Я попробовал найти его по старому адресу. Резкий голос сообщил мне по телефону, что новые жильцы понятия не имеют, где находится Павис, выразили пожелание, чтобы их перестали беспокоить, и сожаление, что они вообще въехали в дом проходимца.
Я попробовал связаться с его адвокатами, которые остолбенели, услышав, кто его ищет. Они сказали, что не могут разглашать нынешний адрес клиента без его разрешения: их тон не оставлял сомнений, скорее Шейлок пожертвовал бы деньги на приходской благотворительный базар, чем Павис дал такое разрешение.
Я попытал счастья в Лейхиллской тюрьме. Безрезультатно.
Наконец, я попытался обратиться к одному из своих знакомых по скачкам. Его звали Вивиен Иверсон, он содержал игорный клуб в Лондоне и, казалось, всегда был в курсе всех скандалов на почве коррупции до того, как они становились общественным достоянием.
— Дорогой мой Ро, — сказал он, — ты ужасно не популярен в этих кругах, разве ты не знаешь?
— Догадываюсь.
— Ты повергаешь в трепет растратчиков, друг мой. Они толпами бегут из Ньюбери.
— Ну, конечно. И еще я каждый год облегчаю карманы призера Дерби.
— Можешь шутить сколько угодно, дружище, но недавно прошел слух… — Он замялся. — Видели, как те двое маленьких обманщиков, Глитберг и Онслоу, разговаривали с Пависом, который избавился от тюремной бледности с помощью кварцевой лампы. Из вполне надежного источника мне известно, что главной темой их совместного выступления была лютая ненависть к Бриттену.
— С предполагаемым отмщением?
— Никаких сведений, дружище.
— Не мог бы ты выяснить?
— Я только слушаю, мой дорогой Ро, — заметил Вивиен. — Если я узнаю, что топор войны вырыт, я сообщу тебе.
— Ты прелесть, — сухо сказал я.
Он расхохотался.
— Коннат Павис приходит сюда играть почти каждую пятницу.
— Во сколько?
— Ты задаешь слишком много вопросов, дружище. После обеда и до рассвета.
— Как насчет предоставления мне разового членства?
Он тяжело вздохнул.
— Если ты склонен к самоубийству, я скажу управляющему, чтобы он впустил тебя.
— Увидимся, — ответил я. — И спасибо.
Я повесил трубку и с унылым видом уставился в пространство. Глитберг и Онслоу. Каждый получил по шесть лет и освобожден досрочно за хорошее поведение… Вероятно, они познакомились с Коннатом Пависом в Лейхилле, и едва ли кому-то из них послужило утешением, что я посадил всех троих.
Глитберг и Онслоу служили в местном городском совете и обкрадывали доверчивых налогоплательщиков, а я вышел на них по следам некоторых махинаций, которые они проворачивали совместно с одним из моих клиентов. Мой клиент отделался штрафом и с бранью забрал у меня свои дела.
Мне стало интересно, сколько времени все растратчики, нечестные адвокаты и коррумпированные политики проводят в Лейхиллской тюрьме, вынашивая планы новых махинаций, в ожидании момента, когда их выпустят. Глитберг и Онслоу, должно быть, освободились около шести месяцев назад.
Дебби ушла к зубному врачу, а Питер на свои бухгалтерские курсы, и на этот раз я тщательно закрыл за ними дверь.
Я слишком сильно устал, чтобы дальше ломать голову над проблемами мистера Уэллса. Страх, пережитый утром, рассеялся, но даже крепкое тонизирующее средство в лице Джосси Финч не могло изгнать ощущение постоянной угрозы. Я подремал часок в кресле, которое предназначалось для особо важных клиентов, и когда пришло время, запер картотеку, свой стол и каждую дверь в офисе и спустился к машине.
За спинками передних сидений никто не прятался. Никто не подстерегал у автостоянки. В багажнике — ничего, кроме чемодана, который я положил туда утром. Я завел машину и выехал на дорогу, не потревоженный никем и ничем, помимо собственных нервов.
Конюшни Уильяма Финча находились на юго-западе Ньюбери: гигантский комплекс построек раскинулся в долине, а на склоне холма высился викторианский особняк, УВИТЫЙ плющом. Я подъехал к дому как раз в тот момент, когда Финч выходил из него, и мы вместе пешком спустились вниз к первому блоку боксов.
— Рад, что вы смогли приехать, — сказал он.
— Я сделал это с удовольствием.
Он непринужденно и обаятельно улыбнулся. Высокий человек лет пятидесяти, уже начавший седеть, он превосходно владел собой и прекрасно управлял конюшней. У него было широкое лицо, крупный, красивой формы рот и внимательный взгляд. Благодаря его заботам и лошади, и их владельцы процветали.
