Василий Пропалов - Судьба лейтенанта Погодина

...В управлении Давыдова допрашивал сам майор Нуждин. Погодин сидел за своим столом, наблюдая то за майором, то за Давыдовым, внимательно слушая. Ему показалось странным, что Виталий Алексеевич с самого начала не стал задавать вопросов, а просто напомнил несколько моментов из кражи, назвал кличку сообщника и, хлопнув короткими пальцами по кромке стола, совершенно хладнокровно произнес:

— Теперь решайте, Иван Иванович, есть ли смысл запираться. Мы раньше друг друга понимали.

— Так оно. — Давыдов лениво улыбнулся, потер ладонью колено. — Я чо? Я ничо. Я не собирался отпираться, Виталий Алексеевич.

— Вещи все целы?

— Которые взял я — целы.

— Где они?

— На чердаке дома.

— Вашего?

— Ага.

— Как? — невидимая пружина подкинула Погодина на стуле. Давыдов, самодовольно улыбаясь, прошепелявил:

— Неважно искали, молодой человек, как тебя... Николай Иванович?

От досады и злости Погодину хотелось ударить кулаком по столу, и он бы сделал это, если бы один находился в кабинете. Еле сдерживая улыбку, Нуждин по-дружески глянул на лейтенанта:

— Вот теперь я узнаю Ивана Ивановича. Не изменился.

— Только в протоколе отметьте, что я сам, по личному желанию, назвал место и готов возвратить вещи добровольно. Так и запишите.

— Запишу из слова в слово.

— Суд, может, учтет, сделает смягчение.

— Должен.

— Где все-таки вещи замурованы? — не выдержал Погодин.

— Видели в крыше дыры? Против них потолок застлан толью. Вот там. Надо было порыться в шлаке, поглотать пыль и мне бы вилы в горло. А вы не скумекали, почему не крыша, а потолок застлан толью.

— Ну, ну. — Погодин вытянул из пачки папиросу. Курил он неторопливо и осторожно стряхивал пепел. В ожидании конца допроса истомился. Не слушал Давыдова, не удивлялся, что майор очень скоро установил с ним свободный контакт и допрос проходит без, нервотрепки, легко и просто. Перед глазами поплыли низкий чердак старого дома, паутина, сухие березовые веники, подвешенные под крышей, запыленная лента толя, ноздреватый шлак. Ему хотелось поскорее возвратиться туда. Но Нуждин писал медленно, перо скрипело нудно, раздражая Погодина. В ушах застряли и все еще звенели колкие слова Давыдова: «Неважно искали».

Допрос продолжался.

В управлении об Огородникове знали немногое. Молчалив, редко улыбается, где-то в Центральной России возглавлял небольшой коллектив следователей, откуда и прибыл в Приуральск на должность начальника инспекции по личному составу, а после сокращения штатов его назначили исполняющим обязанности начальника отдела угрозыска.

С первых дней Огородников внес свои поправки в жизнь угрозыска: к нему не входили без стука; если в кабинете находился кто-нибудь из сотрудников, а другой, постучав, заглядывал в дверь, он молчал, и было непонятно, можно входить или нет. Поэтому каждый держался настороженно, сопоставляя Огородникова с ушедшим на пенсию Барабановым, человеком простым, внимательным и доброжелательным.

По указанию Огородникова, Нуждин привел к нему Давыдова. Откинувшись на спинку кресла, майор холодно оглядел доставленного, сказал Нуждину:

— Вы свободны.

«А Барабанов поступил бы иначе, предложил бы задержаться до окончания разговора с Давыдовым», — подумал Нуждин.

После его ухода Огородников положил папиросу на пепельницу, вышел из-за стола, прошелся по кабинету, остановился против Давыдова, широко расставив ноги, спросил:

— Все рассказал?

— Ага, — коротко ответил Давыдов, переминаясь с ноги на ногу.

— А о краже из квартиры Уткиных?

— Чо-о? — Давыдов скривил толстые губы. — Ежели меня не знаете — не прицеливайтесь, не пролезет. Я не из тех, которые в соломе пикают.

— А ты, оказывается, еще и обидчив, — выдавил Огородников, закинув мягкие руки за спину. — А с кем разговариваешь, знаешь? Я начальник уголовного розыска области!

— Ну и чо? По мне хоть сам министр. Начальник. Дайте доказательства, тогда потолкуем.

— И дадим!

— Не дадите! У вас их нету, потому как я к энтому делу не примазан. Их не шибко много было и по магазину. При обыске ничо не нашли. Сам рассказал, сам показал тайник.

Глаза Огородникова налились кровью, округлились, затем сузились. Он шагнул к столу, размял папиросу, закурил. «Как же так, — думал Огородников. — Нуждин доложил, что при обыске у Давыдова нашли много вещей, получается... если этот тип не врет... Странно...»

— Ладно, Давыдов, позднее поговорим, — успокоившись, произнес Огородников, снимая телефонную трубку. — Кто? Пусть ко мне зайдет Нуждин.

