Открывая дверь, я машинально – да что там лукавить, я люблю это делать, – взглянула на бронзовую табличку со своими атрибутами в виде имени, профессии и времени работы. До сих пор жалею, что заказав табличку, не настояла на том, чтобы написать ее в соответствии с правилами дореволюционной орфографии. Как бы великолепно выглядело слово «переводчик» с «ять» в середине и твердым знаком в конце. А уж «приемъ», написанный таким образом, наверняка дисциплинировал бы моих разболтанных клиентов.
Такую табличку я видала в юности, когда наша компания приходила тусоваться к Аньке Лемерман. Мы называли ее «Девица Лемерман» по созвучию с именем известной гадалки на картах, девицы Ленорман, жившей в прошлом веке. На двери ее квартиры в старинном петербургском доме висела табличка, покрытая благородной патиной, послужившая прообразом этой, моей нынешней. На табличке затейливой вязью было выгравировано «Инженеръ И. Лемерманъ». И больше ничего. При бедноте тамошних инженеров начала восьмидесятых эта табличка не давала забыть, что когда-то они были уважаемой кастой и сообщать об этом на входной двери было престижно. А сейчас? Эх…
* * *
Я отперла дверь, пригласила войти ожидавшую меня клиентку и включила кондиционер – жара стояла невыносимая уже с утра. Посетительница оказалась молодой шатенкой, в глазах у нее застыло испуганно-удивленное выражение. По тому, как женщина выглядела, я определила, что она всего пару дней назад прилетела из России и еще не адаптировалась к израильскому образу жизни – на ней был надет приталенный сарафан с оборками, а губной помадой цвета бледной фуксии пользуются исключительно российские женщины в первую неделю после приезда в Израиль.
Поздоровались мы в коридоре, и я сразу приступила к делу:
– Чем могу вам помочь?
– Мне нужно перевести документы о рождении, о браке и трудовую книжку.
– Хорошо, – согласилась я. – Давайте ваши документы.
Женщина раскрыла сумочку. Вытаскивая бумаги, руки ее задрожали, она выронила пачку и неожиданно спросила:
– Вы только документы переводите или еще чем-нибудь занимаетесь?
«Конечно, – хотела ответить я, – веники вяжем, примуса починяем, беглых мужей по фотокарточке привораживаем». Но вовремя спохватилась и ответила, как истинная еврейка, вопросом на вопрос:
– А что бы вы хотели? Может, я и смогла бы вам помочь, – чуяло мое сердце, здесь одними переводами дело не ограничится.
– Вы не подумайте, я заплачу, – торопливо проговорила женщина. – Мы с мужем приехали два дня назад, и неприятности начались прямо в аэропорту. Нам не дали денег, удостоверений, ничего. Хорошо, что там мы продали квартиру и сейчас нам есть на что жить.
Она собрала рассыпавшиеся по полу бумаги и, положив их мне на стол, продолжила свой монолог:
– Меня зовут Марина Левина. Все документы мы, как положено, оформили в Сохнуте в Ростове-на-Дону. Нам сказали, что когда мы прилетим, прямо в аэропорту нам выдадут удостоверение новых репатриантов, деньги и привезут домой к родственникам. Но служащая, посмотрев в компьютер, сказала, что деньги и документы дать мне не может, так как я уже была в Израиле в девяносто шестом году и получила все, что мне было положено. Она предложила разбираться в министерстве внутренних дел по месту жительства. Мы вчера там были. Нас не поняли, потому что мы не говорим на иврите, а они – по-русски. Вот все, что у нас есть, – она протянула мне документы.
В зеленом конверте были путевой лист по маршруту Аэропорт-Ашкелон, бланк медицинской страховки и записка в МВД. Мне бросились в глаза два слова на иврите: «двойное гражданство».
– Марина, прежде всего успокойтесь, – сказала я. – Как я поняла из вашего рассказа, кто-то под вашим именем приехал сюда и использовал права репатрианта. Так?
Она кивнула, соглашаясь. Я продолжила:
– Но ведь то, что вы – это вы, а она – это не вы, можно легко доказать, достаточно предъявить в МВД ваши метрики, – я взяла в руки и раскрыла ее свидетельство о рождении. Вроде бы все в порядке: Левина Марина Исааковна, год рождения – 1971, место рождения – Вильнюс. Родители: отец – Левин Исаак Лейбович, еврей, мать – Левина Эсфирь Львовна, еврейка. Но то, что я увидела дальше, заставило меня прикусить язык. На странице стоял жирный штамп «Повторно» и дата выдачи – 1998 год. А я ведь уже почти поверила!
– Но ведь это повторное свидетельство, – удивилась я. – А где оригинал?
Марина замешкалась. Мне показалось даже, что она лихорадочно обдумывает, что ответить.
