Тон вполне достоверный. Но он и раньше был достоверный. Этот тип и Олегу Константиновичу был бы не по зубам, подумалось внезапно. Сердцеведу и лицедею, перед которым любой как на духу выворачивал грешную свою изнанку.
- Родственникам известно о вашей судьбе?
- Нет... - потупясь, будто сконфужен. - И я вас прошу, гражданин следователь, пусть им не говорят - где и что со мной! Стыдно!
- На сей раз действительно рассказали правду?
- Клянусь вам!
- Или снова - "меня солнышко пригрело, я уснул глубоким сном..."?
Бродяга смотрел непонимающе.
- Песня такая. Неужели не слыхали? "Расскажи, расскажи, бродяга... Ой, да я не помню, ой, да я не знаю..."
- Ах, песня, - по лицу пробежала рябь. - Закурить не дадите?
Знаменский достал сигареты. Не напрягаться, подумал он. Пусть само по себе отсеивается и крупицами оседает. И, когда немного подкопится, может, сгруппируется в некую молекулу, и авось удастся сообразить, что за субстанция такая неведомая. Он двинул по столу лист бумаги.
- Напишите мне фамилию, имя, отчество и все остальные сведения о себе и своих близких.
Бродяга с усердием приступил. Шариковый карандаш в крупных пальцах умещался ловко, однако строчки чуть спотыкались, в них чудилась странная неправильность. Вероятно оттого, что Знаменский наблюдал их в опрокинутом виде. Или просто непривычное для человека занятие.
Просто? И можно избавиться от мороки? Нет, никак нельзя. Стало быть, не просто.
Минул месяц. Знаменский изучил каждую пору этого лица, каждую модуляцию голоса. Но по-прежнему не ведал, кто перед ним. Данные по Федотову подтвердились полностью. Даже школа, в которой учился, до сих пор на том месте стояла. По отпечаткам пальцев он не был зарегистрирован, значит, не судим. По словесному портрету в розыске не числился. Однако вчера Знаменский взял вторую отсрочку. Теперь, кроме районной и городской прокуратуры, пришлось бить челом и в республиканской, и только виза Скопина (молчаливо, но отчетливо выразившего при этом свое неудовольствие) убедила в необходимости нового продления следствия.
- Зинуля, мы впали в ничтожество! - ябедничал Томин в столовой. - Паша два месяца валандается с нарушителем паспортного режима!
- Что, занятный бродяга?
- Да видел я его - обычный врун и пропойца.
Знаменский разозлился.
- А ты видел, что на допросе ему было очень скучно? Если он раньше не судился, полагалось бы интересоваться следствием, а не зевать.
- Ну а еще? - это Зина вместо того, чтобы поддержать Томина.
- Есть и еще... разные мелочи. К тому же фотография, которую послали к нему на родину, вернулась неопознанной. Некому ее показать. Петр Федотов ушел из дому лет десять назад. Отец умер, старший брат тоже. А мать в прошлом году совсем ослепла.
- Знаешь, тут можно кое-что сделать. Пусть пришлют любую его фотографию, хоть детскую: я проверяю. Методом совмещения основных точек лица.
Томин выловил из компота щепку и воткнул в хлебный огрызок. Стакнулись! Одержимая парочка!
По дороге в Бутырку его осенило:
- Слушай, ведь у тебя есть Ковальский! Кто тебе лучше обрисует бродягу? Пятую неделю в одной камере сидят.
- Спекулировать на добрых отношениях с заключенным...
- Паша, что значит спекулировать? Ты спроси как умного, проницательного человека! Он же польщен будет, что ценишь его мнение! Ну?
- Там видно будет.
Снова дежурила Ниночка и снова припасла Знаменскому тридцать девятый кабинет. Томин в который раз подумал, что она очень мила. А то, что неравнодушна к Паше, так только сам он мог не замечать.
С Ковальским посмеялись над дурнем туристом, отвалившим бешеный куш за гайку. Но на следующем эпизоде он снова заосторожничал:
- Неужто был такой случай?
- Был.
- Пал Палыч, зачем мне бежать впереди прогресса? Вдруг у вас - извиняюсь одно фу-фу, а я навешу на шею лишний эпизод!
- Двадцать второго августа сего года у бензоколонки на Трубной улице вы познакомились с шофером черной "Волги". Пообещав двадцать рублей, уговорили поехать к магазину "Автомобили".
- Да-да-да. Припоминаю... Всегда-то надеешься, как в песне поется, что никто не узнает и никто не придет. Но вот узнали и пришли. Так неприятно!
- Каким образом вы познакомились с покупателями?
