо не ответить на заданный вопрос?
Ван Хутте наклонил немного голову и взглянул на Мегрэ исподлобья, как это бывает у школьников, вынашивающих планы насчет какой-нибудь пакости.
— Но ведь это мои личные дела…
Он был прав со своими доводами. У Мегрэ не было до сих пор никакого серьезного мотива, чтобы так приставать к фламандцу. Он целиком положился на свою интуицию. Поднявшись на борт недалеко от Жюзьё, он сильно удивился перемене в поведении речника.
Это был уже не совсем тот человек, с которым он виделся в Париже. Жеф был поражен, завидев комиссару на берегу и живо отреагировал на его появление. И с тех пор его ни на минуту не покидала подозрительность, он замкнулся в себе, в глазах не было прежнего блеска, как не стало и своеобразного юмора, отличавшего его тогда, у набережной Селестэн.
— Так что, хотите, чтобы я отвез вас в Париж?
— Но для этого нужны какие-то основания. Существуют же законы…
— Причина налицо: вы отказываетесь отвечать на самые стандартные вопросы.
По-прежнему пыхтел двигатель, и из каюты были видны длинные ноги Хуберта, стоявшего у штурвала.
— Потому что вы все время пытаетесь меня запутать…
— Ничуть не бывало, я стремлюсь лишь установить правду.
— Какую?
Жеф отступал и наступал, то выражал уверенность в своих неоспоримых правах, то, наоборот, испытывал заметное беспокойство.
— Когда вы купили это судно?
— Я его не приобретал.
— Но оно же принадлежит вам?
— Да, моссье, но и жене тоже.
— Другими словами. вы стали совладельцем, женившись на ней, так что ли? Баржа была её собственностью?
— А что в этом необычного? Мы заключили брак вполне законно, перед бургомистром и кюре.
— А до этого «Зварте Звааном» командовал её отец?
— Да, моссье. Старый Виллемс…
— У него не было других детей?
— Нет, моссье… — А что стало с его женой?
— Она умерла за год до этого…
— Вы уже работали на борту?
— Да, моссье…
— И как долго?
— Виллемс нанял меня, когда скончалась его супруга. Это было Оденарде.
— А до этого вы подвизались на другом судне?
— Да, моссье. На «Дрие Геброудерс».
— Почему же ушли оттуда?
— Потому что это была баржа-развалюха, которая почти и не ходила во Францию, да и перевозила в основном уголь.
— А вы не любите такой груз?
— Уж очень много грязи…
— Итак, примерно три года тому назад вы появились на «Зварте Зваан». Сколько лет тогда было Аннеке?
Услышав свое имя, она с любопытством посмотрела на них.
— Восемнадцать лет, не так ли…
— И у неё только что умерла мать.
— Да, моссье. Как я вам уже сказал, в Оденарде.
Он прислушался к тарахтению мотора, посмотрел на берег, пошел что-то сказать брату, который после этого замедлил ход, чтобы пройти под железнодорожным мостом.
Мегрэ терпеливо разматывал клубок, стараясь не порвать эту появившуюся тонкую нить.
— Значит, до этого они вели дело по-семейному. После смерти матери потребовалось взять кого-то со стороны. Так?
— Все правильно.
— Вы занимались двигателем?
— Не только, всем остальным тоже. На борту надо уметь делать все.
— И вы сразу же влюбились в Аннеке?
— А вот это, моссье, вопрос уже сугубо личный, верно? И он касается только меня и её.
— Когда вы поженились?
— В будущем месяце исполнится как раз два года.
— А когда умер Виллемс? Это его портрет висит на стене?
— Он самый.
— Так когда он умер?
— За шесть недель до нашей свадьбы.
Мегрэ все больше и больше казалось, что он продвигается вперед обескураживающе медленно, но он вооружился терпением, выделывая словесные круги и неумолимо сжимая их, проявляя, однако, осторожность, дабы не спугнуть фламандца.
— Оглашение о предстоящем бракосочетании[28] состоялось, когда Виллемс уже скончался?
— У нас эти объявления делаются за три недели до свадьбы. Не знаю, как это происходит во Франции…
— Но о браке уже была договоренность?
— Надо думать, ведь мы поженились.
— Будьте любезны, задайте этот вопрос вашей жене.
— С чего бы вдруг я стал спрашивать её об этом?
— Иначе я буду вынужден сделать это через переводчика.
— Ну что же…
Он чуть не сказал: «Валяйте!»
И тогда Мегрэ попал бы в очень трудное положение. Ведь они находились в департаменте Сена-и-Уаза, где комиссар не имел права проводить этот допрос.
К счастью, Ван Хутте передумал и обратился на своем языке к супруге. Та покраснела, смутилась, взглянула сначала на мужа, потом на их гостя и что-то произнесла с легкой улыбкой.
— Потрудитесь перевести, пожалуйста.
— Ладно! Она говорит, что мы давно полюбили друг друга.
— Ко времени свадьбы тому был уже целый год?
— Почти сразу же…
— Иначе говоря, началось после того, как вы поселились на борту?
— А что плохого…
Мегрэ прервал его:
— Меня интересует лишь одно: был ли в курсе Виллемс?
Жеф промолчал.
— Думаю, что в любом случае на первых порах вы, как большинство влюбленных, скрывали от него ваши чувства?
И вновь речник не ответил, а посмотрел в окошко.
— Мы начинаем причаливать. Нужно помочь брату на палубе.
Мегрэ пошел за ним, и действительно, перед ним тянулись набережные Мант-ля-Жоли, виднелись мост и с дюжину барж, причаленных в речном порту.
Дизель работал теперь в замедленном режиме. А когда включили задний ход, то у винта вспенилась большими пузырями вода. С других судов за ними наблюдали свободные от работы люди, а концы принял какой-то мальчишка лет двенадцати.
