— Так не шутят, — мрачно произнесла я.
— Таня, я не шучу. Аня покончила с собой. Выбросилась из окна.
Черт… Черт, черт, черт!
Я начала задыхаться.
Анька покончила с собой… Бред. Она вчера была такой веселой.
Или я не поняла чего-то?
Нет. Моя интуиция никогда меня не подводила. Я умею чувствовать людей. Не зря же меня именуют Ведьмой… Нет…
Я сжала виски руками. Трубка казалась мне сейчас воплощением мирового зла, обрушившегося на мою голову.
— Таня?
Игорь пытался говорить с пустотой, в которую я превратилась. Мне хотелось сейчас скулить, как щенку. Но Игорь сам в таком же состоянии. Я должна быть сильной.
— Таня!
Я подняла трубку и старательно проговорила — каждую букву.
— Да, Игорь…
— Танечка, ты только держи себя в руках!
Весь Игорь — как на ладони. Сам в состоянии глубокого стресса — и пытается оставаться психоневрологом…
Так же, как во мне постоянно живет сыщица. И сейчас — тоже.
— Игорь, как это произошло?
— Ночью. Я был в больнице на дежурстве. Не знаю, почему… — его голос на мгновение сорвался. Но он взял себя в руки. — Мне позвонили и сказали, что моя жена погибла. А потом, когда я приехал… Таня, почему она это сделала?
«Она этого не делала!» — хотелось заорать мне. Потому что я не верю. Анька никогда не покончила бы с собой. Даже если все вокруг обрушится.
Но сейчас реальность говорила голосом Игоря. Устало и беспросветно. Не оставляя надежд. Проклятая реальность!
* * *
Я чувствовала себя мерзко. В такие моменты у меня во рту появляется привкус металла. Я схватила сигарету. Сигарета в моих руках дрожала. Руки вообще жили собственной жизнью.
Если с психикой я еще могла справиться, то руки отказывались подчиняться моим приказам.
Закрыв глаза, я вспоминала весь позавчерашний и вчерашний день… Мою прострацию, когда было невмоготу двигаться и хотелось временно прекратить свое существование в данном пространстве. Усталость перебарывала меня.
Именно поэтому позавчера я набрала Анькин телефон.
Помочь мне справиться с собственной немощью могла лишь она. Ее веселый голос всегда наполнял меня жизненной силой.
Ах, Анька! Что же с тобой случилось?
Стоп. Опять у вас, Татьяна, начинается истерика. А не мне вам объяснять, что состояние излишнего нервного возбуждения ничем вам в данном конкретном случае помочь не сможет. Помешать — сколько угодно. Потому берите-ка вы себя в ваши прелестные ручки, подойдите к зеркалу…
Я подошла. На меня смотрела совсем не привычная Татьяна Иванова. Уверенная. Храбрая. Умная.
Нет.
Там растерянно улыбалась какая-то размазанная колесами жизни девица, в глазах которой застыла вселенская печаль и боль за все человечество.
Ох, как я себя ненавижу в такие моменты!
Потому что именно в эти долбаные моменты кто хочешь возьмет тебя голыми руками. И никаких трудов ему это не составит… Лучше найти стержень. Вытащить проклятую боль, посмотреть на нее, как на изрядно пошатнувшийся зуб. И сообразить, что слезами ты ничем не поможешь. Самое худшее уже совершилось. Остается смириться с этим. И попытаться найти виновников…
Виновников. Даже если человек кончает с собой, кто-то в этом виноват. Любое самоубийство отчасти является убийством. И я не склонна вешать на несчастных больше вины, чем они заслуживают. Потому что кирпич ни с того ни с сего на голову не упадет. И самоубийца просто за так не решится на прыжок из окна.
К тому же… Я была абсолютно уверена, что АНЬКА ВОЛОШИНА С СОБОЙ НЕ КОНЧАЛА!
Можете сжечь меня на костре. Можете расстрелять… Четвертовать. Что угодно, мессиры, что угодно… Но Аньке явно помогли упасть из окна. Не тот она была человек.
Анька никогда не кисла. Даже в самые трудные моменты. Эта женственная девочка обладала таким запасом прочности, которому позавидовали бы крутые мужики. Она с завидным спокойствием смотрела в лицо любым трудностям и передрягам. С чего бы теперь ей вдруг решиться на такое? Причины-то должны БЫТЬ?
Деньги? Анька плевать на них хотела. Она могла прожить без денег сколько угодно. Зависеть от этакой мелочи было ниже ее достоинства.
Работа? Опять нескладушки. А съемки в сериале? Она ждала их с нетерпением школьницы. Дождалась. И была счастлива.
Что еще? Какие еще причины могли быть у благополучной, любимой и любящей, ожидающей ребенка, талантливой Аньки?