- Пал Палыч, разве с покупателями знакомятся? Это они должны искать знакомства, иначе какое же доверие, - признав очередное поражение, Ковальский вдохновлялся воспоминаниями. - В тот раз дело было так. Подъезжаю к магазину. На меня смотрят. Это я здесь, - оттянул борт модного пиджака, - в рванье сижу. А там вышел - на мне ниточки отечественной нет! Всем ясно: прибыл собственник с личным шофером. Чтобы прощупать публику, мне требуется минута, ну, полторы. Примечаю двух "жучков". Насквозь вижу: в одном кармане - пачка купюр, в другом - липовая справка об аварии. Туда надо только проставить горзнак машины. Известна вам эта механика?
- Известна.
- Проходим мимо них к магазину, я и говорю своему шоферу: "Знаешь, говорю, - до того мне надоела возня с запчастями, погляжу-погляжу да, пожалуй, продам машину-то, лучше на казенной кататься". Затылком чувствую - клюнули. Пока шофер за мои деньги покупает ерунду, я ухожу в машину. "Жучки" прямо лезут следом и показывают справку и деньги. Я отнекиваюсь, меня коварно соблазняют, во мне разжигают алчность! Наконец, я беру деньги.
- Сколько? - вклинился Томин.
- Выше государственной цены, Александр Николаевич.
- Дальше, Ковальский.
- Собственно, можно бы сразу отвалить. Но как-то пожалел шофера. Уведут, думаю, у парня машину, перекрасят - и прости-прощай. Тогда, якобы показывая, как моя "Волга" хорошо берет с места, трогаю и проезжаю метров тридцать. А там уже стоянка запрещена, понимаете? Естественно, свисток. А "жучки" смерть боятся милиции. Меня выталкивают улаживать отношения с властями. А деньги-то уже здесь, - хлопнул себя по карману. - Милиционер берет под козырек, оставляю на него машину, вроде иду за шофером, у него права. Десять - пятнадцать шагов - и растворяюсь в воздухе.
Знаменский усмехнулся.
- Значит, покупатели остались с носом, потому что вы пожалели шофера? Ой ли, Сергей Рудольфович? Представьте, что они угнали машину. С вашей стороны тогда не мошенничество - тогда была бы кража. Вы не тридцать метров проехали, вы "переехали" из одной статьи в другую. Все рассчитано точно.
Ковальский хитро поглядел на Знаменского, на Томина, довольный, что оценили.
Знаменский подвинул к себе протокол допроса, собираясь фиксировать. Но Томин перехватил инициативу:
- Как самодеятельность, Сергей Рудольфович?
- Пою! Пою, Александр Николаевич. Сердечно благодарен!
- А вообще жизнь?
- Человек когда-нибудь доволен? На свободе не хватает денег, в тюрьме свободы. Но могло быть хуже. Народ в камере солидный, один даже преподаватель - за взятки в институт принимал.
- Кстати, бродяжка у вас есть, тоже за Пал Палычем числится. Этот жить не мешает?
Как-то одновременно Ковальский поскучнел и насторожился.
- Да нет...
- А какое у вас о нем впечатление?
- Только из уважения, Пал Палыч, - произнес Ковальский после долгой паузы, с явной неохотой нарушая камерную этику.
- Я не настаиваю.
- Настаивать не надо. Но, к сожалению, мало что могу. Замкнутый тип.
- Как он держится? - выспрашивал Томин. - Рассказывает о себе?
- Мы знаем только, по какой статье сидит. А держится спокойно. В камере его боятся.
- Боятся?!
- Да, был, знаете, случай - один парень полез с кулаками, так едва отдышался. Бомж глазом не моргнул, только этак особенно выставил вперед руку и куда-то парню попал - тот растянулся на полу и корчится. На публику произвело сильное впечатление.
- Та-ак... - сказал Знаменский и помолчал, ощущая, как еще крупинка осела на его "промывочном лотке". - Считаете, он не тот, за кого себя выдает?
- Да ведь вы, по-моему, тоже считаете?.. Вот еще кое-какие наблюдения, судите сами. В очко на пальцах ваш бродяга выучился играть с лету. Я - я! осваивал эту науку дольше, при моей-то ловкости рук! И еще - сколько у него классов образования?
- Говорит, десять.
- Хоть бы двенадцать, чересчур быстро читает. Тридцать восемь - сорок секунд на страницу. Извините, у вас будет больше. Странный человек.
Знаменский помедлил, но больше Ковальскому нечего было добавить. Можно нажимать звонок.
- Мы закончили, - обратился он к конвоиру. - Федотова придержите пока.
Вдвоем по кабинету вышагивать было неудобно, и вскоре Томин уступил плацдарм, заняв позицию у зарешеченного окна. Знаменский приостанавливался, Томин угадывал вопрос: что, обычный врун и пропойца? И безмолвно же извинялся: сплоховал, дескать. Наконец высказался:
- Такой показался серый, лапчатый.
- Лапчатый, как же... перепончатый... гусь... с яблоками... Только от какой яблоньки?.. Саша, нужно в канцелярии быстро посмотреть все, что за ним записано. Может, он жалобы подает, режим нарушает, всякое лыко в строку. Вернешься - врезайся. Вопрос справа, вопрос слева, темп.
