Вот так, по-глупому, дулся на Лесю Димка, невзирая на то, что сам он – не пианист. Его действенный инструмент – голос, основной импульс – желание петь. Со сцены. Но одного желания – мало. На правах старшей Леся поставила ему задачу:
– Обойди все санатории и оставь в регистратуре свой телефон. Как только кто-то из маститых преподов там нарисуется, – тебе, если очень попросишь, – сообщат. А там – видно будет. На отдыхе все более доступны, чем на кафедрах и в кабинетах. На этом и строился ее расчет.
– Хочешь успеха – иди в фарватере победителей, – не уставала вещать она с умным видом…
А Димка слушал, раскрыв рот как мальчишка. И уже первые свои “гонорары” со сборных концертов по кафешкам, он копил на регулярные знаки внимания двадцати двум(!) регистраторшам во всех значимых санаториях Кавминвод, заодно оттачивая на них и свою неотразимую улыбку.
Но регистраторши, как правило, ушлые тетки, на его детское обаяние не покупались и лишь дарили ответные улыбки внимательному юноше.
Не забывал Дима эксплуатировать и свою первую училку по вокалу – Бэллу. Как показало время, именно ее постановка голоса сослужила ему добрую службу. Именно Бэлла договорилась и с местной студией. И он записал на готовые минусовки диск с двенадцатью, популярными у молодежи, песнями. Эти диски он тоже раздавал везде, где можно. В том числе – и в санаториях. И все же, ее метод дал долгожданные плоды. Правда, с другого дерева…
Пассаж левой руки еще не получался. Отдохнуть она решила на кантеленной части произведения. Теперь Леся играла без остановок, прикрыв глаза и наслаждаясь звуком.
…Тот ранний звонок 16 июня 2003 года из санатория “Эдем” – прозвучал первым победным гонгом. Леночка – знакомая регистраторша из “Эдема” ежедневно крутила у себя в фойе Димкин диск, на который и “клюнула” некая столичная дама (нет, не профессор и даже не аспирант по искусству вокала), – шеф известного турагенства “Валькирия”. На рандеву с возможным шансом они помчались с Димоном вместе – чем черт не шутит?
Черт пошутил. В своем, естественно, духе.
Сказать, что москвичка была красива, значит – ничего не сказать. Она была дьявольски красива. Ее апломб завораживал, а ироничность не отталкивала.
Москвичка надменно бросила, что известные песни не испорченны его исполнением, что в голосе Димона есть некий шарм. Леся уже было решила, что дама куражится со скуки, как вдруг та молвила:
– У нас появился новый вид услуг – “Тур со звездой”. Оплата артисту или певцу – сдельная. В зависимости от его “звездности”. Плюс – возможность увидеть мир…
Слюнки потекли и у Леси:
– А аккомпаниатор у вас предусмотрен? – с наивной прямолинейностью встряла она, околдованная неясной надеждой.
– Если “звезда” того потребует, – невозмутимо ответила дама, – можем и взять на полставки… Костюмером, к примеру.
Димка поплыл от счастья:
– Что я должен делать? – севшим от нежданной удачи голосом пробормотал он.
Дама подняла ниточки бровей:
– Для начала – стать “звездой”! И тогда, – на прощание усмехнулась она, – милости просим – в “Валькирию”.
Сказать, что Димка побледнел, окаменел и был потерян, – значит – ничего не сказать. Димка – был раздавлен. И все же вслед ей он сдавленно крикнул:
– А как стать “звездой”?!
Тут наша дама расхохоталась – аж голову запрокинула. Ей-богу, чертовка отчаянно веселилась. Но смилостивилась и на этот раз:
– Зайдите на сайт – “Российские и международные конкурсы вокалистов”, получите информацию из серии: что, где, когда, – с чарующей издевкой продолжила она. – Нам достаточно любой номинации с этих известных фестивалей и контракт со “звездой” – будет подписан. – Тут эта ведьма так обаятельно улыбнулась, что Леся едва не задохнулась от негодования.
Дама все же вернулась. С полпути. И уже с серьезным видом протянула Димке визитку:
– Дерзайте, молодой человек. А вдруг?..
…Тем же вечером они втроем собрались у Саши и строили стратегические планы в отношении Димки – как-никак ему подмигнул шанс.
На круглом обеденном столе стояло блюдо с горячими бабушкиными ватрушками, в сторону были сдвинуты уже полупустые чашки с чаем, старинные розетки с вишневым вареньем – все остальное место занимали разбросанные листы с условиями разнообразных конкурсов и фестивалей. Голова шла кругом…
– Кажется, есть идея! – вдруг загадочно бросил Саша.
Он подошел к пианино, положил на пюпитр какой-то листок и стал наигрывать изумительную мелодию. Димку уже сдуло к инструменту. Он схватил с пюпитра лист и, вчитываясь в текст, стал неуверенно подпевать.
– Что ж ты молчал, еклмн! – рассыпался Димка фейерверком эмоций.
– Тише! – Сашка с улыбкой обернулся на заглянувшую в комнату бабушку, которая тут же тихонечко вышла.
– Это же песня! Обалденная песня. Ну ты и конспиратор.
Это слишком личное… И вправду нравится?
Сашка, есть Сашка! – рассмеялась Леся. – Написал такую потрясную вещь, а спрашиваешь точно как в детстве. Помнишь, как в первом классе ты сыграл своего «Топающего ежика»?
А потом будто сам по себе нарисовался план.
…В ту самую ночь Димон сделал Лесе признание. Вот уж вечер сюрпризов! – ошалела она. Но на прощание Димка бросил такой выразительный взгляд, что поначалу Леся растерялась, затем сработало воображение, и уже спустя месяц она… влюбилась. Естественно, по-русски: беззаветно и безоговорочно растворив свое «Я» в безбрежном океане «Он». Хотя это состояние лучше звучит по-английски: fall in love. Короче, Леся «упала в любовь», не догадываясь, что выбираться оттуда придется мучительно долго.
Ее жизнь, каждый день и почти каждый вечер – были посвящены только ему. Его многочисленным предконкурсным прослушиваниям в разных городах страны, его стилю, его аранжировкам и, наконец, его концертам. Уже – по югу России.
* * *
Это случилось за неделю до ее двадцатитрехлетия. На крышке пианино у Димки лежал график концертов. Леся одобрительно кивнула – ее школа . Первое время он звал ее разруливать с завклубами довольно частые накладки – все ему было лень сесть и составить четкий график.
– Что я совсем дебил – не запомню? – возникал поначалу Димон. А потом все же благополучно забывал…
Вдруг ее брови поползли вверх: графа на 18 октября была исписана концертными заявками в Железноводске и Ессентуках.
– Ты что, забыл?! – ледяной голос заморозил бы и слона, но только не Димку.
Приобняв ее, он нарочито уткнулся носом в график, паяц!
– Бли-и-н… Накладочка.
– Хорошо, я вовремя заметила, – тут же смягчилась она и протянула ему сотовый. – Отменяй! День рождения, зайка, только раз в году…
Он замялся, рухнул на винтовой стульчик у пианино, крутанулся к клавиатуре и стал наигрывать, импровизируя, знаменитое Бетховенское: судьба стучится в дверь.
Рука с телефоном повисла.
Он вновь развернулся и виновато пожал плечами:
– Не выйдет…
Ты хочешь сказать, что перенести должна я?! Что скажу маме? И гостей назвали на восемнадцатое!
Зачем переносить? Я зайду… Наутро. Или лучше в пятницу. У меня выходной. Видишь? – он ткнул пальцем в график. – я полностью сво-бо-ден, – уже без улыбки уставился он.
– А я – нет! – отрезала она и бросилась к выходу.
– Его свободная пятница выпадала аж на 24-е.
Он двинулся следом, скорее по привычке, чем по прихоти и развернул ее к себе.
– Пойми, для меня это – школа! Еще и верная тысяча в кармане, между прочим…
Она молчала, пытаясь зачерпнуть в его янтарных глазах хоть каплю былой нежности.
– Это всего лишь очередная халтура…
– Это – сце-на! Возможность собирать публику и петь! – Он больно сжал ее пальцы. – И я не упущу ее из-за твоего каприза.
– Каприза?! – ахнула она.
– Именно, – скривил он губы.
– Но я же знаю, что сцена, наша провинциальная сцена – всего лишь средство…
– Сцена – для меня жизнь!
– А я?! – захлебнулась Леся.
– Помеха!* * *
Леся очнулась сидящей у инструмента, на пюпитре – те же ноты на прежней шестой странице. Ее пальцы машинально подтянули полу халата и она вытерла слезы. Было стыдно. Стыдно за то, что память не отреклась от былого и так же свежа, как и четыре года назад.
Шмыгнув носом, она взглянула на трудный пассаж и на автопилоте уже бегло проиграла его левой. Поразительно! Она все же освоила новый прием Фейнберга, когда одна рука помогает справится другой. Жаль, что “руки” Димона оказались чужими.
Ее вдруг потянуло к окну. К их калитке шел какой-то высокий, коротко стриженный парень. Она выбежала на кухню, окна которой выходили на крыльцо и ахнула.
– Сашка!
Мать, выглянув из-за ее плеча, скорбно запричитала:
– Ой, господи, что сейчас будет-то…
* * *
– Бабы Таси нет… – понурив голову, прошелестела Леся.
Он побледнел, хотя беду почувствовал чуть раньше, когда не нашел на прежнем месте родного дома.
