— Ну и на фига нам этот цирк? — произнес он. — Ума не приложу.
— Дети, — коротко отозвался Герман. — Все делается ради детей.
— Не понял.
«Куда уж тебе!» — мысленно усмехнулся Герман, но вслух сказал:
— Это будет самое веселое цирковое представление, поверь мне.
— Я-то верю. А другие? Не слишком ли их много?
— Ну, другие — статисты. Потом мы от них постепенно избавимся.
— Ага. Понятно, — усмехнулся Боря и снова закрыл глаза.
В парилку заглянула Натали, придерживая на груди простынку.
— Мальчики, вы не ужаритесь? — проворковала она.
Ответа не последовало, и она исчезла за дверью, недовольно фыркнув.
— Завтра будут напечатаны афиши, — сказал Герман. — Тебе надо съездить в типографию и забрать их. Потом займемся расклейкой.
— Ну-ну, — пробормотал Боря Черниговский. — А где же мы установим арену и шатер? На Красной площади?
— Нет, там и без того слишком шумно, — серьезно отозвался Герман.
— Где же тогда?
— За городом. В Сергиевом Посаде. — И Герман с отвращением сбросил со лба крупные капли пота…
Брезгливо приподняв двумя пальцами трехсантиметровый металлический стержень, Василий Федорович посмотрел на присутствующих, которые напоминали западноевропейских банкиров. Четверо из них действительно были генеральными директорами банков, только российских, входивших в крупнейший консорциум, пятый занимал один из высших постов в прокуратуре, а шестой являлся помощником президента, и все они были до неприличия молоды и утомлены жизнью.
— Техническая разработка конца восьмидесятых годов, — монотонным голосом пояснил Василий Федорович, отвинчивая крошечную крышку стержня. — Внутри ампула из пищевой оболочки.
Один из банкиров протянул руку, желая пощупать содержимое.
— Пожалуйста, — охотно согласился Василий Федорович. — Но если я вытряхну ее вам на ладонь, то под воздействием тепла оболочка растает. Последствия для вас будут самые неприятные. Возможно даже, что нас в комнате останется не семеро, а шестеро. Хотите рискнуть?
Банкир поспешно отдернул руку и вытер ее зачем-то белоснежным платком.
— Универсальное средство, с помощью которого можно решить маленькие проблемы, — продолжил Василий Федорович. — Оно аккуратно помещается в телефонную трубку, между мембраной и корпусом. А речь человека, даже если он говорит гадости, полна излучаемого тепла. Растворяясь, пары «лекарства» проникают в дыхательные пути, затем следует…
— Хотелось бы обойтись без подробностей, — перебил его помощник президента. — Достаточно.
— Как угодно, — откликнулся Василий Федорович, завинчивая крышечку.
— А кто соизволит произвести сей научный эксперимент? — витиевато спросил другой банкир. — И как он проникнет в здание?
— Человек есть, — ответил Василий Федорович. — Считайте, что он уже получает там зарплату…
«Н-да, этот дяденька на зарплату не живет и никогда не жил», — подумал Сергей Днищев, стоя на Мичуринской улице и разглядывая особняк Рендаля, бывшего секретаря ЦК компартии Эстонии, а ныне преуспевающего долларового мультимиллионера. Здесь, на Воробьевых горах, воздвигли свои дома бывшие номенклатурные бонзы и нынешние финансовые нувориши. В соседстве с Рендалем с одной стороны находилось посольство Саудовской Аравии, с другой — дом спикера Государственной думы. Все было обнесено высокими стенами, а возле бронированных ворот и дверей маячили хмурые охранники. Проникнуть в покои Рендаля можно было, лишь превратившись в человека-невидимку.
— Будем брать, — жестко прошептал Днищев, покачивая головой.
Оставив Воробьевы горы, он отправился в Институт иностранных языков, где выцарапал в деканате домашний адрес Людмилы Ястребовой, назвавшись ее американским дядюшкой, совершившим вынужденную посадку в Москве. Все это время люди Крота — курносый и горбоносый — незаметно шли следом за ним. Одному из них смертельно хотелось посидеть где-нибудь в теньке и попить пива с воблой, а другому — завалиться на речной песок и подремать под жаркими лучами солнца, но оба они знали, как строго карается нарушение инструкций в Органе.
«Американский дядюшка» предстал перед Милой Ястребовой с букетом цветов, пряча за кровавыми гвоздиками наглые яшмовые глаза. Хозяйка квартиры, принимавшая на балконе солнечную ванну, вышла в коридор в эффектном купальнике общей площадью в несколько квадратных сантиметров.
— Вы? — удивилась Мила, отметив про себя его восхищенный взгляд. — А как вы меня разыскали?