Значит, нашлись милые ребятки, приложившие к ее прыжку максимум усилий.
И я найду этих милейших ребятишек, уж будьте спокойны!
Кажется, злость и жажда мести сделали свое дело. В моих глазах зажегся огонь. Я перестала напоминать засохший абрикос. Я стала прежней. Каждая клетка моего тела начала наливаться энергией.
И не приведи Господи попасться в такой момент мне на дороге!
* * *
Я сама боюсь подобных приступов ярости. Меня нельзя сильно злить. Не знаю, как это происходит, но внутри меня начинается движение энергии, которую я не в силах сдержать. Эта энергия образует множество черных атомов, они сначала движутся медленно, затем разгоняются, разгоняются, и…
Последнее время я еще как-то справляюсь с подобным состоянием. Анька помогла. Именно Анька, когда я рассказала ей об этом явлении, принесла мне «Воспламеняющую взглядом» Кинга.
И научила меня загонять эту энергию назад. Или отправлять ее в надлежащее место. Чтобы потом не нести ответственности за чье-то физическое увечье.
Чаще всего надлежащим местом оказывалась раковина умывальника в ванной комнате. Я просто выругивалась туда, а потом смывала водой. Сразу становилось легче. И никому не было плохо.
Анька очень смеялась, когда я ей рассказала об этом. Она вообще была…
Черт! «БЫЛА»… Анька не выживет в прошлом времени. Она просто не умеет оставаться тенью.
Я опять почувствовала в руках предательскую дрожь. Кажется, сейчас начнет трясти.
Стоп. Используй свою энергию в мирных целях, Таня. Вспомни. С ее помощью можно сделать многое.
Например, отыскать Анькиного убийцу. Отыскать — и…
Я включила холодную воду. Подставив под обжигающе ледяную струю ладони, почувствовала, как становится легче. Холодная вода отрезвила мой мозг. Теперь я могу начать поиски. Кипящее бешенство превратилось в холодный гнев.
Я вытерла руки мягким полотенцем. Стало чуть легче. Посмотрев в зеркало, я убедилась, что почти успокоилась. Теперь я уже смогу держать себя в руках.
Я прошла в гостиную. С чего начать? Я задумалась. Ах, да! Сначала я должна вспомнить все наши разговоры. До мельчайших подробностей. Постараться ничего не упустить. Возможно, Анька говорила что — то такое…
Я легла на диван. Закрыла глаза. Сосредоточилась на вчерашнем дне.
Окружающий мир наконец-то оставил меня в покое.
* * *
— Ах, какая жалость!
Анькино хорошенькое лицо сморщилось. Она разглядывала эту тоненькую книжку с восторгом дикаря, увидевшего пестрые фенечки.
— Что это? — поинтересовалась я.
— Смотри, — она протянула мне белый томик.
«Английская поэзия абсурда».
— Ну и что?
— Это же лимерики! — В Анькиных глазах было столько восторга, что я сразу доперла: лимерики эти вещь бесценная. Анька просто за так сиять вам не станет.
— «Джентльмену из города Галле
Ребятишки порой досаждали:
То посадят в ведро, то сломают ребро —
Шалунишки из города Галле…»
— продекламировала Анька.
Я засмеялась.
— Анька, ну купи ты себе эти свои лимерики…
— Фу, — наморщила Анька вздернутый нос, — ты, Иванова, временами страдаешь отсутствием чуткости. Взгляни на цену…
Я взглянула. Ни фига себе… Сия тоненькая книжуля стоила тридцатник!
— И где же нам, простым труженицам театра, насшибать такие башли? — вздохнула Анька. Она положила книжечку на место. Как ребенок, понимающий невозможность чуда. Смирившийся с его отсутствием.
Этого я допустить не могла. Ежели наша феечка перестанет верить в чудеса — на что ж рассчитывать нам, простым смертным?
Я достала из кармана тридцатку и протянула продавщице. Анька немного обиделась.
Это было видно по выражению ее чуть раскосых зеленых глаз.
— Ань, я же купила себе, — попыталась я оправдаться, — а тебе даю ее только почитать. На неограниченное время…
Она решила, что сердиться не стоит. Схватив бесценные лимерики в ладошки, чмокнула меня в щеку и изрекла:
— Ты, Танька, вовсе не Ведьма. Ты — волшебница. А я — Золушка.
— Пошли, Золушка, — усмехнулась я, — насколько я помню, ты и готовить толком не научилась…
— Не-а, — согласилась Анька, — и в квартире у меня черт знает что творится…
Мне было хорошо рядом с ней. Так хорошо, как никогда ни с кем не было. И не будет… Теперь — никогда не будет!
