– Значит, с того времени полгода прошло,– заметил Гольст.– Ну, а дальше что?
– Ушел Валериан Ипатьевич. Потом звонил чуть ли не каждый день. Все спрашивал, нет ли от Нины весточки,– всхлипнула Кулагина.
– А может быть, она у кого-нибудь из ваших родственников?– спросил Георгий Робертович, подождав, пока Тамара успокоится.
– Да что вы, товарищ следователь! – отмахнулась Кулагина.– У нас из родных осталась одна мамаша. Почти слепая. Ей-то я сразу написала. Но она о Нине ничего не слышала. Не приезжала она к ней.
– Где живет ваша мать?
– В колхозе. Под Батайском.
– Вы сами оттуда?
– Мы ростовские. В гражданскую войну потерялись. Нина еще совсем малышкой была. Милостыню просили, в подвалах ночевали.– Кулагина тяжело вздохнула.– Помыкали горюшка. Хорошо еще, что воровать не стали, не сбились с пути… В детдом нас определили. Потом уж мамаша разыскала…
– Нина, насколько я понял, младше вас? – спросил Гольст.
– Да,– кивнула Кулагина.– Я старше ее на три года.
– А каким-нибудь знакомым вы писали?
– Как же, писала. И подруге нашей в Ростов, Глаше Самсоновой. Вместе в детдоме воспитывались. Она теперь учительница. И еще одной подруге в Ставрополь письмо посылала.
Кулагина раскрыла ридикюль и вынула несколько сложенных вдвое конвертов с письмами.
– Вот, отвечают, что Нина у них не была. И вообще она уже давно никому не пишет.
– А что думает по поводу ее исчезновения Валериан Ипатьевич?
– Да уж не знаю, что у него на уме.– Тамара долгим взглядом посмотрела в окно.– Еще другую найдет. Мужики, они и при живых-то женах на сторону заглядываются… Правда, клялся мне: если Нина вернется, совсем по-другому жить станут. Если она захочет, пусть работает.
Гольст и сам знал: машинисток не хватало, везде объявления – требуется, требуется. Ни один номер «Вечерки» не выходил без объявления, что нужна машинистка, которых кое-кто еще по старой памяти называл пишбарышнями…
– Ну а сами вы как считаете? – спросил Георгий Робертович.– Могла ваша сестра бросить Дунайского и сбежать с кем-нибудь?
Кулагина даже мысли такой не допускала и потому решительно замотала головой.
– Может быть, у нее было увлечение? – продолжал следователь.
– Нина сказала бы мне,– вздохнула Тамара и вдруг, понизив голос, произнесла со страхом: – А может, ее враги, а?
– Какие? – не понял Гольст.
– Что творится-то кругом… Вон, в газетах все время пишут…
– Ну что вы,– улыбнулся Георгий Робертович.– Не тот объект для врагов…
В исчезновении Нины Амировой политических мотивов следователь пока не видел.
Гольст предложил Кулагиной написать заявление, изложить все, как было. Тамара уложилась в страничку, но главное отразила. Когда она собралась уходить, Гольст взял номер ее служебного телефона.
– Только очень прошу,– умоляюще произнесла Кулагина,– если будете звонить, не говорите, что из прокуратуры. А то подумают, что…– замялась она.
– Разумеется,– поспешил успокоить ее Георгий Робертович.
Не успела за Кулагиной закрыться дверь, как в коридоре послышались чьи-то частые шажки и в кабинет ворвался… Володя. Сын. На его сбившейся ушанке серебрились снежинки, щеки полыхали румянцем. А глазенки озорные, веселые.
– Ты?… Один?! – от неожиданности опешил Георгий Робертович, вдруг осознав, что совершенно забыл о поручении жены, и удивляясь: неужели это сын сам пришел за ним, вместо того, чтобы отец забрал его из садика.
– С мамой,– махнул рукой на дверь сынишка, важно восседая на отцовском месте за служебным столом.
Через минуту в кабинет вошла жена.
– Понимаешь, извини…– начал было оправдываться Георгий Робертович.
