– Как же? – окончательно растерялся Юра. – Вы же сами только что сказали, что я брал деньги за репетиторство.
– В последний раз говорилось уже о других деньгах. О тех, которые пропали из квартиры Трифоновых, – продолжал вести расследование директор.
– Да, – поддакнул Трифонов, – там, в тумбочке, не только моя зарплата лежала, но и аванс жены. Нехорошо, молодой человек. Сначала обо-драли Аллочку, как липку, за занятия по физике, а потом еще и то, что на хлебушек отложено, увели.
– Я вообще ничего не знаю ни про какие деньги, – закричал Юра, поняв, что влип во что-то ужасно неприятное, – я не брал деньги за занятия!
– Ты хочешь сказать, что моя дочь врет? – приподнялся в кресле отец Алки.
И тут Юра все понял. Алка действительно врала. Она выманила у родителей деньги, сказав, что Юра потребовал плату за уроки физики. А если она смогла сделать это, значит, могла и забрать деньги из тумбочки. Забрала, истратила и, испугавшись, свалила все на него. В классе поговаривали, что отец действительно до сих пор иногда лупит Алку.
– Кстати, а вы уверены, что ваша дочь сказала вам всю правду? – повернулся директор к Трифонову. – Просто до этого момента за Бобровым не наблюдалось подобных преступлений.
– А стул кто практикантке подменил? – пискнула Нина Ивановна.
– Ну, это шалость. Злая, глупая, непродуманная, но шалость. А тут – уголовное преступление.
Юра еще думал, как выйти из этой дикой ситуации с честью, как вдруг раздался рык Трифонова:
– Удушу сучку, если так. Живого места не оставлю.
На него зашикали директор и классный руководитель, а Юра моментально принял решение:
– Не надо ее бить. Это я взял деньги.
– Господи, да зачем тебе деньги? – запричитала Нина Ивановна. – Ты же не куришь, не шатаешься. Тебе вполне бы хватило и того, что ты заработал на репетиторстве.
– Мне не хватило. Я джинсы хотел купить, – сказал первое, что пришло ему в голову, Юра.
– Эх, молодежь, – вздохнул директор, – за штаны на все пойти готовы. Деньги придется вернуть. Товарищ Трифонов согласен не выносить сор из избы и решить все по-домашнему, так сказать, не заявляя о краже в милицию. Ты понимаешь, что это значит? Человек тебя от тюрьмы спасает! Ты хотя бы поблагодарил его, что ли.
Юра пытался выдавить из себя хоть слово, но не мог. Он смотрел на белые, поросшие густыми черными волосами руки Трифонова и почему-то испугался, что его заставят поцеловать эти руки. При этой мысли к горлу подкатил противный комок, и мальчик выбежал из кабинета директора.
Его долго и муторно рвало в туалете, потом он умылся и вернулся в кабинет.
– Сколько денег я взял у вас в тумбочке? – почти спокойно спросил он.
Трифонов назвал сумму. Юра кивнул и вышел. Вслед за ним заспешил Трифонов.
– А вам не кажется, что не все в этой истории чисто? – задумчиво проводил их взглядом директор.
– Ой, ну что вы усложняете? – отмахнулась Нина Ивановна. – Даже если он и не трогал этих денег, все равно поделом ему. Будет знать, как подтягивать отстающих за деньги. Фу, какая гадость.
– Действительно, гадость, – согласился директор, – только все равно мне кажется, что эта Алка еще большая дрянь, чем прикидывается.
– Выбросите из головы, – посоветовала Нина Ивановна, – проблема решилась, и ладно. Вы представляете, какой шум бы поднялся, если бы отец девочки отправился прямиком в милицию?
– И правда, – согласился директор, – спасибо ему хоть за это.
Они быстро забыли об этом неприятном инциденте. Для Юры же он имел самые роковые последствия.
– Он действительно не брал этих денег? – спросила я.
– Конечно, разве не понятно?
– И как Бобров выкрутился из этой ситуации?
– К сожалению, Нина Ивановна сообщила обо всем его отцу. Деньги родители Юры вернули, комсорг провел еще одно обличительное собрание, после которого половина класса стала смотреть в сторону Юры даже не с презрением, а с брезгливостью, отец… об этом даже говорить не хочется. Только мама не поверила в виновность сына, но одна она ничего не могла сделать. Надо было ходить, разбираться, добиваться, скандалить, надо было заставить признаться Алку, но у родителей, как правило, нет на это времени и желания. А дети, как они считают, в силах выдержать и более серьезные испытания.
– Когда вы упомянули про роковые последствия, – напомнила я, – вы имели в виду именно то, что только что перечислили?
