С конца прошлого года Леся оставила за собой две заботы: есть-спать и готовить программу к поступлению в Ростовскую консерваторию. Все остальное (досуг, подружки, работа в детском садике: два притопа-три прихлопа) она решительно сместила на периферию сознания. А от бытовых забот ее с оптимизмом освободили родители.
Ребенок занимается по шесть часов в день, – с тайной гордостью вздыхала перед соседями мама.
Соседки же не уставали судачить (девке замуж пора, а ее маманя как наседка: ребенок, ребенок…), а подруги – крутить у виска (тебе мало диплома музучилища, дурында! никакой личной жизни…). Но скудная альтернатива, которую всерьез обсуждали подруги: лечь костьми, но вырваться и «замуж сходить», либо до упора ждать принца на белом мерсе – не вдохновляла.
Личную жизнь она собралась строить с иного конца – с себя. Как фугу Баха – бестрепетно, выверено и основательно. А пьески-этюды-фантазии – отложить на десерт – тогда он окажется и слаще, и желаннее. В крайнем случае, десерт всегда можно заменить. На другой.
Наконец-то, мамино желание совпало с ее собственным: без высшего образования не стоит мечтать о трамплине. Даже девушке. Тем более, когда ей уже 24 и долгожданный шанс выскочить замуж она упустила около года назад. Теперь подобные планы она не строила, лишь в глубине души баюкая уверенность, что способна к экспромту, импровизации и в нужный момент не упустит импульс, который откроет для нее сокровенное: это – ОН. А пока…
Леся вздохнула и поставила на пюпитр ноты. Действительно, над оттачиванием ювелирной техники и извлечением живого, трепетного звука она готова была работать и по 7 часов в день, и даже – по 8. Такая возможность ей представлялась по выходным. Как и в будни, она поднималась в пять утра и, приведя себя в порядок, садилась за инструмент – великолепный, шоколадный “Блютнер”. Единственная привилегия, пожалованная себе самой – никаких в эти дни гамм и арпеджио. Еще со школьных времен она откатала их – километры, порой ухитряясь одновременно даже… читать. А что? До мамы доносятся зубодробительные звуки (ребенок старается!), а “ребенок” положил спокойненько на пюпитр запретного для ее возраста Мопассана и, не глядя на клавиатуру, шпарит вовсю упражнения из Ганона, успевая еще и перелистывать страницы романа.
Сегодня она встречает субботний рассвет с обожаемым Мендельсоном. Его “Первый Концерт для фортепиано с оркестром” словно списан с ее эмоционального портрета – сплошь драйв и экшен с вкрапленной логикой кантилены.
Леся сразу раскрыла вторую страницу и начала отрабатывать трудный пассаж правой, механически варьируя артикуляцию. Без голой “механики“ не обходятся даже виртуозы от бога, – не уставала повторять ее пед по специальности. А пока голова отдыхает, можно и помечтать.
Забитый на июль марш-бросок (заветное поступление на заочное) предварит ее последующую атаку на место аниматора в одной из лучших здравниц Кавминвод. Здесь, на известных курортах страны, зачастую перспективен не профиль работы, а… место. Тот самый трамплин, откуда можно легко выпорхнуть из обыденности. То заветное зазеркалье, где возможно невероятное, когда не ты едешь в столицу, а столица… едет к тебе. И именитая на весь мир профессура, и космонавты, и члены правительства, и политики… А за этой когортой небожителей длинным блестящим шлейфом тянутся бизнесмены, банкиры, звезды кино, эстрады и большого спорта. И за всем этим хороводом, понятное дело, с любопытством приглядывает Случай. А уж студентке консерватории с богатым классическим и современным репертуаром, к тому же – обаятельной и легкой на подъем, оказаться в непосредственной близи этого феерического шествия шансов – будет гораздо проще.
Упрямо прикусив губу, Леся перешла к следующей разработке пассажа: крепкими пальцами с коротким и быстрым замахом.
Именно благодаря заветному месту, не одна сотня ее земляков смогла сменить в экспрессе судьбы свое куцее плацкартное место на купе СВ. Да что там СВ! История края целебных источников богата такими былинами – голливудские мелодрамы отдыхают. А парочка реальных love story везунчиков из Ставрополья с капризной фортуной (закрученных на местных благословленных курортах) – известна всему миру: и Андропов, и Горбачев сумели занять генеральное кресло в локомотиве Истории.
Бросив ковырять пассажи, Леся с вожделением схватила два первых аккорда вступления и помчалась зажигательными октавами к труднодоступным прежде пассажам на 2-й странице. Взяв их с разбега, легко и трепетно, как драгоценную эстафету будущего успеха, она на одном дыхании довела соло своего вступления до той точки, где эстафетную палочку должен подхватить оркестр.
Вот так! – с чувством оттолкнувшись от последнего аккорда, сбросила она уже расслабленные руки на колени. – Только так, – мысленно зааплодировала себе Леся и, крутанувшись на винтовом стуле, отправилась на кухню, где ее ждал накрытый к завтраку стол.
Пока она с аппетитом уминала сваренные вкрутую яйца, закусывая толстыми ломтями домашнего сыра, перед ее мысленным взором предстала, давно открыжанная надеждой, тройка лучших здравниц региона: «Родник», «Ласточка» и «Машук».
Обглодав поочередно возможности каждой из них, она задумалась: за последний год эта чудная “грибная поляна” разродилась и редкими в этих местах крутобокими “боровиками”. Своими яркими красными шляпками они зримо метили на кавминводской земле заделы крупного российского капитала и зарубежных инвесторов.
Выпив чашку свежезаваренного сладкого чая Леся, с вожделением продегустировала и новые шансы для будущего старта: санаторий “Плаза”, “Долина нарзана”, “7 Звезд”… Кстати, “7 Звезд” – пансионат, но по звездности и уровню услуг не уступает иным санаториям.
– Иные не держим, – как-то на очередном фуршете отшутился хозяин “7 Звезд” – Нестор Сухов, а всеведущие журналисты перенесли эту реплику под неприглядный, снятый, бог знает с какого косого ракурса, его фотопортрет. Получилось смешно и жалко. Что ж, Сухов знал, на что замахнулся: в мэры идти – не пансионаты строить. Даже – элитные.
Леся аккуратно промокнула салфеткой каждый пальчик и поднялась со стола. Ее ожидало следующая пара страниц “Концерта…” – там никак не удавались пассажи для левой руки. Не помогали ни упражнения на стаккато, ни другие известные способы. Что ж, она испробует сегодня редкий и довольно нестандартный прием – по Фейнбергу, вычитанный в одной из его переизданных брошюр.
Леся перелистнула ноты на нужную страницу и стала правой рукой подбирать конфигурацию, симметричную “непроходимому” пассажу для левой руки.
Откинув со лба непослушную прядь, она попыталась сыграть трудное место одновременно двумя руками – “зеркальным способом” – в очень медленном темпе. А теперь – повторить раз двадцать…
Этот нестандартный способ достичь желаемого – когда “трудная” левая рука благодарно схватывает импульсы более разработанной правой, неожиданно пробудил в памяти то, о чем она изо всех сил старалась забыть.
В глубине души Леся понимала, что лукавит. Прежде всего перед собой. Вся эта идея состояться вытекла из жгучей обиды отверженной. И – кем? Пацанчиком, младше ее на целых три года. Белобрысый, кареглазый соседский пацан, выше среднего роста (но чуть ниже ее, когда она на каблуках) обаял ее то ли шкодливым выражением лица, то ли мальчишеской улыбкой, то ли непомерным честолюбием и целеустремленностью. Ленивый и фанатичный, расчетливый и обескураживающий, наглый, порой беспомощный и у-мо-по-мра-чи-тель-ный. Он обаял ее всю без остатка.
Леся резко встряхнула руки и вновь вгрызлась в трудное упражнение, пытаясь громким, нарочито акцентированным звуком вычеркнуть и заглушить то, что еще отзывалось в сердце болью.
* * *
Все началось с обиды, с детской ревности. Только тогда, четыре года назад, все было наоборот. Это он, Димон, 17-летний тогда пацаненок беспочвенно “ревновал” Лесю к их общему другу и соседу Сашке. Дескать, Сашку она познакомила с профессором консерватории.
Но, во-первых, – вновь возмутилась Леся, – никого она ни с кем не знакомила. Ксения Львовна, маленькая, сухонькая старушка, снявшая у них флигелек до конца лета, представилась профессором класса фо-но лишь после того, как увидела в доме инструмент (мама всегда приглашала ее к ужину). Именно ее уроки помогли Лесе полностью разжать локти и расслабить кисти – беглость пальцев удвоилась. Но, когда профессорша услышала игру Меломана (так шутя называл Сашку мой отец – то ли за страсть к сочинительству, то ли за музыкальную фамилию – Вальс. Александр Вальс) – то чуть не упала, скатываясь со ступенек своего флигелька.
– Кто, кто там у вас играет? – неожиданным фальцетом прорезалось любопытство.
Так они и познакомились. И до отъезда профессорша ежедневно занималась с Сашкой. Бесплатно. Отшучиваясь, что это она должна платить за возможность общаться с будущим Скрябиным.
