— Что, обед принесли? — спросил Леонид.
— Какой обед? Ужин, — ответил Миша разрывая фольгу.
Запахло жаренной курицей, хлебом, соусом.
— Миш, может возьмём по стопочке коньяка?
— Ты как хочешь, а я укачиваюсь и боюсь, что мне поплохеет.
— Я возьму.
Прекрасно поужинав под коньячок, Лёня принялся читать свежие газеты. Как всегда, начинал с последних страниц. Украинский футбол оставался на высоте, киевское Динамо и донецкий Шахтёр выиграли последние матчи, советские гимнасты выиграли очередной чемпионат, а вот боксёры проиграли в дружеском поединке кубинцам. Фельетон Шатуновского рассказывал о валютчике, продававшем иностранцам золотые монеты и антиквариат.
«Фу ты, дьявол, и здесь не дадут спокойно лететь», — положив газету в карман переднего сидения, чертыхнулся Леонид. В обоих аэропортах, откуда они вылетали, досмотр багажа проходил поверхностно. Проверяли наличие у пассажиров оружия, так как участились угоны самолётов с кровавыми драмами на борту, и Леонид почти не думал, что они заинтересуются содержимым за подкладкой его чемодана. Фельетон прозвучал в его сознании тревожным сигналом и настроение испортилось. Огляделся вокруг, все пассажиры спали.
Попытался уснуть, но мысли о предстоящем таможенном досмотре беспокоили и создавали дискомфорт. Но постепенно уснул и проснулся, когда за окном светило солнце.
— Как рано светает, обратился он к Михаилу.
— Мы летим навстречу солнцу и время летит нам навстречу в два раза быстрее. Уже пролетели Сибирь.
Внизу чернел сплошной лес, и блестела полоска какой-то реки.
Подумалось, что наверное Амур. «Занесло нас на край света. А японцы, наверное, думают так о Европе? Спросить надо, — и улыбнулся, — у японцев на украинском языке?».
Опять принесли еду. Посмотрел на часы. В полёте находились уже больше восьми часов, значит через пару часов будут в Хабаровске.
Когда самолёт пошёл на снижение, кое-кто из пассажиров попросил у стюардесс пакеты, а Миша сидел с закрытыми глазами, боясь увидеть, как они начнут возвращать свой завтрак и спровоцируют у него то же самое. Когда Леонид хотел ему что-то сказать, Миша показал рукой, что молчи, мол, мне сейчас не до разговоров.
«Джи-иг», — взвизгнули шасси, коснувшись бетона. В салоне зааплодировали, и по радио объявили, что самолёт приземлился в аэропорту Хабаровска, за бортом 19(r), всем туристам и гостям Хабаровска желают хорошего отдыха, а дальневосточников поздравляют с успешным возвращением домой.
Из аэропорта поехали прямо на железнодорожный вокзал, через несколько часов погрузились на поезд и выехали в порт Находку. В порту просидели целый день, потому — что теплоход «Дзержинский» отплывал к берегам Японии вечером. Ближе к вечеру началась погрузка туристов на корабль. Всем роздали таможенные декларации для заполнения. Пропускали по группам. Сначала проходили паспортный контроль, за ним следовал таможенный. Таможенная проверка проводилась ещё вручную, но довольно быстро. Четыре таможенника, трое мужчин и одна женщина, на двух столиках проверяли чемоданы.
Леонид стоял в средине группы перед Михаилом и, глядя на простую процедуру, несколько успокоился, но напряжение во всём теле и особенно в икрах ног оставалось, и немного бурчал живот. «Скорей бы, — подумал Леонид, — так и обделаться можно».
Подошла, наконец, его очередь:
— Ничего недозволенного не везёте?
— Нет, — пересохшим горлом ответил Леонид, — и таможенник внимательно посмотрел на него.
— Откройте, пожалуйста Ваш чемодан.
Леонид щёлкнул одним замком, а второй как назло заел. Леонид стал его дёргать сильнее и к своему ужасу почувствовал дрожь в руках.
Таможенник внимательно смотрел на Леонида, ожидая пока тот справится с замком. Прошло всего несколько секунд, но Титоренко они показались очень долгими. Один таможенник проверял содержимое чемодана, а другой попросил выложить всё из карманов на стол. Леонид выкладывал мелочь, деньги, записную книжку и увидел, что у проверяющего чемодан таможенника пальцы остановились в том месте, где он запрятал монету.
«Всё, хана», — пронеслось в мозгу у Леонида и откуда-то издалека донёсся до него голос таможенника:
— Возьмите чемодан и пройдите с нами.
Леонид взял чемодан и свинцовыми ногами пошёл за ними следом.
Зашли в небольшую комнату, и таможенник опять спросил:
— Что везёте недозволенного?
— Ничего, — уже сдерживая дрожь во всём теле, ответил Леонид.
