Ага. Это означало, что он должен отрегулировать свой плохо функционировавший внутренний гироскоп и перейти с брусчатки на тротуар. Сзади нарастал низкий рокот.
Эптэптон обернулся и увидел в тридцати метрах обтекаемые формы «Камаро». Его ослепил яркий свет фар. Он поднял руку и дружелюбно улыбнулся, давая понять, что уступает превосходящей мощи и сейчас предпримет мужественную попытку сойти на обочину. В тот же самый момент он застыл на месте, пораженный неожиданной мыслью.
Происходящее напомнило ему ситуацию, описанную в одной из его книг: плохие парни, заядлые автомобилисты, использовали «камаро», «чарджеры» и «транс-амы», чтобы сбивать людей. Работая над этой книгой, он решил, что нужно на время отказаться от огнестрельного оружия и заменить его автомобилем. Однако, судя по всему, это не очень понравилось читающей публике. В другой книге он попробовал прибегнуть к мечам – тоже без особого успеха. У него, поклонника огнестрельного оружия, лучше всего получалось описание перестрелок.
Во всяком случае, это походило на сцену из «Грозового вечера», когда человека окликнули, а он рассмеялся, увидев в конце аллеи расплывчатые очертания черного, сверкающего, покрытого влагой автомобиля, блестящая поверхность которого таинственным образом отражала преломляющиеся лучи уличных фонарей – как в фильме в стиле «нуар».
«Это из моего подсознания», – подумал он.
В следующую секунду автомобиль набрал скорость.
Эптэптон не представлял, что можно ездить так быстро, но у него не осталось времени для обработки этой информации. Ноги оторвались от земли, и он взлетел в воздух.
Он не почувствовал никакой боли, хотя удар сопровождался сильным глухим стуком. Не было боли и тогда, когда он опустился на землю бесформенной массой изломанного тела. «О, как же она разозлится на меня!» – думал он, лежа на брусчатке, поскольку знал, что у него большие проблемы с женой.
Айдахо
В Кэскейде все ходят к Рику. Даже Свэггер.
Он появлялся там время от времени – может быть, три-четыре раза в месяц, – окруженный мифами и поражающий своей скромностью. Он всегда сидел за стойкой в одиночестве и пил черный кофе. Джинсы, стоптанные башмаки, куртка, линялая красная бейсболка с надписью «Razorbacks»[2]. Он вполне мог сойти за рыбака, водителя грузовика, фермера или стрелка. Его тело было подтянутым, мускулистым, без признаков жировых отложений. Он всегда приходил в одно и то же время – в пять часов пополудни – вместе с фермерами. Говорили, будто у него проблемы со сном, и если после захода солнца ему не удавалось заснуть, он ехал к Рику, не столько для того, чтобы присоединиться к обществу, сколько для того, чтобы удостовериться в том, что общество находилось здесь.
Это была главная роль заведения Рика в общей схеме местного мироустройства.
Ассортимент блюд небогат – здесь главным образом завтракали; виртуозно работавший повар знал все способы приготовления яиц, а также обладал даром правильно определять пропорции хрустящей корочки, жира и жареного картофеля. Ранние визитеры, приезжавшие в Кэскейд, чтобы заплатить налоги, нанять мексиканцев, поохотиться или по каким-либо другим делам, всегда останавливались здесь, чтобы зарядиться энергией на весь день.
Свэггер, хотя и не будучи рубахой-парнем, похоже, любил компанию и с удовольствием слушал шутливые беседы фермеров, разговоры об успехах футбольной команды «Бойс Стэйт»[3] и погоде. Он знал, что ни один дурак не обратится к нему с вопросами, просьбами или предложениями и что эти жилистые джентльмены являются добродушными шутниками, а не ораторами, и всегда играют по правилам.
Что касалось их, они знали только то, что слышали о нем, хотя не были уверены, где именно слышали это. Герой войны. Бывший морской пехотинец. Воспоминания о войне, которую мы проиграли. Предположительно лучший стрелок на всем Западе, или, во всяком случае, чертовски хороший стрелок. Любитель оружия и владелец большой коллекции стволов, приобретенных в магазинах «Мидуэй Ю-Эс-Эй» и «Браунеллс». Поздняя дочь, наполовину японка, ставшая победительницей чемпионата по родео для девушек до двенадцати лет – судя по всему, рожденная для верховой езды. Красавица жена, которая вела затворнический образ жизни и управляла конюшнями, принадлежащими семье, в трех или четырех штатах. Успешный бизнес. Повидал большой мир, но предпочел жить в этом маленьком мирке. Кто-то однажды сказал, что он похож на киногероя, и все согласились.
