— Доминик водолаз, — сообщила Мелоди.
— Да? — поднял брови Бишоп.
Доминик вежливо кивнул:
— Да.
Бишоп собрался задать очевидный вопрос — «за чем ныряете?» — но ему почему-то показалось, что мужчина ответит шутки ради — «чтобы спрятаться», и он просто рассмеялся. Надо же было так сказать: «Доминик водолаз», и все.
— За жемчугом ныряете или так, для удовольствия? — спросил все-таки Бишоп.
Словно забыв, о чем шла речь, Доминик тряхнул своей львиной головой и ответил:
— За чем придется.
Мелоди подтвердила его слова кивком головы.
— Я хочу сегодня пойти посмотреть. В гавань. Он собирается нырнуть для меня.
— Правда? — проговорил Бишоп.
Доминик неожиданно улыбнулся.
— Не знаю, почему меня попросили это сделать. Что там смотреть? Со дна гавани и доставать-то нечего, кроме гнилых рыболовных снастей.
Бишоп знал, что хотела увидеть Мелоди. Силу, грацию, стойкость, полет — мимолетное явление сына Посейдона собственной персоной.
— Вы что же, всю жизнь ныряете? — поинтересовался Бишоп.
— Да, всю жизнь. Под водой я счастлив. — Доминик снова улыбнулся. — Природа, видимо, ошиблась в отношении меня. Я, наверное, должен был родиться рыбой.
Бишопу нравился этот человек. Теперь ему стала понятна странная блеклость его глаз: это же сама зеленоватая водная глубина, куда бьет сверху солнечный свет. Они приобрели качество того, что Доминик больше всего любил.
Мелоди посмотрела на Бишопа и сказала так, словно Доминика здесь не было:
— Он мне рассказывал. Он ныряет за чем угодно — за губкой, жемчугом, за сокровищами в затонувших кораблях, за необычайными представителями морского мира, которых он ловит для натуралистов, за всем. И ужасно рискует.
Доминик выглядел несколько смущенным. Он произнес со своей быстрой, ясной улыбкой:
— Да там риска не больше, чем в Париже, когда вы переходите улицу.
Бишоп улыбнулся в ответ.
— Ну тогда ваши шансы растут.
— Мои шансы? — не понял Доминик.
— Он хочет сказать, что переходить улицу в Париже с каждым днем все опаснее, — объяснила Мелоди.
Даже то, как она произнесла слово «опасно», выдавало удовольствие, которое оно ей доставляло.
Доминик покачал головой.
— Практически в воде вовсе не опасно. Иногда, если окажешься в Тихом океане, встречаются дрейфующие водоросли, и сквозь них трудно пробиться с ножом, стебли бывают толщиной с руку. Ну и, конечно, акулы, но если на них прикрикнуть, они уплывают.
— Прикрикнуть? — удивилась Мелоди.
— Да, их отпугивает шум. Но когда кричишь, теряешь много воздуха, и тогда нужно быстрее подниматься. — Он пожал плечами. — Приходится увиливать от них, как от налогов. Но на налоги кричать бесполезно. Поэтому я предпочитаю акул. За исключением только большой серой. — Он говорил медленно, будто вспоминая. Бишопу подумалось, что он всегда говорит так о подводном мире. Ведь он проводит там большую часть времени; и даже сейчас находится где-то там.
— А какие они?
Мелоди была очарована. Бишоп подумал: на этот раз ей попалась крупная рыба — большая, красивая рыба в опасных водах.
— Серые акулы встречаются у берегов Новой Зеландии. Кожа у них серебристо-серая. В отличие от людей они не знают жалости. Есть дурацкое поверье, будто они всегда добывают своего человека. На них можно кричать сколько угодно, их это не пугает, а когда вы потеряете дыхание и начнете быстро подниматься на поверхность, они вас преследуют. У них огромная скорость, и они не боятся тени вашей лодки, даже если она очень большая. Они преследуют вас до конца, а когда поворачиваются для нападения, воду пронзает серебряная вспышка.
Голос Мелоди стал резким, словно у нее пересохло горло:
— И тебе пришлось встретиться с такой акулой?
— Да. Это было возле одного из островов Новой Зеландии. Мы погрузились всего на несколько морских саженей, вода была чистой. И тут появилась серая. Увидела меня и ринулась за мной. Рядом был еще один человек. Мы могли только защищаться от нее ножами, стараясь в то же время скорее добраться до лодки. Оттуда кричали и визжали индейцы-маори, они бросали в акулу копья, свинцовые грузила, все, что попадало под руку, чтобы ее отпугнуть. Но эта акула как разъяренный бык: она ничего не боится. Я целым и невредимым добрался до лодки, и меня втащили на борт. А за мной бурлила вода — белая с красным. Красной была кровь. Тот, другой, был моим братом, и это была его кровь.
