— Ну знаете ли… Я обязана присутствовать на беседе моей дочери с представителем милиции. Это мой долг и мое право!
«Тетя Лена» сложила под грудью пухлые руки и дерзко посмотрела на Романову.
Даша посмотрела на мать исподлобья, разлепила розовые губы и тихо сказала:
— Мама, выйди, пожалуйста.
— Но, доченька…
— Выйди. Иначе я перестану с тобой разговаривать.
«Тетя Лена» растерянно заморгала и беспомощно развела руками:
— Ну вы видите? Вот вам современные детки. Я в ее возрасте и думать не могла перечить матери…
— Мама! — повысила голос Даша.
— Ухожу, ухожу, — обиженно сказала «тетя Лена». Она поднялась со стула и с вызовом посмотрела на Галю Романову: — Только не больше пяти минут, слышите? Я не хочу, чтобы вы травмировали ее психику.
Тут Даша бросила на мать такой испепеляющий взгляд, что та стушевалась и поспешно вышла из кабинета. Даша посмотрела на закрывшуюся дверь и зло процедила сквозь зубы:
— Вот дура… Видеть ее не могу.
Галя Романова небрежно пожала плечами — в ее компетенцию не входила воспитательная работа с молодежью (тем более что и сама Галя не так уж давно вышла из взрывоопасного восемнадцатилетнего возраста). Даше, впрочем, было шестнадцать с половиной.
Даша, прищурившись, посмотрела на Галину и спросила:
— Вы не знаете, это у всех так бывает или только у нас с ней?
— У всех, — сказала Галя.
Даша хрустнула пальцами.
— Иногда мне кажется, что я способна ее убить, — тихо проговорила она.
— Это пройдет, — сказала Галя. Подумала и поправилась: — Должно пройти. — Она подождала, не скажет ли чего-нибудь девочка, и, поскольку та молчала, заговорила снова: — Я заметила, что тебе не очень приятно говорить об агентстве.
— А что там может быть приятного? — удивленно отозвалась Даша.
— Все девочки мечтают стать манекенщицами, — осторожно сказала Галя.
— Может, кто-то и мечтает, да только не я. В гробу я их видела, этих манекенщиц.
— Зачем же тогда пошла?
— Мать заставила. Ей что в голову втемяшится — топором не вырубишь. Как говорит одна моя подруга: легче отдаться, чем объяснять, почему не хочешь.
— Что, неужели там так плохо?
— А вам нравится надевать лифчик в комнате, где полно противных, старых мужиков?
— Мне? Э-э… Вообще-то не очень.
— Вот и мне тоже. А там без этого нельзя. Нужно быстро переодеться и снова выйти на подиум.
— А что там за мужики?
— Обслуживающий персонал. Костюмеры, парикмахеры, их друзья, просто уборщики. Да полно всяких… Торчат там как будто бы по делу, а сами пожирают тебя глазами. А некоторые незаметно на мобильники фотографируют. А потом друзьям показывают.
— Ты говорила об этом матери?
Даша покачала головой:
— Нет. Зачем? Тем более она все равно не поверит. А даже если поверит, скажет: доченька, это у них такая работа, не обращай внимания.
— Да, приятного мало, — сочувственно вздохнула Галя. — Наверное, приставали со всякими скотскими предложениями, да?
Даша внимательно посмотрела на Романову:
— Что вы имеете в виду?
Галя нахмурилась:
— Сама знаешь что.
По розовым губам девочки пробежала усмешка. Зрачки ее хищно сузились.
— Думаете, я дура и ничего не понимаю, да? Думаете, начну сейчас рассказывать, как эти старые ублюдки старались затащить меня в постель? — Даша покачала головой. — Нет. Я ведь знаю, что это подсудное дело. Ляпнешь лишнее, потом хлопот не оберешься. Вы же сами меня потом по судам и экспертизам затаскаете! А доказать я все равно ничего не смогу. Только опозорюсь перед друзьями. Все будут пальцем тыкать и шлюхой обзывать.
Даша замолчала, чтобы перевести дыхание. Глаза ее блестели, щеки покрыл румянец. 1аля подождала, пока девочка слегка успокоится, затем тихо сказала:
— Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы. И никогда не сделаю ничего, что могло бы принести тебе вред. Ноя хочу знать — заставляли они тебя делать что-то неприличное или нет? Обещаю, это останется между нами.
— Вы обещаете? — недоверчиво переспросила Даша.
— Даю слово, — твердо сказала Галя.
Девочка вздохнула:
— Ну хорошо. Да, они заставляли меня делать разные… вещи. Они говорили, что иначе карьеру не сделаешь. Что все через это проходят. И что в этом нет ничего страшного. Потому что… Потому что все так поступают.
— Поступают как?