В заведении царила спокойная атмосфера, и даже Рик со своими двумя девушками, Шелли и Сэм, выглядел умиротворенным. Это продолжалось до тех пор, пока не появилась китаянка.
Впрочем, возможно, и не китаянка. Она была азиаткой неопределенного возраста – в широком диапазоне между молодой и немолодой – с крупным носом, темными умными глазами, взгляд которых мог бы пронзить сталь, если бы она того пожелала. Хотя она редко демонстрировала эту способность, ее улыбка могла разбивать сердца и изменять сознание. Невысокого роста, с большой грудью, она выглядела довольно крепко сбитой для женщины.
Она пришла в пять часов, заняла стул за стойкой, заказала кофе и в течение двух часов что-то читала в своей электронной книге. В семь ушла, оставив хорошие чаевые. Приятная, скромная, погруженная в себя. Присутствие веселой компании фермеров, казалось, ее ничуть не смущало.
Она приходила ежедневно в течение двух недель, никогда не привлекая к себе внимания, всегда оставаясь в одиночестве и храня молчание. Парням не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что ни один из них не интересует эту сдержанную и загадочную красотку и что приходит она сюда исключительно ради Свэггера. Она выслеживала его.
Она могла быть журналисткой, писательницей, агентом из Голливуда – кем угодно, кто стремился заработать немного денег, выведав секреты, таившиеся под боевой маской на лице Свэггера. Тем не менее, когда он приходил, она не подавала виду, что проявляет к нему интерес. Он моментально замечал ее, как и все вокруг, но тоже никоим образом это не демонстрировал. Они сидели за стойкой – их разделял пустой стул – и пили черный кофе. Она читала, он, как всегда, слушал и иногда предавался воспоминаниям.
Это ритуал продолжался в течение двух недель и стал одной из главных тем сплетен в Кэскейде. В конце концов – скорее чтобы удовлетворить любопытство городских пустомель, нежели поддавшись внутреннему импульсу, – Боб подошел к ней.
– Мэм?
– Да, – произнесла она, подняв на него глаза. Он увидел, что она довольно красива.
– Мэм, вот эти парни полагают, что вы приехали в наш город для того, чтобы поболтать с человеком по имени Свэггер. Свэггер – это я.
– Здравствуйте, мистер Свэггер.
– Я хочу избавить вас от дальнейших неудобств, поскольку мне кажется, что вы могли бы проводить время в местах и получше, чем бар Рика в Кэскейде, штат Айдахо. В принципе я ушел из мира, и если вы приехали сюда только для того, чтобы увидеться со мной, вынужден разочаровать вас. Я ни с кем не общаюсь. Жена, дочери и сын – практически весь мой круг общения. Бо́льшую часть времени сижу в кресле-качалке и наблюдаю за тем, как солнце движется по небосводу. Всеми делами занимается жена. Поэтому, что бы ни привело вас ко мне, сэкономлю ваше время и скажу, что вам едва ли удастся добиться этого. И сказанное мною сейчас – это больше, чем я обычно говорю за год. Поэтому мне пора остановиться.
– Прекрасно, мистер Свэггер, – сказала женщина. – Время для меня не проблема. Я могу ждать годы, если нужно, и теперь никуда не спешу.
Боб не знал, что ответить на это. Ему было лишь хорошо известно, что у него нет никакой необходимости возвращаться в то место, которое он называл на жаргоне той войны, закончившейся много лет назад. Мир. Каждый раз, когда Свэггер соприкасался с ним, это дорого обходилось ему. В последний раз это стоило ему женщины, о которой он позволил себе позаботиться, и Боб не хотел вновь испытать глубокую печаль – по крайней мере, во время бодрствования. Ему хватало забот с двумя дочерьми и сыном, и в свои шестьдесят шесть, с пулей в бедре, с покрытым шрамами телом и с воспоминаниями о погибших товарищах, он не желал больше никаких приключений, никаких потерь, никакого горя. Он боялся всего этого.
Женщина заговорила вновь:
– Я знаю о вас все, чем вы занимались на войне. Эта профессия, судя по всему, требует терпения. Вы сидите и ждете, ждете, ждете. Не так ли?
– Совершенно верно, умение ждать – часть этой профессии, мэм.
– Я не умею делать ничего такого, что произвело бы на вас впечатление. Не умею ни стрелять, ни скакать на лошади, ни карабкаться по скалам. Ни одна из прочитанных мною книг не поразила бы ваше воображение. Ни одно из моих достижений не отразилось бы на экране вашего радара. Но я продемонстрирую вам терпение и дождусь того, что мне от вас нужно. Неделя, две недели, месяц, два месяца, и так далее. Я обязательно дождусь, мистер Свэггер. Я произведу на вас впечатление своим терпением.