Годы успеха позволили ему занять положение, которым он откровенно наслаждался.
Мы переходили из стойла в стойло, в каждом задерживаясь на пару минут. Финч объяснял, на какую из лошадей мы смотрим, и добавлял несколько слов о ее родословной и спортивной форме. Каждый раз он обменивался впечатлениями с конюхом, отвечавшим за данную лошадь, и главным конюхом, совершавшим обход вместе с нами. Если все было в порядке, Финч похлопывал скакуна по шее и угощал морковкой из сумки, которую нес главный конюх. Ежевечерний осмотр конюшен являлся весьма важным и широко распространенным обычаем, которого придерживался каждый тренер в королевстве.
Мы подошли к пустому деннику в конце ряда. Финч с улыбкой указал на него.
— Ивански. Мой участник в розыгрыше Национального. Его повезли в Ливерпуль.
Я едва не разинул рот, точно идиот. Я так долго был оторван от нормального мира, что совершенно забыл о скачках на Большой Национальный приз, которые состоятся в ближайшую субботу. Я откашлялся.
— У него, должно быть… э… достаточно хорошие шансы в своем классе, — замечание вполне нейтральное, но Финч не согласился.
— Он набрал слишком большой вес по сравнению с тем, какой имел в Хейдоке. У него неважно получается с Вассерманом, вы не находите?
Я напряженно стал вспоминать, какое мнение имел по этому поводу в благополучной и далекой жизни три недели назад. Ничего стоящего мне в голову не пришло.
— Уверен, он справится как надо, — сказал я.
Финч кивнул, как будто не заметив слабости аргумента, и мы пошли дальше. Лошади, все до одной, производили великолепное впечатление, лоснящиеся, тщательно ухоженные, в отличной форме. Мой запас комплиментов иссяк задолго до того, как закончился обход конюшен.
— Хотите выпить? — спросил Финч, когда старший конюх закрыл последнюю дверь.
— Это было бы великолепно.
Мы поднялись к дому, и он провел меня в гостиную, одновременно служившую и кабинетом. Диван и стулья, обитые ситцем, большой письменный стол, сервировочный столик с напитками и бокалами, на стенах множество фотографий со скачек, вставленных в рамки. Обстановка, обычная для процветающего тренера.
— Джин? — предложил он.
— Виски, если можно.
Он угостил меня щедрой порцией виски, а себе налил джина, словно простую воду.
— Ваше здоровье, — сказал он.
— И ваше.
Мы сделали традиционный первый глоток, и он жестом пригласил меня сесть.
— Я нашел вам эту проклятую кассовую книгу, — сообщил он, выдвигая ящик стола. — Тут все: книга и папка с расписками по мелким статьям расходов.
— Прекрасно.
— А что с налоговыми инспекторами?
— Не беспокойтесь. Я уже подал прошение об отсрочке.
— Но дадут ли они ее?
— До сих пор нам ни разу не отказывали, — заверил я его. — Они дадут еще около месяца, а к тому времени мы сделаем ваш отчет и аудиторскую проверку.
Отдав должное джину, он удовлетворенно расслабился.
— Мы можем надеяться, что на следующей неделе Тревор будет уже здесь и сосчитает тюки сена и седла? — с долей иронии над предстоящей тщательной проверкой сказал он.
— Ну, — замялся я, — возможно, в конце недели или сразу после выходных. Он не вернется раньше среды-четверга. — Интересно, что означало «возвращаюсь среду»: приезжаю в среду или приду на работу?
— Я сделаю большую часть предварительной бумажной работы, чтобы сэкономить ему время.
Финч повернулся к сервировочному столику и отвинтил крышку с бутылки джина.
— Я думал, он должен приехать в понедельник.
— У него сломалась машина где-то во Франции.
— Ему повезло. — Он выпил залпом. — Однако если вы начнете работать, то успеете с аудиторской проверкой вовремя.
— Не волнуйтесь из-за налоговой инспекции, — сказал я.
Но каждый начинал волноваться, когда получал по почте официальную повестку. Если этот человек не просил об отсрочке и не являлся в назначенный час, инспектора устанавливали годовой налог в таком размере, каком хотели, и эту цифру уже невозможно было оспорить. Как правило, она намного превышала ту сумму, которую полагалось заплатить на самом деле, поэтому повесток боялись как черт ладана.
Меня обрадовало стремительное появление обладательницы расклешенной коричневой юбки и светлых пышных волос. Она держала рыжего кота, который пытался выпрыгнуть у нее из рук.
