Все заржали, и я тоже, хотя теперь было уже совсем не смешно. Гадство, такое приключилось со мной первый раз в жизни: балда вроде чего-то соображает, а вот все остальное — хоть на свалку выбрасывай. Неужели в водку что сыпанули? Но пили-то вместе, из одной бутылки. А может, в стакан?
Все четверо уже держали свои граненые в руках и внимательно смотрели на меня. Ё-моё, влип… И поделом — нечего бабками размахивать неизвестно перед кем! Нет, но что обидно — прищучили-то не чёрт знает где, а в самой что ни на есть родимой сторонке…
Я потряс чугунной головой и вцепился в стакан, едва не выплеснув водку на стол. Поморщившись, опрокинул содержимое в глотку и…
Нет, я понимаю, что дальнейшее не очень-то красит меня как мужчину и человека, однако что делать? Когда не действуют руки и ноги, приходится работать тем, что осталось, — мозгами. Конечно, и они работала весьма относительно, но кое на что их все же хватило. Едва последние капли "огненной воды" упали мне на язык, я уронил стакан и, отчаянно замычав, зажал ладонью рот.
— Эй, дядя, ты чё?! — рыкнул сосед справа.
А я с трудом поднялся на плохо слушающихся ногах и судорожно замахал свободной рукой. Меня повело к двери, и я врубился плечом в притолоку. Рядом моментально выросла фигура одного из "новеньких", однако, видать, настолько несчастный и убедительный был у меня вид, что он секунду спустя брезгливо отшатнулся и подтолкнул меня в коридор:
— Чеши в сад!
(Гм, сам знаю, что в сад!..)
Совершенно искренне обтирая боками стены, я вывалился в предбанник, влез в ботинки и, ступив во двор, побрел как медведь, не разбирая дороги, туда, где вроде должна была находиться калитка.
Слава богу, там она и находилась. Под ноги снова попалось и загремело в ночи проклятое ведро. Выйдя наконец через калитку на улицу, я сунул руку в карман и вытащил нож. Нажал на кнопку, с щелчком выскочило лезвие…
Ну, шакалы, теперь давайте! Давайте по-одному… Хреново, правда: башка гудит, руки словно чужие — но ничего… Ничего-ничего, ребятки, уж как-нибудь постараюсь. Уж я вам устрою…
Увы — я никому и ничего не устроил.
Устраивать было некому и нечего.
Они так и не появились. Наверное, махнули на меня рукой, не желая устраивать на тихой улочке кавардак.
Я простоял под звездами и луной минут десять. Хмельная муть в голове начала понемногу рассеиваться, и в нее (голову, не муть) полезли новые конструктивные мысли. Я подумал, а не зайти ли к живущему неподалеку знакомому — расспросить, что за типы? Но по зрелом размышлении решил, что не стоит — домочадцы не поймут. Лучше уж завтра…
Ну, завтра, так завтра. Сложив и сунув обратно в карман нож, я поплелся вверх по улице к трамвайной остановке. Трамваи-то, ясно, еще не ходят, но машины-то хоть какие-нибудь ездят наверняка?
Машины ездили.
Они ездили, и одна доставила меня до дома. Лифт, зараза, не работал, и, весь выжатый и очумелый, я кое-как доплелся до своего пятого этажа. А там еще с минуту промучался с ключами.
За дверью меня встретил Джон. Судя по его довольно-сонной морде и мятому, как из задницы, покрывалу, опять, собака, спал на диване. Ну и ладно: осоловелый и расчувствовавшийся, я вдруг сентиментально порадовался, что дома меня встречает хоть кто-то.
Даже если этот "кто-то" и всего-навсего Джон.
Выведя его с грехом пополам на пять минут на клумбу, я улегся в постель и, кляня собственную дурь в самых распоследних выражениях, неожиданно нашел себе алиби — "Весна…"
Однако, почти уже уснувшего, меня внезапно посетила иная, куда более здравая мысль: "Весной-то нормальные люди другим занимаются! А тебя, дурака, куда понесло?.."
Естественно, пробуждение было убийственным. Ежели бы оно не было таковым, это было бы неестественно. Я приоткрыл один глаз — нехорошо. Другой — еще хуже. Закрыл оба и начал осторожно поднимать то правое, то левое веко по очереди, покуда в глазах не перестало двоиться.
Когда перестало, героически спустил ноги с кровати. Заштормило. Плюс конюшня во рту. Плюс ломота, маета, суета и тщета во всех членах. Э-э, пора, брат, тормозить. "Не дай мне… — то есть, себе, опуститься…" И так четыре раза. Проигрыш — и еще четыре.
Ледяной душ сделал свое дело процентов на пятьдесят. Чистка зубов и литр горячего крепкого чая — еще на двадцать. Но вот с оставшимися тридцатью, как ни пыжился, ничего поделать не мог. Ладно, лучший лекарь — время. Будем ждать.
