— Хорошо, — задумчиво сказал Сергей, потянувшись к банке со спиртом. — Просто отлично.
— Что именно?
— Значит, Рендаль, брюнетка, запах жасмина и… Какой-то там еще звуковой раздражитель? Что говорил твой эстонский пьяница?
— Сейчас уже и не помню, — отмахнулся Леша. — Зачем тебе вообще все это нужно?
— Постарайся вспомнить. Глотни спиртику, освежи память.
Карпуньков закрыл глаза и сидел так довольно долго. Сергей даже забеспокоился, что его приятель уснул.
— Пощелкивание, — произнес наконец Леша. — Брюнетка щелкала пальцами.
— Прекрасно! — обрадовался Сергей. — Теперь у нас есть все компоненты. Признаться, когда ты рассказывал мне обо всем этом полгода назад, я и не думал, что рано или поздно мы сможем воспользоваться врачебной тайной Томаса Петеля. Но теперь время настало.
— А что ты задумал? — с интересом спросил Леша, наклонившись вперед. — Я знаю, в твоей дурьей башке всегда возникают какие-то гениальные планы.
— Рендаль сейчас в Москве, — коротко отозвался Сергей.
— И?..
— И обосновался в шикарном особняке на Воробьевых горах. Он проворачивает многомиллиардные операции, разворовывая недра России, конечно же не без согласия Кремля. Можем ли мы вернуть хотя бы толику награбленного богатства? Думаю, да. Это будет справедливо и по человеческим, и по божеским законам.
— А как ты собираешься это сделать?
— С твоей помощью. Согласен мне помогать?
— Спрашиваешь! — взметнулся Карпуньков, чуть не подпрыгнув на стуле. Он наполнил мензурки. — За экспроприацию экспроприаторов! Что я должен делать?
— Потом объясню.
В комнату, постучавшись, заглянула миловидная девушка.
— Алексей Венедиктович, вас к директору, на совещание, — прощебетала она.
— А? Иду-иду, — отозвался Карпуньков, но первые шаги из-за стола дались ему с трудом.
— Смотри не упади с лестницы, — поостерег его Сергей.
— Ты знаешь, зачем он меня вызывает? — повернулся к нему Леша. — Ему одному пить скучно.
— Ясно, тогда я поехал, — сказал Днищев. — И будь готов.
— Завсегда! — ответил приятель.
Теплая у нас подбирается команда, — подумал Сергей, выходя из Медицинского психиатрического центра. — «Карпуньков со своим спиртом. Гена с удавом, осталось подключить Полину». Но заботило Днищева еще одно, исчезающая, словно мираж, Света, к которой его с каждым днем почему-то тянуло все сильнее и сильнее. И в этом таился какой-то неукротимый зов предков, звучащий позывными любви.
Днищев вынул из внутреннего кармана студенческий билет, которым он незаметно и ловко завладел два дня назад во время фотосеанса на Арбате. Принадлежал он Людмиле Ястребовой, улыбающейся ему с карточки. «Ну что же, — решил Сергей. — Начнем поиск неуловимой с ее подружки…»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В НАБРОШЕННОЙ ПЕТЛЕ
Глава первая
ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН
Света Муренова поссорилась с родителями и ушла из дому, потому что еще чуть-чуть — и тихая, скромная дочка готова была выплеснуть остатки горячего чая в лицо любимого папеньки, а маменьке изрезать беличью шубку ножницами. Она и сама не понимала, что с ней творится, но вся лживая и приторная домашняя атмосфера давила на мозг, словно голову сжимал смоченный в уксусе кожаный обруч. Свету раздражало все: и папино нудное жужжание, его зависть к более оборотистым коллегам-литераторам, самолюбование непризнанного гения с пошловатыми ухмылками, и мамина явно обозначившаяся куриная глупость, ее глухариная манера слушать только себя, и сама квартирка с какими-то кислыми запахами, ломающимися кранами и скрипучим полом, да и вообще все это студенистое существование на грани нищеты, когда нельзя себе позволить даже вкусно поесть. Почему же раньше она ничего подобного не замечала? Будто некий добрый (или злой?) волшебник только теперь открыл ей глаза на всю убогость и никчемность жизни. И так жить нельзя, и этак. А как же тогда можно и нужно? Где искать опору, в чем, в ком? Света понимала, что в таком же положении сейчас находятся сотни тысяч юношей и девушек, и все ее поколение отмечено печатью ржавчины, тления, и никуда от этого не деться, не убежать. Они преданы, проданы в рабство и уже никогда не станут свободными, потому что дух их развеян смерчем, пронесшимся над всей страной. Уцелеть должны лишь единицы, чья воля сильнее мутного, всепоглощающего потока. Грустно очнуться в сгоревшем доме и не узнавать любимых некогда вещей.