— Нам больше не о чем калякать. А квартиру я не брал, не по моей части хибары, спросите и Виталия Алексеевича, он меня знает.

В кабинете появилась тучная фигура Нуждина.

— Слушаю.

— Уведите, — бросил Огородников. — Потом зайдите ко мне.

Майор энергично кивнул белеющей головой, пропустил вперед Давыдова, шагнул за ним. В коридоре Давыдов остановился, закурил, коротким выдохом потушил спичку, спросил:

— Виталий Алексеевич, где Барабанов?

— Ушел на пенсию.

— А этот когда-нибудь работал в угрозыске?

— Не знаю, он приезжий.

— Дурак он.

— Это ты брось. У него высшее юридическое.

— Ну и чо? То ли с большим образованием нету самодурков? Вот вы спасательного поплавка не имеете, много нашего безалаберного брата попересажали, а кто на вас в обиде? Кто? Никто. Потому как вы сперва человек, потом уж работник угрозыска.

— Хватит базарить. Пошли.

— Подождите, накурюсь.

— Давай покороче.

— Ладно. — Давыдов сделал подряд две глубоких затяжки, продолжал: — Али когда и на кого Барабанов спускал кобеля? Никогда. А этот кричит: «Я начальник угрозыска!». Дурак, так и передайте. Я еще из колонии ему напишу.

Нуждин понимал: Давыдов в чем-то прав. Прав в том, что каждый человек, а тем более руководитель, какую бы должность он не занимал, должен перво-наперво быть человеком. Ведь из множества родов образования, каждое из которых важно само по себе, выше всех должно стоять образование нравственное, ибо только оно делает человека просто человеком.

— Я ему такое из колонии напишу...

— Хватит, кипяток, пошли! У нас в кабинете докуришь.

Давыдов раздавил на ладони недокуренную папиросу, засеменил по длинному коридору. Оставив его в кабинете с Погодиным, Нуждин возвратился к Огородникову.

— Садитесь, Виталий Алексеевич, — предложил Огородников, перебирая бумаги в черной папке. — Я сейчас.

Отыскав нужную бумагу и отложив ее в сторону, начальник угрозыска поглядел в крупное лицо майора, заговорил:

— Я, собственно, позвал вас ненадолго. Вы доложили, что у Давыдова обнаружено и изъято много вещей. Он же заявил, что изъятое сам отдал, уже после обыска. Что, плохо искали? Внесите ясность. — В голосе чувствовалось явное недовольство, овальное лицо окаменело.

Нуждин подробно рассказал, как все произошло.

— Выходит, Погодин чердак обыскал плохо? — хмуро спросил Огородников, глядя на запыленные носки ботинок Нуждина.

— Не совсем так, Валентин Андреевич. Он старался, но... не получилось... Не по халатности, по-моему. Просто недостаток опыта.

— Почему мне об этом не доложили? Полагалось?

— Виноват. Думаю, он сам крепко прочувствовал свою ошибку.

— Получится ли вообще из него настоящий работник уголовного розыска? — Огородников положил на пепельницу дымящую папиросу, зевнул.

— По-моему, получится. Хватка есть, желание — тоже. Башковит. Думаю, пора дать самостоятельность. Скорее освоится.

— Ладно, посмотрим. А что скажете о Давыдове? Хвостов у него не осталось? Он, кажется, подозревался в краже из квартиры?

— Нет. Там подозревали Садыкова, а не Давыдова. Давыдов не квартирник. Я же его знаю давно.

— Тогда все. Свободны.

Нуждин ушел, пяткой прихлопнув дверь, обитую темным дерматином.

Стоял июль, не жаркий, ровный. Лейтенант Погодин уверенно входил в беспокойную жизнь уголовного розыска. И заочную школу не бросил, одолел восьмой класс, решительно настроился закончить десять, а потом поступить на заочное отделение Высшей спецшколы МВД. Настроение было легкое, хотя забот хватало каждый день. Он гордился новой работой.

Но жизнь есть жизнь. Она не бывает гладкой всегда, иные дни выбивают из душевного равновесия. Так случилось и с Погодиным. Ровно в четырнадцать часов он, держа в руке лист, свернутый трубкой, зашел к Огородникову. И хотя форточка в окне, как всегда, была распахнута, в кабинете висел густой табачный угар. Левая рука майора лежала на телефонном аппарате, правой он сжимал виски. Не предлагая сесть, недовольно спросил:

— Вы чем заняты?

— Срочного ничего нет, — начал Погодин, продолжая стоять у порога, — но...

— Есть срочное. — Огородников заговорил быстро, как, казалось, никогда еще не говорил. — В коридоре сидит Зыков. Не раз судим. Позавчера освобожден из колонии. От проездного билета отказывается, просит деньги. Заявил, что если денег не дадим, останется здесь и совершит кражу. Дух тот еще. Купите ему билет до Перми, проследите, чтобы уехал. А там пусть у пермяков голова болит.