Я рухнул на диван, врубил "ящик" и под новости принялся с ужасом думать, что оттягивай не оттягивай, а выводить Джона рано или поздно все равно придется.
Тончайший психолог, он покамест лежал на своем законном месте смирно, лишь одними глазами следя за моими мучительными перемещениями в пространстве и времени, однако минимум через час его подопрет не на шутку, и тогда уж ничего не попишешь — придется топать на улицу. Вообще-то в народе бытует мнение, что "кавказцы" — собаки, мягко говоря, не совсем умные, а проще выражаясь, — совсем тупые. Не знаю, возможно, но, в принципе, мой оказался не худшим вариантом. Да ведь знаете, собаки же они как люди. Дураков-то среди и тех и других хватает. А мне повезло, мой вроде ничего. Конечно, не последнюю роль здесь сыграло и то, что, прекрасно осознавая свою полнейшую неспособность к педагогике и дрессуре, я попросил вымуштровать Джона одного своего приятеля-кинолога. Ну а чистого интеллекта он нахватался в каждодневном теснейшем общении со мной — согласитесь: собака домашняя и цепная — две бо-ольшие разницы. У подавляющей же массы "кавказцев" судьбина именно такая, "сторожевая", а на цепи, любому ясно, даже пудель рехнется и озвереет…
И вдруг я вспомнил о ночном приключении и стал лихорадочно пытаться восстановить его в мозгу в деталях.
Не во всех, но вроде восстановил и начал думать, не стоит ли еще разок наведаться в тот дом, только уже трезвым.
Вопрос, конечно, интересный, однако вот лица… Лиц я практически не запомнил.
Да-а, проблема… Я лежал и рассуждал под бубненье телевизора: идти — не идти, идти — не идти? А может, звякнуть друзьям и попросить выяснить, что это за шалман там открылся? Еще и "отцом", гады, обзывали! Тоже мне, "сынки" нашлись!..
И в этот момент мои трудные (потому что давались они с превеликим трудом) мысли прервал звонок. Не телефонный, а в дверь.
Я болезненно поморщился: кого нелегкая принесла?! Но делать нечего — кряхтя поднялся, рыкнул:
— Место! — И пошел открывать.
Открыл.
И жутко обрадовался.
И горько простонал:
— Слушай, ну выведи Джона, а? Не погуби! Христом-богом молю!..
Это случилось в феврале, во время моего последнего, то есть, теперь уже предпоследнего закидона. Часа в три ночи я вылез по сугробам из родных кущей к трамвайной остановке, но поскольку домой не хотелось — еще, видите ли, не нагулялся! — подошел к ночному киоску.
Но и пить (в смысле крепкого) тоже уже не хотелось; я купил бутылку пива, попросил парня-продавца откупорить и, потягивая на двадцатиградусном морозе "Оболонь", завел с ним какой-то полупьяный-полуинтеллектуальный базар. Парнишка оказался толковым и смышленым, мы весьма приятно общались через окошко, я заглотил еще бутылку — и вдруг с удивлением обнаружил, что, кажется, мало-помалу начинаю замерзать.
Открытие было не из радостных, и я предложил симпатичному продавцу впустить меня к себе и уже в тепле продолжить наши беседы.
А малый-то оказался с гнильцой. Он скорбно покачал головой и сообщил, что по инструкции это не положено.
Я возразил, что по инструкциям, к сожалению, много чего не положено и что инструкции для того и существуют, чтобы их нарушать. Дудки: умный гадёныш только крутил балдой и аргументировал свою вшивую позицию пошлым: "А вдруг я вас впущу, а вы дадите мне по голове и ограбите киоск?"
Обидевшись, я заверил, что по голове могу дать ему и отсюда; надо только шарахнуть как следует по стеклу, и никуда он, милый, не денется. Однако подлый сучонок, протянув указующий перст влево, довольно ухмыльнулся: "А по стеклу вы бить не будете, ясно?"
Я оглянулся — на другой стороне широкой улицы, метрах в пятидесяти от нас, стоял милицейский "козёл". В смысле — машина, а не человек в милицейской форме. Я даже и не слышал, как она подрулила. Но бояться-то мне, по идее, нечего: не шатаюсь, не корячусь, никого не трогаю (правда, и трогать некого), так что коли менты нормальные…
Оказались — действительно нормальные, прикапываться не стали, постояли-постояли, да и уехали.
Зато у меня стучали уже не только пальцы, а и зубы. Я сделал последнюю попытку: предложил бздуну купить у него бутылку вина и распить ее вдвоем в тепле.
Голый номер.
И вот тогда, обидевшись уже не на шутку, я заявил, что вино все равно куплю, но не у него, а в киоске напротив, и он, гнида, лишится в результате этого части своей сменной выручки.
