— Господа, кажется, у меня появилось срочное дело, — с масляной улыбкой проговорил Вермель и подмигнул своим собеседникам. — И сдается мне, что сегодня ночью я не буду один.
— Ну это вряд ли, — усомнился Савицкий. — Слишком уж она хороша, чтобы прыгать из койки в койку.
— Пари?
— Давай. Ставлю ящик коньяка.
— Отвечаю двумя! Сегодня же вечером она будет в моей постели.
Вермель окликнул официанта, взял с подноса два бокала с шампанским и двинулся к одинокой красавице:
— Милая девушка, позвольте вас угостить!
Незнакомка взглянула на него без всякого удивления, словно давно уже привыкла к подобным знакам внимания и воспринимала их как должное.
— Благодарю! — спокойно сказала она, принимая бокал.
Эдмонт Васильевич улыбнулся:
— Мы знакомы?
Девушка посмотрела на него чуть внимательней, чем прежде.
— Сомневаюсь.
— Да, вы правы. Такую красавицу я бы не забыл. Вы певица или актриса?
— И то, и другое.
— Гм… Что-то я вас не припомню.
— Я начинающая певица.
— А-га. — Вермель понимающе кивнул. — Первые шаги к славе! Ну и как, есть успехи?
— Могло бы быть и лучше. Если бы спонсоры не были такими жадными.
— Это вы, милочка, не там спонсоров ищете. Кстати, вы здесь не по этой причине?
Губы красавицы дрогнули в усмешке:
— Отчасти.
— Значит, здесь вы в качестве охотницы. Забавно! А с кем вы пришли, если не секрет?
— Мой кавалер уже ушел.
— И оставил вас одну? Кретин, сущий кретин!
— Просто у него появились важные дела.
— Ну и поделом ему! Кстати, у вас уже вышел видеоклип?
— Еще нет. Ищем средства.
Вермель галантно улыбнулся:
— Могу поспособствовать. При условии, конечно, что у вас хорошие вокальные данные. Впрочем, слыша ваш голос, я в этом не сомневаюсь. Как вас зовут?
— Софи.
— Ну что, Софи, чин-чин?
— Чин-чин!
Они чокнулись и отпили из своих бокалов.
— Вы бывали здесь раньше? — поинтересовался Эдмонт Васильевич.
Девушка поправила рукой прическу и покачала головой:
— Нет. Я… Ой!
— Что такое?
— Кажется, у меня из волос выпала шпилька. Я зацепила ее ногтем.
— Я могу вам помочь?
— Только если подержите мой бокал.
— С удовольствием!
Девушка протянула Вермелю свой бокал. На мгновение их пальцы соприкоснулись, и Эдмонт Васильевич почувствовал, как что-то легонько кольнуло его в мизинец. Он шикнул.
— Ой, простите, я такая неловкая, — виновато проговорила красавица.
Вермель посмотрел на мизинец: на кончике пальца алело едва заметное пятнышко. Впрочем, боли уже не было.
— Я вижу, шпилька в умелых руках может быть страшным оружием, — улыбнулся Эдмонт Васильевич.
— Вам больно?
— Ничего, переживу.
Девушка воткнула шпильку в волосы и взяла у Вер-меля бокал.
— Ну что, Софи, показать вам зал? Уверяю вас, тут есть на что посмотреть.
Красавица улыбнулась:
— Увы, но в другой раз. Кажется, мой кавалер образумился и вернулся. — Она показала бокалом на приближающегося мужчину в очках. Что-то в его походке и фигуре не понравилось Вермелю.
— Ну что ж, не буду вам мешать, — сказал Вер-мель. — Надеюсь, мы еще увидимся.
Он галантно поцеловал девушке руку, повернулся и направился к своим приятелям. Однако дойти до них он не успел. Остановившись на полпути, Вермель вдруг ссутулился и прижал руку к груди. Щеки его побледнели, на лбу выступили крупные капли пота.
— Что за черт… — сипло проговорил он, болезненно поморщившись.
— Эдмонт! — окликнул его Савицкий.
Вермель поднял лицо, открыл рот, чтобы что-то сказать, но вдруг побледнел еще больше и пошатнулся. Савицкий и Невзглядов бросились к нему, но их опередили два охранника в темных костюмах. Они едва успели подхватить падающего босса.
— Здесь… — Вермель ткнул себя рукой в грудь. — Больно…
— Это сердце, — сказал Савицкий, поднял голову и крикнул: — Врача! Скорей позовите врача! Человеку плохо!