Мелоди не могла отвести глаз от сильно загорелого лица. Бишоп наблюдал за ее отражением на стенке своего стакана. Доминик смотрел вдаль, на маленькую голубую гавань. Зрачки его превратились в крошечные точки.
— Нет времени вспомнить даже о своем брате, когда смерть смеется тебе в лицо. Акулу тоже убили. Копье попало ей в глаз. Позже мы увидели самца, ее пару. Супруг, оставшийся без пары, будет бороздить океан в поисках подруги, пока не умрет от старости.
Бишоп почувствовал, как вздрогнула Мелоди. Доминик посмотрел на них и неожиданно улыбнулся.
— Но в этих водах не водятся серые акулы. Завтра я нырну в гавани и достану для вас ржавый рыбацкий крючок или дешевое колечко со стеклом — какая-нибудь рассерженная девушка швырнула его в воду, узнав истинную цену подарка своего возлюбленного.
— Завтра утром? — резко прозвучал голос Мелоди.
— Да, если хотите.
— Пойдем со мной, посмотрим, — кивнула она Бишопу.
— Хорошо, мне тоже интересно.
* * *
Днем Бишоп составил компанию де Витту для игры в теннис. Помахав ракетками около часа, они устроились на веранде с холодной кока-колой. Де Витта беспокоила ширина его талии.
— Мелоди говорит, что я толстею. Вы тоже так думаете, Бишоп?
— Что вы хотите от меня услышать?
— Скажите «нет».
— Нет. Я бы не сказал, что толстеете.
Де Витт сделал гримасу и некоторое время смотрел на корт. Наконец спросил:
— Где она теперь?
— Кто?
Гладкое лицо повернулось к Бишопу.
— Мелоди. Разве вы не вместе приехали сюда?
— Да, вместе. Но я не знаю, где она. Рискну высказать предположение, что она с Домиником.
— С Домиником Фюрте?
— С водолазом, если его так зовут.
— Да, он. Хороший человек. Не знаю, что он делает в этой грязной яме, где сорят бриллиантами. Ведь он дитя природы.
— Возможно, он здесь по той же причине, что и вы.
Де Витт улыбнулся во весь рот и поинтересовался:
— По какой именно?
Бишоп пожал плечами.
— Откуда мне знать. Но и у него может быть такая же причина.
— Я здесь для того, — медленно произнес де Витт, — чтобы поглазеть на людей. У меня есть тут надежно защищенный от друзей стеклянный вигвам, который я на себя натягиваю и через его прозрачные стены наблюдаю за людьми. Присутствующих не имею в виду — ваше общество доставляет мне удовольствие. Но за тем, что происходит вокруг, следить очень интересно, хоть и мурашки порой ползут по спине. Приходилось вам видеть, как полоска пляжного песка во время прилива становится все меньше и меньше? Очень похоже. Мир здесь никогда не был особенно большим. А теперь он начал съеживаться.
Полузакрыв глаза, Бишоп следил за ритмичным мельканием загорелых ног и рук, за перемещением белых пятен одежды, резкими взмахами ракеток, перелетами мячей.
— Вы хотите сказать, деньги утекают?
— Не только деньги. Уходят радость и веселье. Люди обычно приезжали в такие места, чтобы отдохнуть и развлечься. Тут было хорошо, и они получали то, что хотели. Сейчас сюда сбегают — как в богадельню или в психиатрическую больницу. Приезжают, чтобы скрыться. От налогового инспектора, которому нужны их деньги, от правительства, которое ограничивает их свободы, от близких, которые заедают их жизнь.
— Люди кажутся здесь достаточно счастливыми, — сказал Бишоп. — Вон те, например, внизу. Что вы скажете о них?
— А, теннис. Полпроцента играет в теннис — или плавает, или занимается серфингом. Хорошее, здоровое развлечение. Все остальные кочуют из бара в бар, переходят от рулетки к баккара. Как я.
— Позавидовал бы вашей отрешенности.
— Но не завидуете. Вы к этим людям не относитесь. Вы здесь по какому-то делу. Мелоди говорила мне. Но не сказала, по какому.
— Я провожу здесь расследование.
На мгновение в глазах де Витта мелькнула улыбка.
— Значит, у нас с вами одинаковые мотивы.
— Не совсем. Меня интересует один человек, а не общество в целом.
— Вот как? И кто этот человек?
— Дэвид Брейн.
— Брейн… — задумчиво проговорил де Витт. — Я слышал о нем. Но разве расследование еще не закончено?
— Официально — да. А это частное.
Де Витт искоса глянул на Бишопа.
— И персональное?
— Лишь постольку, поскольку я сам причастен к этой аварии.
— Да, верно, вы ведь тоже были там. Мелоди говорила мне.