Таможенник из коробки, стоявшей на тумбочке в углу, взял нож и начал отклеивать то место, где лежала злополучная платиновая монета.
В голове у Леонида стучало так, что казалось по ней бьют деревянным молотком. Говорят, что перед смертью человек успевает в уме просмотреть всю свою жизнь. Леонид за этих несколько секунд передумал не меньше. Он понимал, какие последствия его ожидают.
Во-первых, дальше он не едет, и если вещь действительно ценная, против него возбуждается уголовное дело за контрабанду, подготовку незаконной валютной операции и чёрт его знает за что ещё. Жизнь закончена. В лучшем случае, возвращение домой, исключение из партии, потеря работы и главное — ПОЗОР!
— Леонид Борисович, что это за монета?
— Не знаю, — еле выдавил из себя Леонид.
Таможенник покрутил монету в руках, дал посмотреть напарнику.
— Это вы её сюда запрятали?
— Нет, я не знаю кто, — бормотал Титоренко.
— Мы должны сейчас составить протокол, изъять монету, и Вы в таком случае дальше не едете. Но можем и обойтись без протокола, тогда Вы направляетесь на корабль. Монету мы изымаем в любом случае.
Так как?
— Н-не надо протокола.
— Хорошо, складывайте вещи и отправляйтесь в свою каюту, — сказал таможенник, положил монету в карман, подождал пока Леонид закроет чемодан, и они вышли.
Титоренко не помнил, как поднимался по трапу, и когда очутился на палубе, стоял в растерянности, не зная, что ему дальше делать.
К нему подошёл Пекерман с чемоданом.
— Чего ты здесь стоишь? Пошли в каюту.
Леонид шёл за Михаилом молча. Везде стояли члены экипажа и объясняли, как им пройти в свою каюту, которая находилась на самом нижнем этаже. Четырёхместная каюта имела один иллюминатор, чуть ниже которого плескалась вода. Пекерман положил свой чемодан и посмотрел на Леонида.
— Что случилось, чего они тебя увели? — спросил он.
— Не знаю.
— А чего ты такой красный и как будто не в себе?
— Неприятно всё это. Позже расскажу.
Вскоре зашёл Сергей Малахов и ещё один парень, тоже Сергей, с которыми они раньше договорились жить в одной каюте. Стало довольно тесно. Лёне и Михаилу достались нижние полки, а Сергеям верхние.
Никто ни о чём не спрашивал, и Леонид стал приходить в себя. Он понимал, что возникнут вопросы и придумывал правдоподобную, но безобидную версию.
— Пошли наверх, познакомимся с кораблём. Здесь всё равно тесно, — предложил Малахов.
— Так нам Плёсов сказал никуда не уходить, пока он не посмотрит, где и как мы устроились, — напомнил Михаил.
— Чебурашка? Да пошёл он на хер. Мы не в армии и не в тюрьме. Когда надо, найдёт нас. Может он до утра не придёт, а мы тут задыхайся. Я прошёл.
За ним вышел и второй Сергей.
— Лёня, у тебя всё в порядке? Ты уже лучше выглядишь.
— Да всё. Ты понимаешь, я не вписал в декларацию деньги, положенные для обмена, вот они подумали, что специально это сделал, чтобы припрятать больше. И они искали остальную сумму, которой у меня не было.
— Чего ж ты так расстроился?
— Думаешь приятно, когда тебя тащат с неизвестной целью, да ещё неизвестно куда?
— Конечно, неприятно. Пошли и мы подышим свежим морским воздухом.
Поднимались по винтовым лестницам и шли узенькими коридорчиками.
Вышли в большой вестибюль с колонами — всё сияло бронзой. Посмотрели расписание круиза, распорядок дня. Всё блестело и было приятно ощущать себя в комфортных условиях. Погрузка на корабль продолжалась, и они перешли на противоположную от трапа сторону и стали у перил. Смотрели на море и думали о том, что родная земля осталась позади, дальше только маленькая Япония и громадный Тихий океан.
Над морем летали громадные чайки, и Миша пропел:
— Носятся чайки над морем, крики их полны тоской. Помнишь эту песню? Где-то здесь потопили и «Варяг» и «Кореец».
— Потопили их в Корее. А я вспомнил другую песню: «Мы в трюмы по трапам зашли, обнявшись, как родные братья, и только порой с языка слетали густые проклятья».
— Будь проклята ты, Колыма? — как бы переспросил Михаил.
— Да, — задумчиво проговорил Леонид.
— Это у тебя по ассоциации с таможенным досмотром. Не думай ты о нём. Пой что-нибудь весёленькое. Ты же знаешь, что в молодости я бегал на длинные дистанции. И когда уже не мог бежать, настолько было тяжело, пот заливал глаза, то я начинал петь «Чижик-пыжик». И легчало, и приходило второе дыхание. Я и со своей Верой на стадионе познакомился. Бежал в одну сторону, а прибежал к Вере.