Внезапно глаза Вермеля прояснились, и в них промелькнуло нечто похожее на ужас. Он оттолкнул охранника рукой и с клокочущей злобой в голосе проговорил:
— Узнал… ее… Это… она… — он показал пальцем вслед удаляющейся парочке и, судорожно поморщившись, добавил: — Убила… Пой… мать…
Один из охранников отпустил плечо Эдмонта Васильевича (на смену ему тут же пришел другой) и быстро зашагал вслед за парой, на которую указал Вермель. Делать это было нелегко, поскольку к месту падения Вермеля, недоуменно переговариваясь, уже стекался народ.
— Эй! — окликнул охранник удаляющихся мужчину и женщину.
Мужчина обернулся.
— Одну секунду! — крикнул ему охранник.
Вместо того чтобы остановиться, мужчина и женщина прибавили шаг.
— Остановитесь! — крикнул охранник, пробираясь сквозь сгустившуюся толпу. — Стойте!
Однако и это не подействовало. До двери странной паре оставалось метров десять. Охранник бесцеремонно растолкал локтями встречных и побежал за ними, на ходу доставая из кармана пистолет. Незнакомец обернулся и, увидев, что охранник полез в карман, тоже сунул руку за полу пиджака.
Увидев пистолет в руке незнакомца, охранник больше не раздумывал. На спусковой крючок он нажал первым.
Прогрохотал выстрел. Пистолет незнакомца дважды пролаял в ответ. Охранник замер на месте, словно натолкнулся грудью на невидимую стену, и, мгновение помедлив, тяжело рухнул на мраморный пол.
Незнакомец повернулся и хотел побежать дальше, но его партнерша вдруг пошатнулась и повисла у него на руке. Он остановился и, чтобы не дать ей упасть, схватил ее за плечи толстыми, смуглыми пальцами. Девушка обмякла в его лапах как тряпичная кукла. Он что-то сказал и легонько встряхнул ее. Девушка не ответила. Мужчина вгляделся в ее лицо, побледнел, затем прижал ее к груди и заплакал…
Вячеслав Иванович взял со стола сигареты Турецкого. Александр Борисович достал зажигалку и дал ему прикурить. Грязнов выпустил густое облако дыма и, нахмурив рыжеватые брови, сказал:
— На первый взгляд Вермель умер от внезапного сердечного приступа. Однако при более тщательном осмотре патологоанатом нашел на его пальце крошечный след от укола. По заключению экспертов, Вермель мог умереть от редкого яда, который провоцирует сердечный приступ и не оставляет следов в организме. Осматривая вещи Филипповой, эксперты обратили внимание на одну из шпилек, которой были заколоты ее волосы. Шпилька была острой, как игла. Сейчас ее исследуют. Вероятно, об нее наш бедолага олигарх и укололся.
Некоторое время они молча пускали дым. Затем Турецкий спросил:
— Она умерла сразу?
— Практически да, — кивнул Грязнов. — Пуля охранника пробила ей левую лопатку и застряла в сердце. Бедная девочка… Язык не поворачивается назвать ее преступницей. И тем не менее это так. Твой-то как? Молчит?
— Ты про Подгорного?
— Угу.
— Молчит, — со вздохом ответил Турецкий. — Сидит в камере как глиняный истукан. Глаза в одну точку. Не ест, не пьет.
— Его можно понять, — заметил Вячеслав Иванович. — Да и говорить тут особо не о чем. Доказательную базу Перова и Романова собрали такую, что на три приговора хватит. — Грязнов стряхнул с сигареты пепел, покосился на Турецкого и сказал: — Кстати, хотел тебя спросить. Мне доложили, что ты в тот вечер встречался с Филипповой и беседовал с ней. Могу я узнать, о чем?
— Пытался предостеречь ее от необдуманных действий, — спокойно ответил Александр Борисович.
— А она?
— Как видишь, не послушала.
— Жаль… Хотя в любом случае ничего хорошего ее не ожидало.
В памяти Турецкого возникло лицо Вики, ее рассеянная улыбка и полный горечи тихий голос: «Жаль, что вы не захотели меня поцеловать… Боюсь, другого шанса ни у вас, ни у меня уже не будет».
Грязнов достал из кармана пиджака маленькую бутылочку коньяка и, взболтнув ею в воздухе, поинтересовался:
— Как насчет кофе по-итальянски?
— Положительно, — ответил Турецкий.
— Тогда включай чайник.
Турецкий с силой вмял окурок в пепельницу и поднялся из-за стола.
