- Вам надо отдохнуть, - запротестовал Берглунд.
Он был прав, конечно, но от этого не легче. Галлоуэй там наверху один, и, хотя он мог бы отойти выше в горы или укрыться в каньоне Сухостойной речки, похоже, не захочет никуда отступать.
Я одолжил вьючную лошадь, погрузил на нее покупки и собрался в обратный путь. Все у меня болело, я был какой-то одеревенелый, и хотелось мне только лечь и отоспаться, но надо было ехать назад. Может, они прямо сейчас готовятся напасть на Галлоуэя всей своей крепкой, подлой, поганой шайкой...
Пока приедут остальные наши, может пройти несколько дней, если не несколько недель, а до тех пор нам надо любым путем удерживать свою позицию или, по крайней мере, не дать себя окружить, чтобы осталась дорога для Пармали Сакетта и Ника Шэдоу.
Я вскарабкался на грулью, съехал в долину Ла-Платы, а потом с оглядкой двинулся вверх по течению. Несколько раз мне попадались следы конских копыт. Выходит, они тут были, - конечно, разведывали, что тут и как. Следы были оставлены несколько дней назад.
До корраля оставалась какая-то сотня ярдов, а Галлоуэя нигде видно не было. Но когда я подъехал вплотную, он появился из-за деревьев с винчестером на сгибе руки. Поглядел внимательно мне в лицо.
- Да, городок, должно быть, что надо, - заметил он самым мягким тоном. Сдается мне они устроили тебе торжественную встречу.
- Как-нибудь сам поглядишь. Для меня все едино, что один город, что другой, но этот начинает действовать мне на нервы.
- Кто это был?
- Кудряш... и если бы не тамошний хозяин салуна, они бы сейчас уже засаливали мою шкуру.
- Ты его хорошо отделал?
- Не уверен. Чувствую я себя так, будто это меня хорошо отделали, но: только когда все кончилось, он там валялся пластом. Пожалуй, я его отделал. Так мне кажется.
Ну, слез я с коня - скорее, свалился. Галлоуэй повел моего мышастого в лес, а я остался сидеть у костра, повесив голову. Она жутко болела, просто раскалывалась, словно внутри ее было полно ссадин, да и снаружи все лицо саднило.
- Не думал я, что ему хватит духу, - заметил Галлоуэй, вернувшись.
- А ему и не хватило. Это его дурные дружки все заводили. Я думаю, он не прочь был бы бросить это дело, но боялся, чего говорить станут, а я боялся, что свалюсь раньше, чем он бросит, - к тому все и шло.
Галлоуэй варил суп. Он это у мамы перенял. Что бы, с кем бы и когда бы ни случилось - рождение или смерть, драка или свадьба - мама варила суп.
И вдруг что-то промелькнуло на опушке. Буквально на мгновение, и мне показалось, что это волк. Он смотрел назад, на дорогу, по которой я приехал. Я повернул голову и тоже посмотрел в ту сторону.
Вверх по лощинке ехал всадник. Пока еще он был на открытом месте, но направлялся к нам. Лошадь шла шагом. В руках у него была винтовка.
Глава 11
Еще до того, как этот старик подъехал к нам так близко, чтобы можно было разглядеть лицо, я понял, что это индеец - по тому, как он сидел на лошади. Он медленно подъехал, натянул поводья, остановил лошадь и, не слезая с нее, принялся нас задумчиво разглядывать.
Когда-то он был большой человек; а сейчас от него осталась только тень. Большой, я хочу сказать - физически. Кости остались на месте, а по старческим мускулам видно было, как когда-то они, налитые силой, туго натягивали кожу; эта сила еще светилась у него в глазах и сквозила в осанке. Это был гордый человек.
- Мы тут собрались поесть супу, - сказал я. - Не хочешь ли присесть к костру?
Он долго смотрел на меня, наконец спросил:
- Ты - Са-кэт?
Фамилия наша прозвучала непривычно коротко и глухо.
- Мы оба Сакетты, - ответил я. - Мы братья. Не только по крови, но и по мыслям. Не хочешь ли сойти с коня?
Он убрал винтовку и слез с лошади. Может, и была в его движениях какая-то принужденность, но не до такой степени, чтобы стоило беспокоиться. Он бросил поводья и с достоинством зашагал к нашему костру.
Я протянул руку ему навстречу.
- Меня зовут Флэган Сакетт, а это - Галлоуэй.
- Привет тебе, - сказал Галлоуэй.
Индеец осмотрел меня с головы до ног и не пропустил ни одной мелочи. Когда он снова поднял голову, я увидел у него на левой стороне лица шрам, похоже, от ожога порохом.
Когда мы доели, Галлоуэй вытащил кисет с табаком. Ни он, ни я так никогда и не пристрастились к куреву, но большинство индейцев курят, и кисет этот не раз делал свое дело, когда мы с ними торговали. Индеец выпустил несколько клубов дыма, поднял глаза и произнес:
- Я - Пороховое Лицо. Я - хикарилла. Он дал нам несколько минут оценить это сообщение, а потом сказал, глядя прямо мне в лицо:
- Ты - воин. Я - воин. Мы можем говорить друг с другом.
