тебя…
Все душевные терзания были так явственно написаны на его простодушном лице, курносом и веснушчатом, что Фома улыбнулся. Давай, парень, соберись… ну?
— Мы с ребятами поговорили и решили… — Ник снова на минуту замялся, — мы вам хорошо заплатим, не сомневайтесь, господин комиссар! Мы скинулись.
«Ты, конечно, добрый парень, но какой же ты дурак», будто говорил взгляд Фомы. «Разве ж я могу взять ваши деньги?» А вслух он произнес:
— Вот кем-кем, а частным детективом я еще не был. Видно, никогда и не буду, поэтому деньги свои убери. Но за то, что предложили — спасибо. Как дело закончу — сходим вместе пообедать. В тот ваш любимый бар, у него еще такое дурацкое название.
— «Две старых обезьяны»?!
— Он самый.
Ник О*Брайен замолчал, умоляюще сложив руки.
Лицо господина комиссара приняло суровое выражение.
— Хорошо, я возьмусь за это дело. Но о моем расследовании — никому ни слова, ясно? — И Фома выразительно показал глазами на потолок.
— Ясно, — вполголоса произнес Ник, еще не веря своему счастью. — Слушаюсь, господин комиссар!
— Мне может понадобиться ваша помощь — и даже в неурочное время.
— Всегда, господин комиссар! Мы готовы… да хоть сейчас! — подскочил на стуле Ник.
— Сейчас не надо, — охладил его пыл Фома. — Сейчас я пойду домой, ужинать и спать. На голодный желудок я неважно соображаю. И вам пора домой, офицер. Уже заждались, наверное. Спокойной ночи, О*Брайен!
— И вам спокойной ночи, господин комиссар. Спасибо вам…
— Пока не за что, — сказал Фома, закрывая кабинет на ключ. Про злополучный шарф он опять забыл, и тот уныло свисал из правого кармана плаща. Не оборачиваясь, господин комиссар помахал рукой на прощение.
Младший офицер Ник О*Брайен пристально смотрел ему вслед.
— Как это за что, господин комиссар? — счастливым голосом произнес он. — Спасибо вам за надежду.
Его простоватое курносое лицо расплылось в улыбке. Теперь все, все будет, как надо. Патрик — где бы он ни находился сейчас — будет доволен: его любят, его помнят, за него отомстят. По совести, но главное — по закону. Так будет правильно. И только — так. Ибо нет преступления без наказания, нет и быть не должно. Благослови вас бог, господин комиссар!
… А господин комиссар, тем временем, ехал в такси. С трудом сдерживая зевоту и предвкушая сытный, плотный ужин: отбивные (не меньше пяти!), горячая паста и, конечно, шоколад со сливками, м-мм, красота-а! И, наконец-то, семичасовой сон — впервые за две последние две недели. Фома и представить себе не мог, какой сюрприз ожидает его дома.
[i] Один из главнейших постулатов римского права.
Интересно, что должен чувствовать человек, получивший анонимку? Гнев? Недоумение? Обычный человек — возможно, только господин комиссар от подобных эмоций давно отвык. И сейчас испытывал, скорее, брезгливый служебный интерес: что эта дрянь может мне сообщить… ну-ка, ну-ка! Так рассуждал господин комиссар, достав из почтового ящика немного мятый конверт без обратного адреса. Внутри оказался лист самой дешевой, дрянной бумаги, рыхлой и серой. На ней печатными буквами — разного размера, вкривь и вкось, — был написан следующий текст.
Вот завсегда так: убили-то чужого кого, а сердце-то болит у меня. Потому как никто из господ полицейских ни за что не дотумкает — кто этого жулика ухайдокал. Ничтожество он есть и без гроша в кармане, но гасить-то его зачем? А вот есть такие наглые дефки, им жизнь чья-то и закон — все нипочем. Тока отвернись — она тебя и того… к праотцам ушлет. И ничего в душе ейной не почешется. Вы хоть полиция, но тоже люди — не побережетесь, она и вас туда отправит. Потому как злая и хитрая. Потому как иностранка, все они такие! Мерседес ди Сампайо ее имя.
Живет эта гнусная особа на улице Коронации, в пансионе «Под платаном». Работает в магазине игрушек «Детские забавы», что возле Звездной площади. Ежели вздумает отпираться — вы ей сразу по башке. Чтоб охмурить вас не успела, вот почему!
С премногим уважением, не подумайте чего дурного.
Доброжелатель
Фома смотрел на исписанный «доброжелателем» листок и хмурился. Конечно, можно было порвать эту дрянь на мелкие клочки, прямо здесь… да толку? За первой анонимкой непременно последует и вторая, порвешь и ее, промолчишь — значит, будет и третья. А с ней и жалоба начальству, на нерадивого, равнодушного к своему долгу, господина комиссара. По своему опыту, Фома знал: такие «доброжелатели» настырны, как клопы или клещи. Вопьется — не отцепится. Что ж, завтра с утра и навещу… как ее там? Мерседес ди Сампайо, хм. Где-то когда-то он уже слышал эту фамилию… или читал в газете о ком-то, ее носящем. Но где, когда? Нет, сейчас не вспомнить.
Эх, как же он забыл-то — с утра не получится, с утра они хоронят Патрика и ребят… это долгое дело, затянется до полудня.
Фома вздохнул и внезапно очнулся: черт подери, сколько можно стоять возле двери собственной квартиры, что-то бормоча под нос? Он сложил письмо вдвое, запихнул в карман, после чего — наконец-то! — переступил порог. Завтра, все завтра! А сейчас — ужинать и спать, с трудом удерживая зевоту, подумал Фома.
* * *
С утра хоронили погибших в ту воскресную ночь. Патрика, Лесли и еще троих ребят. На старом францисканском кладбище собралась огромная толпа — в Управлении полиции, и в комиссариатах остались только дежурные, немногочисленные охранники и несколько человек, занятых неотложными делами, еще несколько полицейских присутствовали в суде… тут уж, хочешь или не хочешь, а терпи. После простишься. Они и терпели, мысленно чертыхаясь.
К неудовольствию господина суперинтенданта, явилось «слишком много женщин. И ясно, к кому они, в последний раз, пришли». Одни стояли поодаль, однако, не таясь. Другие старательно делали вид, что пришли поглазеть на непривычное зрелище — похороны «служивых»… когда еще такое увидишь? Но одежды этих «скромниц» были черны, а глаза — мокры от слез. Третьи наблюдали за происходящим, окруженные мрачной охраной, слугами или служанками.
С того места, где стоял Фома Савлински, все эти дамы были хорошо видны, несмотря на попытки скрыть свою «личность» под широкополой шляпой или густой черной вуалью. Младшая сестра г-на мэра, дочь графа Т***, дочь банкира С***, двоюродная сестра главного подрядчика, младшая племянница г-на судьи… и, наконец, вдова известного автогонщика, сына банкира М***. «Надо же, какой цветник собрал этот «скромный, простой» парень Патрик О*Рейли — сплошь оранжерейные розы, лилии и орхидеи… Фома чуть не присвистнул, но вовремя опомнился. И не