Собственно говоря, родители Светы и не догадывались, что дочь находится с ними в состоянии ссоры, а вернее, ни мира, ни войны. Она просто ушла из дому, тихо притворив дверь, и решила больше сюда не возвращаться. Ей было так грустно и одиноко, что она забралась на самую верхотуру своего двадцатиэтажного дома и с ужасом глянула вниз, где между деревьями сновали букашки-люди, похожие на брошенных собак и кошек. Как же они, должно быть, удивятся и испугаются, когда возле них, ломая ветви, рухнет тело несчастной девушки, так и не нашедшей смысла жизни, а впрочем, и не искавшей его по-настоящему! Наверное, кричать начнут, суетиться? Дня на три разговоров будет. Странно, но в этот решающий момент Света даже не думала о своих родителях. А земля внизу выглядела страшно, словно болотистая топь. Света не знала молитв, но почувствовала, что шепчет какое-то заклинание, обращенное к Богу. Слова ложились сами собой и складывались в призывную мольбу спасти ее душу. Она явственно чувствовала, что уже не одна здесь, не покинута, а чей-то светлый лик обращен к ее сердцу и незримые руки придерживают за плечи. Ласковое спокойствие установилось вокруг.
Спустя некоторое время Света покинула площадку на крыше и побрела по улице, раздумывая, куда податься. Тут-то ей и встретился этот неугомонный и противный тип с распростертыми руками. Сама того не желая, она пошла вместе с ним, и совершенно напрасно, так как чуть не вляпалась в какую-то очередную скверную историю. Слава Богу, что он куда-то поспешно удрал, и Света не стала дожидаться его возвращения. Она уже поняла, что этот человек ничего хорошего принести не может. Поделившись с голубями печеньем, Света отправилась к Миле Ястребовой, надеясь найти в ее квартире временный приют. А там будь что будет!..
Совсем в другом настроении пребывала Полина Кожухова, которая обсуждала с мужем предстоящий вернисаж на загородной вилле. Ее радовало, что все складывается так легко и удачно. Но в этом, возможно, и таилась какая-то скрытая опасность, угроза их замыслу. Полина разработала многоходовую комбинацию, где каждый игрок должен был выполнить определенную функцию, а затем уйти со сцены, исчезнуть.
— Милый, я нашла человека, который нам поможет, — сказала она мужу.
— Кто? — спросил Олег, попыхивая сигаретой.
Он восхищался криминальными способностями своей молодой жены.
— Пусть это будет для тебя сюрпризом, — уклончиво ответила она.
Ей не хотелось раньше времени открывать карты.
— Он ни о чем не догадывается?
— Нет, такие люди не снимают шоры, даже когда ложатся спать.
— А ты его крепко держишь на крючке?
— Думаю, да.
— Только, смотри, без глупостей, — ревниво проворчал Олег.
«Бедный толстячок, — подумала Полина, ласково прижимаясь к нему. — Твой поезд тоже отходит от перрона…» Взгляд ее был устремлен на стальной сейф за спиной мужа. Только что в него была положена вещь, украшенная редкими алмазами, рубинами, изумрудами и другими драгоценными камнями. Она когда-то символизировала высшую монаршую власть на Руси, и ее ценность сейчас соответствовала стоимости приличного острова в Средиземном море. К сожалению, вещь пока не принадлежала им, поскольку в страховом полисе, выписанном немецкой страховой компанией «Европа», под именем владельца значилось несколько московских антикварных фирм, которые соблазнились древней реликвией, приобретенной на закрытом аукционе в Оружейной палате. Теперь все шло с молотка, даже царские регалии.
— Эта страна умирает, — прошептала Полина. — Скоро кто-нибудь купит Кремль и устроит там казино с тараканьими бегами.
— Что? — не расслышал Олег, убаюканный ее нежными пальчиками.
— Ничего, отдыхай, — рассеянно ответила она, сосредоточиваясь на своих мыслях, плывущих к дверце сейфа.
На своем опасном предприятии были сосредоточены и мысли Германа, сидящего в сауне близ Лефортовского парка. Рядом с ним, облокотившись на дощатую стенку, возлежал Боря Черниговский, его молчаливый и татуированный подельник, а из соседнего помещения доносился повизгивающий смех. Там уже приступили к ужину с шампанским и к прочим радостям жизни. «Глупое бабье», — с раздражением подумал Герман, наблюдая, как мерно вздымается грудь приятеля. Он также раздражал его своей животной тупостью, но выключить Борю из игры было нельзя: он был, пожалуй, единственным, на кого можно опереться и кто смог бы держать в повиновении всю их разношерстную команду. Отчаянный, злой, прошедший все тюремные круги ада, готовый не раздумывая пустить в ход оружие. Словно почувствовав внимание Германа, Боря Черниговский приоткрыл щелки глаз.
