…— Интересная история, — сказал следователь, — прямо чистый Майн Рид или, скажем, Джек Лондон. Между прочим, любимый мой писатель. Я, знаете ли, тоже в юные годы мечтал о море, да вот не пришлось…
Он развел руками.
— И чем вы объясняете все это? — продолжал Прохазов теперь уже деловым тоном.
— Не знаю, — ответил я, — с первого дня ломаю голову…
Конечно, кое-что прояснилось для меня в разговоре с Коллинзом, но ведь тот же Коллинз предупредил, что сделает все для сокрытия того, что произошло в действительности. А если это был организованный шантаж? Многие, может быть, не поймут меня, скажут, почему, мол, ты, капитан Волков, не выложил следователю всего сразу. А ведь намеревался сделать это, но колебался, потому что и рапорту смотрителя маяка с мыса Норд-Унст, о котором говорил мне Коллинз, тоже не верил до конца. Поэтому и не спешил, пытаясь еще раз — не для следователя, для себя, — проследить последний путь «Кальмара».
— Может, налетели на подводные камни? — осторожно вставил следователь.
— Нет, это исключено. На сдаче вахт в ноль часов я лично проверил счисление пути судна и обсервованное место[9]. Мы были в стороне от опасности.
— Но в непосредственной близости к берегу?
— Да, берег был относительно недалеко.
— А вот в лоции говорится, что в тех местах действуют течения и плавать ночью у островов Кардиган, идти сквозь Фарлендский архипелаг южным проливом не рекомендуется. Что вы скажете по этому поводу, капитан?
Я усмехнулся:
— Плавать человеку вообще не рекомендуется. Проще и безопаснее сидеть в кабинете и задавать вопросы. А если по делу, то я торопился сдать рыбу на плавбазу. Разве вам не известно, что и у рыбаков существует план?
— Э, нет, так не пойдет, Игорь Васильевич. Вы сердитесь, а это значит, что вы не правы, — улыбаясь, сказал следователь Прохазов. — Я ведь не поддеть вас хочу, поймите, а истину установить. Значит, допустим, что штурманская ошибка в данном случае места не имела. Что же еще? Может быть, произошло столкновение судов? — неуверенно сказал он.
— Нет, погода была отличная, и никаких огней перед этим мы не видели…
— Да-да… — Следователь сочувственно покивал головой.
— А если «Кальмар» налетел на плавающую мину? — спросил я вдруг Прохазова.
Надо было сейчас же сказать об угрозе мистера Коллинза, уж коли я не сделал этого раньше… Но обещанная Коллинзом ловушка, его шантаж сдержали первый порыв рассказать следователю все. И это сразу изменило положение.
А потом, когда следователь, сам того не зная, показал мне, как загнал меня в сети Коллинз, то рассказ о встрече с ним, Коллинзом, и о его угрозах в Бриссене был бы расценен следователем, да и всяким, наверно, на его месте, как попытка оправдаться любым способом. Потому я и промолчал…
— Вы говорите, что шли у берега? — сказал Прохазов. — И населенные острова там поблизости есть?
— Есть, — ответил я. — Островов там много.
— Взрыв мог быть услышан на островах? При хорошей погоде такой взрыв далеко, наверное, слышен?
— Конечно.
— Тогда читайте вот эту бумагу. Тут по-английски. Прочтете или дать перевод?
— Не нужно.
Я взял большой лист гербовой бумаги и прочитал официальный ответ администрации Фарлендских островов на запрос советского посольства. В письме сообщалось, что при опросе населения островов, находящихся в непосредственной близости от предполагаемого места гибели траулера «Кальмар», опрашиваемые все, как один, заявили, что никакого взрыва в ночь с двадцатого на двадцать первое июля сего года они не слышали…
«Мистер Коллинз, — подумал я, — теперь ваш козырь мне нечем крыть…»
— Значит, и этот вариант отпадает, — сказал следователь. — Что скажете, капитан Волков?
— У меня нет доказательств своей невиновности.
«Хватит, — подумал я, — хватит с меня двадцати смертей и безумного моториста… Что бы ни произошло, кто бы ни был виноват, я был капитаном «Кальмара» и отвечал за их жизни…»
— Нет, — повторил я, приняв окончательное решение, — у меня нет доказательств своей невиновности…
— А вы и не обязаны защищать себя, капитан Волков. Согласно презумпции невиновности…
— Как вы сказали? — переспросил я.
— Презумпция невиновности, — ответил следователь. — Буквально: предположение невиновности. Согласно этому никто не может считаться виновным, пока органы, на которые государством возложена функция поддержания обвинения, не докажут обратное. Коротко этот юридический принцип формулируется так: бремя обвинения лежит на обвинителе. Значит, все хлопоты, Волков, ложатся на нас. Впрочем, право защиты у вас всемерное, именно право защищать себя, не обязанность… Понимаете?
— Понимаю, — сказал я. — Презумпция невиновности… Значит, это она заставляет вас искать в этой истории обвиняющие меня моменты. Да… Мне трудно защищать себя, я ничего не могу объяснить, но и вам, по-видимому, придется нелегко…
Наша Светка родилась, когда выпал мне как-то сдвоенный рейс в Северном море. Так получилось: капитан сменной команды, направлявшейся к нам на плавбазе «Тунгус», неожиданно заболел. На попутном судне его отправили обратно, а я остался в море еще на сотню с лишним суток…
Впервые мне довелось увидеть дочку, когда исполнилось ей полгода. Это был улыбчивый розовый человечек, сидящий в кроватке с погремушкой в руке. Светка смешно болтала свободной ручонкой, улыбалась и лепетала на непонятном птичьем языке.
— Узнала, видишь, — сказала довольная Галка. — Кровь свою почуяла, верно…
Я подошел к дочери. Странные чувства переполняли меня, горло перехватило, когда протянул руки к Светке и прокашлялся.
— Не кашляй на нее, — сказала Галка. — Доченька, это папа… Он вернулся с моря.
Дочка потянулась ко мне, и я взял ее на руки, теплый и кровный для меня человечек…
В тот раз я провел дома месяца полтора. Каждый день мы гуляли со Светкой в сквере, дома я рассказывал ей морские байки и пел курсантские песни.
Галка пошла на работу, она переменилась, стала добрее, но и строже одновременно. Все свободное время возилась со Светкой, я предлагал жене оставить работу, только она слушать об этом не хотела, добилась дочке места в яслях и после моего ухода в море должна была относить Светку туда.
А пока роль няньки отвели мне, и, кажется, роль эта для капитана Волкова вполне подходила. Я даже недоумевал, глядя со стороны на собственное рвение.
Гуляя с дочкой, я часто размышлял о величайшем таинстве природы, именуемом «материнством». Мне всегда казалось, что женщина, ожидающая ребенка, причисляется природой к избранным, святым, что ли… Когда Галка ждала нашу дочь, я наблюдал за женой, смотрел в ее потемневшие, затуманенные глаза, будто видевшие нечто такое, что никогда не доступно мужчинам. Иногда ее губы трогала загадочная улыбка, словно она вспоминала одной ей известную истину, значительную и необыденную.
Мне никогда не приходилось прежде задумываться над существом отцовского чувства. И, увидев впервые Светку, я с особой болью вновь ощутил детские годы, прожитые без отца… Когда окончилась война и в город стали возвращаться фронтовики, я часами бродил по станционному перрону, украдкой всматриваясь в лица солдат, увешанных орденами и медалями. Я искал среди них отца, хотя и знал, что он никогда не приедет в Моздок, что у него другая семья, растут уже две дочери и нам никогда не быть вместе, мне, маме, Люське и нашему отцу. Ведь и наш-то он только потому, что мы носим его фамилию и в нас с сестренкой течет его, Василия Волкова, кровь. И тем не менее я ждал чуда. За три километра от нашего дома ходил на железнодорожную станцию и, пристроившись в сторонке, чтоб никому не мешать, часами наблюдал за чужой радостью. И надеялся… На что я, собственно говоря, мог надеяться?
Во время войны дети рано взрослеют. Ведь все беды взрослых случаются у них на глазах. И уже тогда мне были известны случаи: живые отцы не возвращались с войны к старым семьям, обзаводились на фронте молодыми подругами, начинали с ними новую жизнь. Бывало и такое… А наши отношения с отцом прервались еще до войны. Так чего ради он поедет к нам в Моздок, а не в далекий алтайский Бийск, где осталась его Зина с дочками? И все-таки едва ли не каждый день я уходил на железнодорожную станцию и ждал, ждал, ждал…
Теперь вот и сам отец. Я носил ненаглядную дочь на руках, и мне хотелось оказаться на миг в обличье собственного отца и его сердцем почувствовать то, что испытывал он в былые годы, когда держал на руках меня.
Когда я вспоминал об этом, мне подумалось вдруг, что вот ради Галки не покинул моря. Но может быть, я смог бы сделать это ради ребенка?..
…В день отхода в рейс я уговорил беременную Галку остаться дома.