— Как и положено влюбленному пингвину, — ответил Сергей, протягивая ей букет. — Можно войти?
— Ну проходите, — сказала она, посторонившись.
Ей нравилось, когда мужчины смотрели на нее вот так, словно обкурившись дурной травой. Для себя она уже давно решила, что кобелиное начало в них сильнее разума. Тем не менее она накинула на плечи халатик, а Сергей в это время незаметно сунул студенческий билет в карман висевшей на вешалке куртки.
— Странно, что вы без удава, — произнесла Мила.
Муж с утра ушел на рыбалку, забрав с собой дочку, а Света, переехавшая к подруге два дня назад, грызла гранит науки вместе с ванильными сухариками в Румянцевской библиотеке.
— Он сдох. К тому же это был питон. Смертность среди змей становится просто возмутительным фактом.
— И не говорите: сердце кровью обливается. Но, с другой стороны, куры несутся как сумасшедшие, а это и мясо, и молоко, и всякие пуховые изделия, что само по себе и неплохо.
— Насчет молочка вы несколько перегнули, — улыбнулся Сергей: он понял, что Мила востра и бойка на язычок — такие особы были ему по душе. — Всем известно, что уже три сотни лет, как куры прекратили давать молоко и мечут исключительно кабачковую икру.
— И сами же расфасовывают ее в банки, — добавила Мила. — Будете кофе?
— Естественно. А вы не знаете, где ваша подруга Света?
— Как жаль! Я-то думала, что вы пришли ко мне.
— Да я еще не решил к кому. Может, и к вам.
— Не хитрите. Света вас интересует — вот кто! Только напрасно разбежались. У нее от одного вашего вида начинаются желудочные колики, хоть «скорую помощь» вызывай.
— Хорошо, что не прободная язва, — уныло ответил Сергей. — А у вас что начинается при моем виде? Надеюсь, не гангрена?
— Нет. — Мила разлила горячий напиток по чашкам. — Я к вам вполне терпима. Даже немного сочувствую. И более того, думаю, что вы можете по-хорошему повлиять на Свету. Приобщить ее к прелестям жизни, а то она живет совсем как монашка.
— Так помогите, — всерьез попросил Сергей, кладя руку на Милино колено, круглое, словно спелая дыня.
— Убери, пожалуйста, лапку, — сказала она, очаровательно улыбнувшись. — Сначала все-таки реши, за кем ты собрался ухлестывать?
— Ладно, давай заключим союз. Ты и я — за светлый свет Светы.
— И за ее светскую жизнь, — уточнила Мила. — Эх, надо бы в таком случае выпить, да нечего.
— Я сбегаю?
— Беги.
И Сергей, довольный подобным оборотом дела, выбрался на улицу, к ближайшему коммерческому киоску, а вернувшись, выставил на стол разноцветные пузатые бутылки. Этикетка одной из них вопрошала: «Что делать?» — другая задавала не менее животрепещущий вопрос: «Кто виноват?» — а на третьей было написано понятное каждому школьнику: «Водка „Кистень“».
Когда спустя час Света вернулась из библиотеки, она застала коалиционных союзников, поющих на два голоса темпераментную мексиканскую песню, причем Мила сноровисто била «ужасного типа» кулачком в плечо и повторяла:
— Заткнись, теперь моя ария!
— А вот и горлинка наша пришла, — увидел наконец Сергей Свету.
— О Боже мой! — простонала та, чуть не сползая по стенке на пол. — И сюда добрался. Да есть же где-нибудь от него спасение?
— А ты выходи за Сережку замуж, — посоветовала Мила, икнув. — Я уже согласилась.
— Тебе нельзя, ты еще не развелась, — сказал Сергей.
— Обормот, я согласилась выдать за тебя свою лучшую подругу.
— Тогда поторопимся. Я только слетаю за паспортом.
— А мое мнение здесь кого-нибудь интересует? — спросила Света, перешагивая через вытянутые ноги Сергея. — Мила, как тебе не стыдно? С кем ты так узюзюкалась, ты хоть знаешь?
— А что? Нормальный парень. Почти не приставал ко мне.
— Только три раза поцеловались, — подтвердил Сергей. — Почему меня никто не любит?
— А за что вас любить, идолище такое? Вы же пропойца и забулдыга — на лбу написано. — Света достала из сумочки зеркальце и сунула его в лицо Сергею.
— А твоя подруга другого мнения, — упрямо сказал он, но уже понял, что надо сбавлять обороты, не дожидаясь международного скандала, поскольку Света была настроена весьма агрессивно. — Родные мои, на днях мне присвоили очередное воинское звание, — произнес он. — Полковника медицинской службы. Приглашаю вас по этому поводу в театр. Анатомический.
