— Я сам здесь все обставил, — словно продолжая мои размышления, сообщил Дмитрий Борисович.
— Мило тут у вас, — поддержала я его и почти вплотную подошла к стене, чтобы разглядеть висящую на ней небольшую картину в аккуратной раме.
Светка села в кресло, вытянув свои красивые гладкие ноги, и вынула из сумки пачку «Парламента». Дмитрий Борисович поднес зажигалку и пепельницу. Светка, держа сигарету со скромным достоинством и артистизмом, округляя губы, выдвигала их вперед, глубоко затягивалась, потом беззвучно размыкала, выпуская струю едкого дыма. Приглушенный бордовым абажуром свет от настольной лампы бальзамом заструился под мои истерзанные солнцем и софитами веки. Я подумала про себя, что приглашение на чашечку кофе — это только удобный предлог завести еще более тесное знакомство, ибо было непонятно, приглашает ли он нас в студию или в постель.
И, словно повинуясь негласному закону внутреннего и внешнего параллелизма, он мягко предложил на время оставить кофе и выпить чего-нибудь менее горячего, но более крепкого.
— Заказывайте, девушки! Свет, ты что будешь?
— А что у тебя есть? — Подражая его непринужденности, Светка сделала попытку перейти на полушутливый-полуфривольный тон.
— Все… — Он кинул на нее загадочный взгляд, полный затаенного ликования.
Мы сговорились на мартини со льдом. Экзотический стол немедленно был украшен бутылкой с бледно-лиловой жидкостью, тремя роскошными из цветного стекла фужерами и «заморскими» фруктами.
Дмитрий Борисович протянул нам на две трети заполненные бокалы, где начали уже таять кубики льда. Сидя в соседнем от Светки кресле и очищая банан, я ловила себя на мысли, что присутствую на представлении мимов или в театре теней.
Действительно, тени, тягучие и вязкие, как жидкий каучук, передразнивая неспешные музыкальные жесты, ползли по стенам и, добравшись до углов, лениво замирали, чтобы вдруг, с неожиданной прытью пробежав по полу, возобновить свой томный вальс. Разговор велся на самые общие темы, хотя иногда Дмитрий Борисович позволял себе весьма прозрачные намеки на свою особенную заинтересованность. Давай, давай, заговаривай зубы!
После второго стакана мартини Светка, кажется, обрела всю свою живость и непосредственность. Ее взгляд потеплел, нервозная сдержанность уступила место дружеской непринужденности.
После еще одной порции она совсем «обмякнет». Я критическим взором посмотрела на Светку, с неудовольствием отметив про себя безвольное выражение ее рта. Как завороженная, моя подруга внимала россказням фотографа-соблазнителя. Я осторожно скосила взгляд на часы: семь пятнадцать. Воспользовавшись паузой, во время которой Дмитрий Борисович, взяв пустой Светкин фужер, подошел к столу, чтобы наполнить его прохладным волшебным зельем, и повернулся к нам спиной, я приблизила рот к уху Светки и прошептала:
— Держи его на мушке. Особо не расслабляйся, жди меня. Объяснишь, что я в туалете.
Нащупав сбоку свою серебристую сумочку с набором шпилек, ключей и отмычек, я выскользнула в коридор.
Там царил полумрак. Я повернула направо и, очутившись в небольшом холле, остановилась перед дверью в кабинет Венедиктова. Здесь было значительно светлее, несмотря на то что жалюзи были опущены. Закатное солнце находило себе множество лазеек и щелей, чтобы проникнуть внутрь помещения. Оценив дверной замок, я поняла, что сложностей с ним не будет, и, достав связку отмычек, приступила к работе. Через пару минут я уже была в приемной. Справа у стены стоял небольшой журнальный столик с двумя креслами. Слева — встроенный шкаф из темного дерева. В центре, деля комнату на две равные части, находился стол секретарши с компьютером и телефоном. В углу у окна, на невысокой тумбочке, сверкал никелированными деталями небольшой сейф. Я села за стол и включила компьютер. Пока он загружался, урча и пощелкивая, я пододвинула к себе прозрачный пластмассовый кейс с дискетами. Он был заперт. Выдвинув верхний ящик стола, я запустила руку под лежавшие там разноцветные тонкие папки и нащупала небольшой ключ. «Не оригинально», — подумала я, открывая кейс. К этому времени монитор компьютера показал, что машина готова к работе.
Открыв раздел с документами, я бегло просмотрела его, проверяя подряд содержащиеся в нем файлы. Письма, договора, приказы — обычная конторская документация. Видимо, то, что меня интересует, находится в кабинете. Я выглянула в коридор: все по-прежнему тихо. Я вернулась в приемную и занялась дверью в кабинет.