- Я слышал о Пороховом Лице, - сказал я, - и говорить с ним - это честь.
Его глаза блеснули, он затянулся еще несколько раз и сказал:
- Ты уходить от моих людей. Ты хороший бегун.
- Я и боец хороший, - сказал я, - но твои люди не дали мне возможности доказать это.
- Ты похож на индейца, - сказал он, - на хикарилла.
Ну, со мной, значит, все в порядке. Куда все это клонится, я не знал, но был настроен посидеть и послушать. Я вырос среди чероки и имел кой-какое соображение насчет индейцев и их обычаев. Да, похоже было, что народ они вовсе неплохой. Их нравы отличались от наших - так ведь и страна у них была не такая.
- Я приходить к тебе, потому что ты думать как индеец. Ты сражаться как индеец. Может быть, ты будешь говорить с индейцем.
- Я буду говорить, - сказал я, - и буду слушать.
- Меня называют отступником, - сказал он. - Мое племя невелико. Некоторые из нас - хикарилла, некоторые - юта-табегуачи. Мы сражаться, мы не сдаваться. Наконец нас есть очень мало, и мы прятаться, в высоких горах.
Он сделал долгую паузу, потом продолжил:
- Наши люди быть мало. На юге и на севере есть много индейцев, но мы больше не хотеть сражаться. Мы смотрели с гор, как приходите белые люди. Когда-то давно я ездил далеко на восток, и я видел города белого человека. На севере я видел фургон, который выдыхает дым. Белый человек имеет сильное волшебство. Мы есть двадцать человек. Мы есть шесть воинов, семь женщин и семь детей. Скоро будут еще двое. Зима придет, и звери уйдут вниз с гор, и мы будем голодать. Мы не хотим идти с хикарилла. Мы не хотим идти с юта. Может снова быть война, а мы не хотим сражаться.
Он вдруг поднял глаза, и взгляд его был полон гордости.
- Мы были великие воины. За свою жизнь мы будем драться, но мы не можем оставить наших детей умирать от голода и холода. Ты - белый человек. Ты воин. Ты сильный против боли и ты знать путь индейцев. Я приходить к тебе, как к старшему брату. Ты скажешь нам, что мы должны делать.
Ну и ну... Он был старше и, без сомнения, мудрее, чем я, и все же пришел ко мне за советом. Одно-единственное я знал такое, чего он не знал - или, по крайней мере, не так хорошо знал. Я знал белого человека. И не все, что я знал, говорило о белых хорошо, но то же самое можно было сказать и о его народе. У всех у нас есть хорошие, и плохие стороны. Белый человек нарушал договоры, индеец убивал невинных людей без всякого предупреждения. Ну, белый человек тоже вносил свою долю в эти дела...
Советоваться с Галлоуэем не было нужды. Мы оба понимали друг друга так, как будто одной головой думали. Не знаю, что мог думать Ник Шэдоу, - кроме разве того, что мы должны дела делать как можно лучше. Ну, а что мне делать, я знал.
- Мы собираемся устроить тут ранчо, - я широким жестом показал на окрестные холмы. - Мы собираемся разводить коров и лошадей. Нам понадобится помощь. Ваши молодые люди умеют ездить верхом?
- Наши старики тоже умеют ездить верхом, - ответил он гордо.
- Допустим, ты приведешь свой народ с гор и вы разобьете лагерь вон там, - я показал на участок поближе к горе. - Твой народ сможет жить там, а твои молодые люди могут работать у нас. Есть тут одна тонкость: поначалу твоему народу придется держаться поближе к нам. Здесь есть некоторые люди, которым не понравится, если вы будете жить здесь. Вам придется держаться поближе к ранчо или жить где-то в горах, пока они не привыкнут к вам.
Старик расположился на ночь неподалеку от нас, а утром его уже не было. Галлоуэй посмотрел на меня и хихикнул.
- Ну, купил ты себе хомут на шею, - сказал он. - В жизни такого не видел.
- А ты что, по-другому сделал бы? Он улыбнулся.
- Точно так же. Только я не спрашивал бы у него, умеют ли его молодые люди ездить верхом. Это все равно, что спросить, умеет ли рыба плавать.
- Я действительно спросил, умеют ли они ездить верхом, - сказал я. - Это называется "риторический вопрос". По крайней мере, так бы это назвал Ник Шэдоу.
- А как он к этому отнесется?
- Одобрит. Ник одобрит все, что противоречит предрассудкам окружающих. Да ему это просто понравится. Он сроду поступает по-своему, и ему наплевать, что говорят об этом в школе.
До прибытия скота надо было сделать очень много. Мы разведывали пастбища, которые собирались использовать, и собирали сушняк на топку. Обычно просто набрасывали на бревно петлю и волокли на такое место, откуда его удобно будет взять, когда ляжет снег. Вокруг было полно упавших деревьев, и мы их сволокли целую кучу, зная, что впереди долгая зима, а ходить за дровами у нас не всегда будет время.
