Ознакомительная версия.
Идя через лес, Марина готовилась к роли беззаботной, веселой, сладкой-пресладкой пустышки, у которой мозгов — как у воробья, следовательно, она не понимает, что толкает дочь в постель волосатого хряка (у него спина, руки, грудь волосатые). Марину саму от него воротит, да ведь в этой жизни чем-то приходится жертвовать, правда, на жертвенный алтарь должна лечь Ася. Ко всем неприятностям погода портилась, а Марина не захватила зонт — невезение просто преследует ее с маниакальной настойчивостью даже в мелочах.
Только подумала о невезении, а оно тут как тут: у ворот заметила две полицейские машины. Понятное дело, эти граждане не в гости нагрянули к хозяину, когда органы приезжают на двух машинах, пахнет преступлениями. Марина невольно замедлила шаг, подумывая развернуться на сто восемьдесят градусов… Поздно. Ее заметил полицейский и двинулся навстречу со строгим лицом исполнителя закона. Ей осталось выставить психологический щит: Марина напустила на себя интеллигентную недоступность, иногда это помогало установить дистанцию, мол, смотри, ничтожество, кто ты и кто я.
— Вы к Джагупову? — ледяным тоном спросил полицейский.
Ни тебе «здрасьте», ни тебе «позвольте представиться»! Марина терпеть не могла фамильярностей, обычно она учит хамов вежливости, но сейчас из осторожности сдержалась, ответив холодно:
— Разумеется, к нему. А что?
— Вы ему кто?
— Знакомая. Это запрещено?
— Пройдемте в дом.
Он указал на распахнутую настежь железную дверь в ограде, украшенную кованым растительным орнаментом и напоминающую вход в склеп. Как у человека нервного, душа Марины затрепетала в паническом экстазе, предчувствуя тот самый подлый случай, который ломает тщательно выстроенные планы.
Следователь Иван Николаевич Гранин приехал минут пять назад и, идя к трупу, задержался в одной из комнат неясного предназначения, расположенной после прихожей. Гранин не стар, но уже и не молод. Сороковой год — это как черта подведения итогов: сзади — ударный труд и сплошные надежды, впереди — ударный труд и никаких надежд. Он не низок и не высок, не красавец и не урод, не худой и не… в общем, обычный. За годы работы следователем Гранин выработал несколько железных правил: много не болтать, не спешить, никому не верить (даже если увидишь нимб над головой) и ничему не удивляться. Это хорошие правила, помогают хотя бы реже бывать в шкуре дурака.
Не без интереса он рассматривал дворцовый интерьер, стараясь угадать по жилищу, каков хозяин. Аляповатая и избыточная роскошь тоже стиль, выдает, например, такую тривиальную черту, как тщеславие, а уж эта черта обладает широким спектром причин, ведущих к гробовой доске.
— Кто обнаружил труп? — спросил он оперативника Кашина.
— Домработница, — ответил тот. — Сюда, пожалуйста…
Но вошел другой молодой оперативник (собственно, старых оперов не бывает, эта работа любит молодых и быстрых) с Мариной:
— Иван Николаевич, эта женщина приехала к Джагупову.
Гранин оглянулся и увидел истощенное создание с искусственной полуулыбкой на тонких губах. У Марины, как у заморенной клячи, запряженной в груженую повозку, на глазах постоянные шоры, но она женщина, и подсознательно ей хотелось нравиться мужчинам (разумеется, начальственным лицам), ну хоть немножко нравиться.
— Здравствуйте, — сказала она приветливо и чуть-чуть кокетливо. — Позвольте спросить: меня задержали?
— Что вы. — Гранин отметил про себя: дама взволнована и нервна, одним словом, неспокойна. — Нам нужны понятые, а вы… Вы, значит… Ваша сумка тяжелая, что там у вас?
— Фрукты, овощи… Это передала моя мама, она сама выращивает экологически чистые продукты.
— Вы хорошо знаете Джагупова?
— Конечно. Мы с Тофиком Джабраиловичем в дружеских отношениях… Нет-нет, только в дружеских. (А Гранин ни намеком не дал понять, что ее отношения с хозяином могут быть иными.) Он великодушный человек, тонко чувствующий… Меценат! Да-да, он бесконечно щедрый, но при этом как ребенок… А что случилось?
Вопрос она должна была задать в первую очередь, видя большой наплыв правоохранительных органов, вместо этого несла ахинею, зачем-то подхалимничая к Джагупову, который ее не слышал. Даже человеку недалекого ума подобное поведение показалось бы лживым, и Гранин с интересом разглядывал эту некрасивую женщину с короткой стрижкой, жутко портившей ее. Он жестом пригласил ее в следующую комнату, или по старинке — залу, уж больно большая гостиная, похожая на бальный зал.