Но жена только улыбнулась. За годы их совместной жизни она уже привыкла к неспокойной и многотрудной службе мужа. И ей не надо было ничего объяснять.
Видя отрешенное состояние мужа, а он становился таким, когда его захватывали мысли о новом деле, жена сказала расшумевшемуся сыну:
– Пойдем, Володя. Не будем мешать папе…
– Посидите,– попросил Гольст, видимо, вспомнив, как редко он в последнее время бывает с семьей. Частенько уходит из дому, когда они еще спят, а возвращается далеко за полночь.
Присели.
– Сложное дело?– помолчав, спросила супруга.
– Не знаю,– честно признался Георгий Робертович.– Исчез человек…
– Как так? Куда?
– Жена ушла от мужа…
– А кто он? Пьяница?
– Врач. Солидный человек.
– Странно,– сказала жена.– Обычно, насколько я знаю, мужья бросают, к молодым уходят…
Она, видимо, все еще находилась под впечатлением случившегося с их санитаркой Пашенькой.
– Да как сказать…
– Ну ушла, ладно. Но при чем здесь вы? Разве следователи занимаются этим?
– Хорошо, если она жива и здорова, наслаждается жизнью,– усмехнулся Гольст.– А вот если…– Он не договорил.
Семь месяцев, прошедшие со времени исчезновения сестры Кулагиной (она носила свою девичью фамилию – Амирова), срок довольно тревожный. И он настораживал Георгия Робертовича.
– А то, что стоит за «если», ты узнаешь. Должен узнать,– убежденно произнесла жена, обняв за плечи изрядно уставшего мужа.
– Понимаю, что должен… Но вот, возьмем, к примеру, врачей. Они тоже должны. А разве у них не бывает трудных случаев? Не тот диагноз, не то лечение…
– Конечно, бывает.
– Вот именно! У врачей! У которых за плечами институт. Не то что у меня – незаконченных два курса…
– Это уже зря,– ласково сказала жена.– По сравнению с другими у тебя и опыт и образование…
Володе, видно, надоело сидеть за столом, и он побежал к отцу, взгромоздился на колени.
– Знаешь, куда мы с тобой пойдем в воскресенье?
– В цирк?-восторженно воскликнул мальчик.– Какао смотреть!
– Точно! Угадал! – рассмеялся Георгий Робертович.– Только не какао, а Коко. И его друга Якобино. Понял?
– Понял,– кивнул сын.– Какао – это что мне мама утром дает. Я понарошке так называю этого клоуна.
Коко и Якобино, клоуны-буфф, в то время были любимцами московской детворы, заполнявшей до отказа 1-й Государственный цирк на Цветном бульваре.
…Гольст проводил жену и сына до выхода и, вернувшись в кабинет, долго не мог взяться за дела.
«Образование»,– усмехнулся он, вспомнив слова жены.
И перед его мысленным взором встала прожитая жизнь, похожая на жизнь многих товарищей по работе и вместе с тем отличная от их.
Отец Георгия Робертовича служил инженером на Коломенском паровозном заводе. Погиб в первую мировую, в 1916 году. Их расставание Гольст помнил до мельчайших подробностей. Почему-то навсегда остался запах новенькой хрустящей портупеи. И слова отца: если он не вернется, сын должен во что бы то ни стало продолжать учиться (Георгий посещал гимназию).
После смерти отца Гольст едет из Коломны в Петроград, к тетке, единственной близкой родственнице отца. Затем – революция, которая закружила его, как и многих сверстников.
В 1920 году Георгий Робертович добровольцем пошел в Красную Армию. Служил в войсках ВОХР (вооруженная охрана республики), а вечерами, с разрешения начальства, два года ходил заниматься на юридическое отделение факультета общественных профессий Петроградского университета. В 1923 году Гольста переводят в Москву. Он продолжает службу в бронетанковой бригаде. В его петлицах три кубика. Командир. А еще через год демобилизация. Комиссия по делам демобилизованных направляет Гольста в административный отдел Моссовета, где он работает секретарем подсекции. Но недолго. Председатель Московского губернского суда И. А. Смирнов направляет Георгия Робертовича на годичные юридические курсы.
Потом – работа следователем в Московском губсуде. