что Леонтий собирался жениться двадцать четыре раза?
– Ну что вы! – взмахнула на нее обеими руками Лия. – Просто чашки про запас.
– И я о том же.
– Не в том смысле! – В голосе женщины послышалось явное раздражение.
– А в каком? – невинно поинтересовалась Мирослава.
– Разве вы не знаете, что чашки бьются?
Мирослава ничего не ответила. Она не могла припомнить, когда в ее доме последний раз разбивалась посуда.
Лия Свиридова расценила ее молчание по-своему и сказала:
– Так что разбившиеся чашки нужно заменять новыми.
– И много у вас чашек разбилось? – спросила детектив.
– Пока только две, – ответила хозяйка.
«Удивительно, – подумала Мирослава, – что женам Свиридова не пришло в голову побить все чашки». Рисунок, имеющийся на чашках и блюдцах, идущих с ними в комплекте, тоже мог рассказать о характере человека, купившего эту посуду. Бок каждой чашки украшало сочное румяное яблоко, призывающее к тому, чтобы его надкусили. А по краю каждого блюдца ползла зеленовато-коричневая змея. Или змей! Кто их разберет. Но для того чтобы не понять, что имел в виду Леонтий, распивая чай со своими женщинами из этих чашек, надо быть тупее тупого. Вслух Мирослава своих мыслей не высказала, она просто взяла в руки одну из чашек и долго ее рассматривала. Чашки были тщательно вымыты, и если даже в чай было добавлено какое-либо вещество, то обнаружить его теперь было невозможно. Не надеясь на ответ, Мирослава спросила вдову:
– Вы не помните, из какой именно чашки Леонтий пил чай?
Лия пожала плечами:
– Я помню только, как уже и говорила вам, что Леонтий пил из чашки, которую ему подала Зина. А так-то все чашки на вид одинаковые.
– Скажите, а Аграфена Тихоновна присутствует на ваших так называемых семейных праздниках?
– Нет, никогда, – твердо ответила Лия, – Лутковская уходит накануне и ночует в своей квартире или у своей старинной подруги, – Лия фыркнула, – с дурацким именем Матильда.
– Имя как имя, – проговорила Мирослава, хотя у нее это имя тоже вызывало определенную ассоциацию и соответственно улыбку. Но она сдержала ее.
Судя по тому, что присутствовать на сборище жен Леонтия Аграфена Тихоновна отказывалась, она тем самым как бы давала своему любимцу понять – глаза бы мои всего этого не видели. Но Свиридов посыла Лутковской не понимал или не хотел понимать. Мирослава считала, что скорее второе, чем первое.
Дальше она стала думать о том, что могли подсыпать Леонтию. Снотворное? Или что-то другое? Например, клофелин. Но в таком случае Леонтий мог уснуть прямо за столом в присутствии всех жен. Преступник не мог пойти на такой риск. Значит, подсыпали что-то медленно действующее. Но опять же, куда подсыпали? В чай? Никто не мог знать, какую именно чашку выберет на этот раз капризный Свиридов. То, что из дома Леонтия вывозили уже спящим, Мирослава с некоторых пор не сомневалась.
– У вас все? – вывела детектива из раздумий Лия.
– Пожалуй, пока да, – ответила Мирослава. – Я с вами, Лия Артемьевна, прощаюсь. Позовите Лутковскую, пусть она меня проводит.
– Я и сама могла бы вас проводить, – ответила Свиридова, – но если вы настаиваете.
Вместо ответа Мирослава улыбнулась. И Лия, достав мобильник, набрала номер Лутковской.
– Аграфена Тихоновна, ваш детектив уходит, – Лия сделала акцент на слове «ваш», – и хочет, чтобы ее проводили именно вы.
Что ответила Аграфена Тихоновна, Мирослава не слышала, но появилась она ровно через минуту и, обратившись к Мирославе, сказала:
– Пойдемте.
Волгина охотно последовала за ней к выходу, ни разу не обернувшись на оставшуюся в помещении Лию.
Детектив и ее клиентка вышли на крыльцо, потом медленно спустились с него и пошли по двору. Вокруг было чисто, но не особенно уютно, с точки зрения Мирославы. Она не любила строго очерченных линий, всего слишком правильного.
Они уже дошли почти до автомобиля Волгиной, когда Лутковская сказала:
– Не знаю, помог ли вам чем-нибудь разговор с Лией. – И вопросительно посмотрела на Мирославу.
– Вы считаете Лию не слишком умной, Аграфена Тихоновна? – неожиданно спросила Мирослава.
– Я бы этого не сказала, – грустно ответила Лутковская, – просто…
– Что «просто»?
– Я никогда не была замужем, – ответила Аграфена Тихоновна. – И еще я очень любила Леонтия, – тяжело вздохнула женщина.
– Я понимаю, что вы очень любили его. И не одобряли, – проговорила Мирослава.
– Не одобряла, – не стала отрицать Лутковская. – Но поделать с этим, – она почему-то кивнула на оставшийся позади дом, – я ничего не могла.
– Понимаю, – обронила детектив.
– А я вот не понимаю, – неожиданно горячо проговорила Аграфена Тихоновна, – от большого ли ума или от жадности молодые здоровые женщины сходились с Леонтием и терпели все его выкрутасы. Я бы на их месте нипочем не стала!
И Мирослава сразу же поверила в то, что Лутковская и впрямь предпочла бы одиночество жизни в импровизированном гареме. Скорее всего, неосознанно она осуждала каждую жену своего любимца в отдельности и всех их вместе, презирая, может быть, за бесхребетность или не желание самим позаботиться о своей жизни. Вот только Леонтия она все равно любила, несмотря на то что он был трутнем.
Только сейчас Мирослава решила ответить на вопрос Лутковской:
– Мне пока трудно судить, насколько может помочь сказанное Лией. На первый взгляд пока никак.
– Я так и подумала, – вздохнула женщина.
– Аграфена Тихоновна, я хотела бы еще поговорить и с няней Кирилла.
– С Фаей? – удивилась Лутковская.
– Да.
– Так отчего же не поговорили сейчас? Позвать?
– Нет, нет! – остановила ее Мирослава. – Я хочу поговорить с ней вне этого дома.
– Я вам давала ее адрес, – напомнила Аграфена Тихоновна.
– Да, я помню. Но я хотела спросить вас, как сюда добирается Ермолаева?
– На старом автомобиле своего отца.
– Но я что-то не вижу здесь никакого автомобиля.
– Значит, он опять сломался и находится в ремонте.
– На чем же она поедет домой?
– Здесь недалеко автобусная остановка. Вы же видели: у нас тут не полноценный коттеджный поселок, мы находимся в городской черте. И тут почти впритык к нам многоэтажки. Был слух, что их снесут. Но, видимо, не получилось. Да и чего их сносить, дома-то еще крепкие. А то, что они находятся рядом с домами богатеев, никого в мэрии, скорее всего, не интересует. Да и разве должно интересовать?
– Думаю, что нет, – улыбнулась Мирослава и забралась в салон своего автомобиля. – Да, еще, – проговорила она, – во сколько Фаина Ермолаева уходит из особняка?
– Чаще всего в шесть вечера.
– И кто тогда занимается с мальчиком?
– Как кто? – сделала вид, что удивилась Лутковская. – Вы забываете, что у Кирюши есть мать.
– Нет этого я не забыла, –