Марина вошла первой и, увидев окровавленное тело на полу, застопорилась, перевела растерянный взгляд на Гранина, а он закивал:
— Как видите, вашему другу не нужны экологически чистые продукты, ему теперь вообще ничего не нужно. Вы присядьте. — Он помог, взяв Марину под локоть, дойти до дивана, где уже сидела полная тетенька деревенского вида, вытирающая глаза краем фартука. — А теперь, дамы, давайте познакомимся…
* * *
Анна зарегистрировалась на рейс и поторопилась к дочери, подпиравшей плечом колонну. Назвала она дочь Эвелиной, полагая, что с таким именем девочка всю жизнь будет блистать, сиять, покорять, а судьба невзлюбила Эву. История не нова, мало того — неинтересна. У молодых мамаш есть одна неискоренимая черта: они с удивительной настырностью наступают на одни и те же грабли.
Итак, однажды Анна решила, что с помощью Эвы вскарабкается по отвесной скале на вершину под названием «высший свет». Труден путь, но кто сказал, что невозможен? Главное, четко определиться, как осуществить амбициозные планы. А вот как: дочь должна купаться в славе, стать звездой. В детстве Эва имела мордашку прехорошенькую, мама зарядила ее на многолетний марафон, с пеленок таская по конкурсам и подиумам, таким образом сама попала в мир праздничной суеты и влюбилась в него без памяти. В процессе Анна поняла, что две цели лучше, чем одна, так родилась идея сделать из Эвы еще и актрису, да вот беда: в огромном городе нет ни одной киностудии. Несправедливо. Выход Анна нашла, воскликнув, как чеховские три сестры: «В Москву! В Москву!» Деньги взяла у мужа, дочь сунула под мышку и ринулась покорять столицу. Она таскала Эву по кастингам, мастер-классам, фитнес-клубам, оплачивал все это супруг, находившийся в удаленном доступе, пока ему не надоело. Ну, кому понравится отсутствие жены, которая заучила одно слово: дай, дай, дай. Однажды он заявил твердо: или — или! А цель вот, уже близко, осталось чуть-чуть… Но почему-то именно планам Анны не суждено было сбыться.
Сейчас она шла к той, в ком обманулась. Кто бы мог подумать, что из прелестной девочки, белокурой и кудрявой, синеокой и белокожей, к шестнадцати годам вырастет усредненный вариант жительницы спального района, невыразительной, словно моль. Ни очарования, ни женственности, ни красоты, а ведь было, было все. Куда это делось? Анна по сравнению с Эвой и есть звезда, а должно быть наоборот. Недолго думая, она взялась за собственную карьеру. А что? Выглядит Анна моложе тридцати восьми лет эдак на десять, энергии хоть отбавляй, она хваткая, умеет себя подать. Благодаря кастингам завела полезные знакомства, устроилась на телевидение, где текучка китов огромна, авось повезет пристроиться. И уже клюнул солидный мэн (женатый, правда, но это детали), а квартира, которую Анна снимает, однокомнатная. Короче, в новом воздушном замке не нашлось даже крошечной ниши для Эвы.
— Так, осталось сорок минут… — сказала Анна, укладывая авиабилет в стильную и дорогую сумочку.
Она старалась не встретиться взглядом с дочерью, потому что… Нет, Анна не хотела думать о причинах, по которым не смотрела на Эву. Да потому, что на ресницах дочери дрожали слезы, потому, что жалко девчонку, но что делать! Современный мир жесток, а Эва — камень на шее, кандалы на ногах, без нее карьера полетит в гору. Кому интересно иметь дело с женщиной, у которой взрослая дочь? Все любят молоденьких.
— Мама… — жалобно произнесла Эва, Анна ее перебила:
— Держи.
Эва взглянула на сторублевые купюры в руке матери, взяла нещедрые откупные, которые не сделают ее свободней и счастливей. Но даже эта крошечная сумма немного облегчит на какое-то время жизнь Эвы, которая вместо благодарности всхлипнула.
— Забери меня… пожалуйста…
— Прошу тебя, не рви мне сердце, — строго сказала Анна. Ей нытье дочери порядком надоело, Эва упрямо не желала войти в положение матери. А чего стоило сдержаться и не накричать на бестолковщину? — Мы обо всем переговорили, это временные неудобства, ты должна понять! Слава богу, уже взрослая. Я для кого стараюсь?
Но Эва, несмотря на юный возраст, уже знала на собственном опыте: нет более постоянной категории, чем временная.
— Мама, я же им чужая…
— Какая чужая! Папа тебя любит…
— Он мне не родной отец, — возразила дочь. — И он женился, теперь любит новую жену. Они оба мне никто, я им мешаю.
Ознакомительная версия.
