один парень читает книгу, ужасно похожую на его, но, когда Джейк сел напротив и присмотрелся, оказалось, что это новый роман Скотта Туроу [20], и такая «ложная тревога» повторялась с ним еще не раз. Что уж говорить о «Реверберациях», которых было продано меньше восьми сотен (и еще две сотни Джейк заказал сам, по скидке). А теперь этот зал был полон живых, настоящих читателей, заплативших свои кровные деньги за билеты, чтобы попасть в это шикарное место, читателей, сжимавших в руках его книгу, ловивших каждое его слово и разражавшихся смехом на любые его шутки, даже всякую банальщину о его «творческом пути» и о том, что он все так же носит ноутбук в кожаном портфеле, купленном вечность назад.
– О боже, – сказала ведущая, – я должна вам рассказать: я летела в самолете и читала эту книгу, и дошла до этого места – думаю, вы все понимаете, о каком месте я говорю – и я как бы ахнула! Как бы во весь голос! И подошла бортпроводница и сказала: «Вы в порядке»? А я говорю: «О боже, эта книга!» И она спросила, что за книгу я читаю, так что я ей показала, и она стала смеяться. Она сказала, такое у них уже несколько месяцев – люди вскрикивают и ахают посреди полета. Это как бы синдром. Как бы такой синдром сороки!
– О, это так забавно, – сказал Джейк. – Я всегда посматривал, что люди читают в самолетах. Моих книг я никогда не видел, уверяю вас!
– Но ваш первый роман был назван «новой и неординарной» книгой, согласно «Нью-Йорк Таймс».
– Да, верно. Это была огромная честь. К сожалению, людям это не передалось настолько, чтобы они своими ногами пошли в магазины и стали покупать ее. Скажу больше, я даже не думаю, что эта книга продавалась в магазинах. Помню, мама мне сказала, они не нашли ее в местном книжном на Лонг-Айленде. Ей пришлось заказывать ее. Неслабый облом для еврейской мамы, чей сын не стал даже доктором.
Взрывы смеха. Ведущая – ее звали Кэнди, и она была местной публичной персоной – сложилась пополам. Придя в себя, она задала Джейку весьма предсказуемый вопрос: как у него впервые возникла эта идея.
– Я не думаю, что идеи, даже великие идеи, так уж трудно найти. Когда меня спрашивают, откуда я беру свои идеи, мой ответ: в каждом номере «Нью-Йорк Таймс» сотня романов, а мы выбрасываем журнал или подкладываем в птичьи клетки. Если вы ограничены рамками личного опыта, вам может оказаться трудно увидеть что-то за пределами того, что случилось лично с вами, и, если только ваша жизнь не состоит из приключений, достойных «Нэшнл географик», вы вероятно решите, что вам не о чем писать роман. Но если вы окунетесь хотя бы на несколько минут в истории других людей и научитесь спрашивать себя: «Что, если бы это случилось со мной?» Или: «Что, если бы это случилось с кем-то, совершенно не похожим на меня» или «в мире, отличном от того, в котором я живу?» Или: «Что, если бы это случилось чуть по-другому, при других обстоятельствах?» Вы увидите, возможности безграничны. Дороги, которыми вы можете пойти, персонажи, которых вы можете встретить по пути, все, что вы можете узнать, так же безгранично. Я преподавал в программах на степень магистра искусств и могу вам сказать, возможно, самое важное из всего, чему вас может научить кто-либо. Выберитесь из своей головы и оглядитесь. Истории растут на деревьях.
– Что ж, окей, – сказала Кэнди, – но с какого дерева вы сорвали эту? Потому что, говорю вам, я читаю постоянно. Семьдесят пять романов за прошлый год, я подсчитала! Ну, «Гудридз» подсчитал, – она ухмыльнулась публике, и публика услужливо рассмеялась. – И я не могу представить другой роман, который заставил бы меня так ахнуть в самолете. Как же вам пришло такое в голову?
И снова его охватило это ощущение: холодная волна ужаса окатила Джейка – от макушки, по усмешливому лицу и по всем конечностям, вплоть до кончиков пальцев. Поразительно, но он никак не мог привыкнуть, хотя жил с этим каждый миг каждого дня, весь этот тур и предыдущий, и все те напряженные месяцы, предшествовавшие изданию, когда его новый издатель накручивал ажиотаж, а книжный мир начинал реагировать. Все то время, что он писал роман, занявший полгода, зиму и весну, у себя в квартирке, в Коблскилле, штат Нью-Йорк, и в кабинете через стену от старой стойки Творческого центра искусств «Адлон», надеясь, что никто из гостей-писателей не побеспокоит его жалобами насчет обслуживания или вопросами о том, как достать агента «Начинания Уильяма Морриса» [21], с того самого январского вечера, когда он прочитал некролог о своем выдающемся студенте Эване Паркере. Джейк жил с этим, каждый миг каждого дня, в постоянном страхе разоблачения.
Само собой, он не взял ни единого слова из тех страниц, которые прочитал в Рипли. Хотя бы потому, что у него их просто не было, а если бы и были, он бы выбросил их подальше. Даже если бы покойный Эван Паркер смог прочитать «Сороку», он бы нигде не нашел в ней своих слов, и тем не менее, с тех пор как Джейк напечатал на своем ноутбуке слова «ГЛАВА ПЕРВАЯ», он жил с ожиданием, ужасным ожиданием, что кто-то, кому известен ответ на этот вопрос – Как же вам пришло такое в голову? – встанет перед ним и направит на него обвиняющий перст.
Но Кэнди, похоже, не была таким человеком. Кэнди вообще была не семи пядей во лбу, и уж во всяком случае ничего не могла знать об этом. Что Кэнди привносила в их общение, так это восхитительное чувство легкости, в то время как на Джейка глазели двадцать четыре сотни человек, и он весьма ценил в ней это качество. А ее вопрос не имел скрытого смысла. Это был просто вопрос. Иногда вопрос – это просто вопрос.
– О, ну, понимаете, – сказал он наконец, – это вообще-то не особо интересная история. Мне вообще-то слегка неловко вспоминать об этом. То есть представьте себе самое тривиальное дело, какое только можно – я выносил из дома мусор, и мимо вдруг проехала эта мамаша из того же дома с дочкой-подростком. Они кричали друг на друга в машине. Очевидно, ну, понимаете, переживали накал страстей, как никакая мать и дочь-подросток на свете.
Джейк сделал паузу для смеха публики. Эту историю про вынос мусора он приберегал как раз для таких случаев и рассказывал уже не в первый раз. В этом месте люди всегда смеялись.
– И тут мне на ум пришла