Интерьер его не отличался особенными изысками, и, войдя, я сразу направилась к рабочему столу. Выдвинула ящики, пролистала находящиеся там папки, подошла к шкафу и бегло ознакомилась с его содержимым. Ничего. Может быть, в сейфе? Провозившись с ним чуть больше, чем планировала, я обнаружила там, кроме обычного канцелярского набора главы фирмы, задвинутую в дальний угол нижней полки красную дискету. Я ринулась в приемную к включенному компьютеру. Какой-то список. Фамилии, адреса, паспортные данные. Что-то знакомое: фамилии девушек, которых я посещала, и другие, адреса которых запомнить не удалось.
Вынув дискету, я бросила ее в сумку. В бешеном темпе навела порядок в кабинете и приемной и, захлопнув за собой двери, выбралась в холл. Еле сдерживая душившее меня ликование, я остановилась перед дверью студии. Поправив парик и смахнув с губ победную улыбку, я толкнула незапертую дверь и очутилась в густом сумраке, бережно охраняемом тяжелыми бархатными шторами, в котором мирно дремали погашенные софиты.
Только узкая желтая полоска под дверью, ведущей в личную комнату Дмитрия Борисовича, и доносившиеся оттуда голоса свидетельствовали о присутствии за стеной живых существ, причем весьма неравнодушных друг к другу. Я тихонько постучала, но, очевидно, диалог за стеной достиг уже такого уровня доверительности, если не сказать интимности, что мой стук был самым наглым образом проигнорирован. Приоткрыв дверь, я уже была готова ко всему. Я медленно вошла, делая вид, что не ожидала от парочки ничего, кроме невинного сидения и самой безобидной болтовни за бокалом мартини или чашечкой кофе.
Дмитрий Борисович сидел на плетеном стуле, тесно придвинутом к Светкиному креслу таким образом, что фигуральный смысл затертого выражения «tete-а-tete» приобрел присущую ему конкретность. Причем донжуан держал свой напряженный корпус на весу, так как двумя руками сжимал подлокотники Светкиного кресла, откуда она восторженно внимала и пронзительному взгляду, и искушающему слову фотографа-профессионала. В голосе Дмитрия Борисовича слышалось плохо скрываемое волнение мужчины, почти вплотную приблизившегося к вожделенной цели своего страстного домогательства.
— …Все это чепуха… господи, чего ты боишься и зачем тебе понадобилась подруга? Неужели по улицам Тарасова, как в стародавние времена, все еще бродят тургеневские барышни?
— Дело не в этом, я вполне доверяю тебе, но, сам понимаешь, этот человек, то есть ты, человек, которого я теперь знаю, это уже вовсе не тот надменный рассеянный тип из холла…
Я даже себе вообразить не могла…
Мое появление прервало поток путаных Светкиных объяснений. Дмитрий Борисович чуть отстранился от Светки и повернулся ко мне. С его немного порозовевшего от спиртного лица слетело знакомое мне плотоядное выражение, и сменившая его маска прохладной сдержанности и учтивости, очевидно, должна была показать, что он совершил не досадную оплошность, а допустил для зажигательного мужчины «испанского» типа извинительную фривольность. Справившись с замешательством, точно это меня застигли врасплох или разоблачили перед замочной скважиной, я, напуская на себя вид спокойной, как слон, и все понимающей подруги, произнесла:
— Извините, мне бы не хотелось вам мешать, но, если позволите, я все-таки отвлеку Свету… буквально на пару минут…
Что с ним делать — решать, конечно, Светке, но мой долг — строго предупредить ее относительно планов агентства. Для начала я запрещу ей появляться в этом благопристойном борделе, а затем… Ну, пусть, если хочет, встречается с Дмитрием Борисовичем, или Димой, как она именует этого фотографа-провокатора, на нейтральной территории, у себя, у него, только не здесь…
Услышав мой голос, Светка как бы вышла из транса и перестала корчить из себя смиренную монастырскую послушницу, которой инкриминируют незначительную шалость.
— Проводи меня до лестницы, — сказала я Светке, тайком от Дмитрия Борисовича подмигнув ей. И уже обращаясь к донжуану: — Мне действительно пора. Очень приятно было с вами познакомиться.
— Взаимно, всего хорошего, — прононс Дмитрия Борисовича облагородился теплыми нотками. Он был безумно рад, что я ухожу, предоставляя ему счастливую возможность извлечь из пылкой увлеченности неофитки понятную и желанную для такого знойного мужчины выгоду…