Он имел в виду совершенно другое. Если бы на этом все и закончилось, его друг нашел бы в себе силы закончить школу. А там – вуз, может быть, даже в другом городе. И вся эта грязненькая история забылась бы. Но на другой день к нему как ни в чем не бывало подскочила Алка. Она уже привычно чмокнула Юру в щеку, попросила прощения и сказала, что ей действительно позарез были нужны деньги. Где взять их, она не знала, не воровать же идти, вот и пришлось слегка его подставить. Но он ведь не сердится, правда? Она так беззаботно лепетала, так забавно рассказывала о реакции отца, когда тот обнаружил пропажу денег, что Бобров даже улыбнулся. Алка, закрепляя победу, пригласила его в кино. Юра, сгорая от стыда, признался, что у него нет денег. Девушка хлопнула себя по лбу, расхохоталась и сообщила, что это она приглашает его в кино. В качестве моральной компенсации. Юра сообразил, что приглашает она его на те самые деньги, и отказался.
Впереди еще была травля со стороны комсорга Коли, отчуждение класса, жалостливые и брезгливые взгляды учителей, но ему уже все было нипочем. Он окончательно и бесповоротно влюбился. И то, что он спас любимую от заслуженного наказания, придавало всей этой истории ореол жертвенности. Теперь он ничего не боялся.
А потом у Алки стряслась очередная неприятность. Она стащила журнал из учительской и стерла двойки свои и еще нескольких одноклассников, чтобы замести следы. И опять это преступление взял на себя Бобров. В следующий раз она поставила подножку однокласснице, девочка заработала сложный вывих, а Юра очередной выговор. В тот момент он случайно находился рядом, а во всеобщей кутерьме никто не заметил, кто совершил этот проступок.
Комсорг Коля взбеленился окончательно, когда кто-то выкрал у него печать для постановки отметки об уплате членских взносов и «опечатал» все стены в мужском туалете. Алка, смеясь, призналась и в этом грехе, и Юра, недоумевая, как девушка могла безнаказанно проникнуть в мужской туалет, отмывал после уроков стены под контролем школьной уборщицы. Печать так и не нашли, Бобров же окончательно заработал репутацию циничного хулигана.
Юра удивлялся, как это Алка ухитряется чуть ли не каждый день вытворять какую-нибудь проказу? Она никогда не слыла примером для одноклассников, но так распоясалась только после того, как начала дружить с Юрой. Да и попадалась она с завидной регулярностью. Вернее, не попадалась она только потому, что Юра успевал признаться в совершении ее очередного преступления. Разве мог он подумать, что она нарочно подставляет его. И делает это по просьбе того, кого действительно любит.
– Гарри? – угадала я.
– Да, – кивнул Ростов, – ребятки подобным образом развлекались.
– Значит, эта выдумка с репетиторством с самого начала была провокацией?
– Гарри сумел срежиссировать интересный спектакль. Он сразу понял, что представляет собой Бобров, и просто хотел проверить, до чего он может дойти в своем благородстве и самопожертвовании.
Ему интересно было сломать парня, заставить его выдать любимую девушку. Алке он дал поручение влюбить в себя Юру, втереться к нему в доверие. С помощью девицы Гарри узнавал о слабых местах Боброва и бил именно по этим местам.
– Например?
– Юра умел сострадать и чувствовать чужую боль. А Алка однажды при нем натравила соседскую овчарку, гуляющую без присмотра, на какого-то жалкого алкоголика. Та здорово потрепала беднягу. Хозяина овчарки ждали большие неприятности, а саму собаку пришлось бы усыпить, если бы не удалось доказать, что она не просто так напала на пьяницу. Алка разрыдалась, заявила, что ей очень жалко бедную собачку, но признаваться она боится. Юре тоже было жалко овчарку. И хозяина ее. А больше всех – бедолагу, оказавшегося не в том месте не в то время. Только себя он пожалеть не догадался. В который раз.
– Мне все понятно, – резюмировала я, – вы знаете какие-нибудь слабые места Алевтины Трифоновой, ныне Дударевой?
– Она очень любит себя, – усмехнулся Ростов, – и мужчин.
* * *
– Ариша, – подсела я к деду, отобрав у него газету, – что ты знаешь о семействе Дударевых? В первую очередь меня интересует его супруга.
– Алевтина? Если ты будешь общаться с этой прачкой, я не сяду с тобой завтракать за один стол, – фыркнул он.
– Почему прачкой? – рассмеялась я. – Муж сэкономил на стиральной машинке?
– Она из породы прачек. Сколько ни делай из нее принцессу, красные руки и грубые замашки не скроет никакое воспитание и шелк перчаток. Я фигурально выражаюсь.