— Делают ради карьеры то, что им самим не слишком нравится, — уклончиво ответила Даша.
— Например?
— Например? Например, актрисы! Они ведь тоже выставляют напоказ свое тело! В кино показывают много эротических сцен, и они… — Девочка осеклась.
— Какие «вещи» они заставляли тебя делать? — прямо спросила Галя.
Даша покачала головой:
— Этого я вам не скажу.
— Ну хорошо. Скажи хотя бы, кто тебе это говорил? Назови мне их имена.
Даша подумала, затем решительно покачала головой:
— Нет. Я и так слишком много рассказала. И запомните: вы дали мне слово.
И девочка снова замкнулась. Больше Галя, как ни билась, ничего узнать не смогла.
Расставаясь с Дашей и ее «тетей Леной», Галина шепнула на ухо матери:
— Советую вам забрать Дашу из студии. И чем скорее, тем лучше.
Та с деланным изумлением округлила глаза:
— Почему?
— Это не то место, куда следует ходить молодой девушке. Впрочем, вам решать. До свидания.
Кабинет Валентины Дмитриевны Кравцовой был обставлен роскошно. Мебель красного дерева, восточный ковер на полу, на стенах пейзажи, написанные маслом. Да и сама хозяйка кабинета вполне соответствовала имиджу «self-та1(1 штап», который приписывали ей подчиненные (по крайней мере, те из них, с кем Галина успела поговорить). Это была сухощавая, широкоплечая, смуглая женщина со строгим и дерзким лицом и с черными, отливающими синевой волосами. («Шемаханская царица после десяти лет брака с Черномором» — так про себя определила Кравцову Галя Романова.)
Одета Кравцова была в странноватый костюм, который представлял собой гремучую (но нельзя сказать, что некрасивую или вульгарную) смесь делового стиля и вечернего платья. На запястьях у нее поблескивали изящные золотые браслеты, в ушах — скромные, но элегантные золотые серьги.
На полке в шкафу стояла ополовиненная бутылка красного мартини и початая бутылка водки «Абсолют». Видимо, Валентина Дмитриевна была любительницей крепких коктейлей, которые смешивала себе сама. Шальной, нагловатый и властный взгляд карих глаз подтверждал это предположение.
Кравцова посмотрела на золотые часики и сказала:
— Только имейте в виду, моя милая, я женщина занятая.
— Не беспокойтесь, я не отниму у вас много времени, — успокоила «занятую женщину» Галя Романова.
Кравцова смерила Галю презрительно-насмешливым взглядом и неприятно усмехнулась:
— Ну это уж само собой. Своим временем я, слава богу, распоряжаюсь сама. Чего о вас наверняка не скажешь.
Галя пропустила этот укол мимо ушей. Секретарша Кравцовой предупредила Галю, что Валентина Дмитриевна «не питает большой любви к милиции; так что вы уж с ней поосторожнее, ладно?».
Галина решила «быть поосторожнее», а потому спокойно спросила:
— Валентина Дмитриевна, вы — президент благотворительного фонда «Русская краса». Так?
— Ну, — нетерпеливо произнесла Кравцова.
— Вы также председатель жюри на конкурсах красоты, которые вы устраиваете совместно с кастинго-вым агентством «Шарм».
— Это что, вопрос?
Галина кивнула:
— Вроде того.
— Ну тогда получите ответ: да, я председатель жюри. А что вас, собственно, интересует?
— Я…
Кравцова сделала останавливающий жест рукой:
— Постойте. Я закурю.
— Хорошо, ноя…
Два холодных карих глаза уставились на Галю.
— Девушка, у вас что, проблемы со слухом? — резко спросила Валентина Дмитриевна. — Я же сказал: помолчите, пока я закурю. Вы же не хотите, чтобы я отвлеклась на ваши никчемные реплики и обожгла себе нос?
Галина вспыхнула.
— Не слишком-то вы вежливы, — сказала она. — Напомню, что я не одна из ваших моделей — я представитель власти.
— «Власти», — усмехнулась Кравцова, прикуривая сигарету от изящной золотой зажигалки. — Где она, ваша власть? В прошлом году мою квартиру обнесли на тридцать тысяч баксов. И что сделала ваша власть? Хотя бы доллар из украденного вы мне вернули? «Власть»!.
Гагся насупилась:
— Я полагаю, сейчас не время и не место это обсуж…
— А у вас все время не время, — махнула рукой Кравцова. — Что тогда, что сейчас. Только и можете, что хачиков в переходах трясти. Этому вас, наверное, в милицейских школах и обучают. Слава богу, что вы не одна из моих девочек. Я бы удавилась, если бы хоть одна из моих девочек пошла работать в милицию. Это значило бы, что у девочки плохой вкус и я плохо с ней поработала.