– У меня его украли в девяносто пятом году, – наконец выдавила она.
Мне очень не понравился ее ответ. Не сама информация, а то, как она была выдана. «Что-то здесь не так, надо быть настороже», – сказала я себе.
– Украли? – недоверчиво переспросила я.
– Из сумочки. Я обнаружила ее открытой, когда шла по улице. Пропали паспорт и метрики. Паспорт я тут же заказала новый, а метрики – только в девяносто восьмом году, когда выходила замуж.
– Скажите, Марина, что вы хотите, чтобы я сделала? – спросила я.
– Найдите ее, эту самозванку. Она, наверное, купила мои метрики и приехала сюда как еврейка, а мне расхлебывать приходится! И еще, я прошу, походите со мной по разным учреждениям. Мне сказали, что вы оказываете такие услуги.
– Хорошо, я возьмусь за ваше дело.
* * *
Когда за Левиной закрылась дверь, я позвонила в бюро по поиску родственников. Адрес Марины Левиной, прибывшей на историческую родину в 1996 году, мне дали незамедлительно. Позвонить в справочную и узнать домашний телефон, было уже рутинным делом. Когда я набирала номер, то еще не знала, о чем буду говорить. Меня это не пугало – ведь мне заказали найти самозванку, а не вести с ней разговоры на тему: «Как вам не стыдно…»
Тут мне фортуна и отказала. Какая-то старушка, подняв трубку, ответила мне испуганным голосом на вопрос о Марине Левиной, что такая не проживает, и вообще откуда я знаю номер телефона?
Делать было нечего, и я решила обратиться к Михаэлю Борнштейну, моему знакомому следователю.
Я набрала номер сотового телефона Михаэля.
– Алло, Михаэль? Шалом, как поживаете?
– О! Валерия, шалом, куда вы пропали? – по голосу было ясно, что он рад моему звонку.
– Я бы хотела напроситься к вам в гости. Можно?
– Конечно, я только предупрежу Сарит.
Сарит – это жена Михаэля, очень милая и гостеприимная женщина. Но я стала отнекиваться:
– Нет, нет, Михаэль, мне нужно увидеться с вами на работе. Вы позволите?
– Скажите, Валерия, – спросил он, – что-нибудь произошло?
– Понимаю, что это нетактично, – сказала я, – но мне нужно выяснить вопрос о двойном гражданстве. Где-то у нас живет мошенница, выдающая себя за еврейку, гражданку Израиля, и я хотела вас спросить, что в таких случаях нужно делать.
– Приходите завтра, – сказал Михаэль, – буду вас ждать в час дня.
Мы распрощались, и я принялась за обычную работу.
На часах было около одиннадцати, когда в дверь кабинета деликатно постучали.
– Войдите, – сказала я.
Когда я увидела, кто пришел, у меня отвисла челюсть. Это была мать моего друга, Элеонора Леонидовна Геллер.
Элеонора – моложавая дама с голубоватой сединой. В Москве она работала в Академии Педагогических Наук и с тех пор, наверное, уверена, что знает, как воспитывать детей. Никогда не повышает голоса, и при этом Денис верит во все ее всамделишные и мнимые недомогания. «У мамы мигрень», – этого достаточно, чтобы не пойти на Виктюка. Почему я это терпела, не понимаю. Ему уже двадцать восемь лет, он зарабатывает кучу денег, ездит по всему миру, знает три языка, но мать до сих пор продолжает считать Дениса младенцем. Ей-богу, я даю Дашке больше свободы, чем Элеонора своему сыну. И при этом такая неприступная! Моя бабушка про таких дамочек говорила: «На вонючей козе не объедешь.» Мать Дениса не просто не любила меня – она считала меня злостной интриганкой, опоившей ее милого сыночка дьявольским приворотным зельем. Если бы у меня была хотя бы малая толика той сексуальной энергии, которую я, по ее мнению, трачу на ее сына, я бы давно имела миллионы от «Пентхауза». Когда я общаюсь с ней по телефону, у меня трубку примораживает к уху, хочется заорать: «Трахаемся мы с вашим сыном, и нам это очень нравится!»
И чего я ее не люблю? Вроде в невестки не набивалась, в глубине души всегда понимала, что наши отношения с Денисом временные, что ему жениться надо и детей заводить. А вот поди ж ты…
– Проходите, пожалуйста, – я показала ей на кресло для гостей.
Элеонора выглядела сегодня несколько иначе, чем я привыкла ее видеть. Глаза ее покраснели, она часто прикладывала к лицу носовой платок. Пальцы, державшие его, подергивались. Было заметно, что госпожа Геллер находилась на грани нервного срыва.
– Добрый день, Валерия, – сказала она, тяжело опускаясь в кресло, – вы наверняка не ожидали увидеть меня здесь?
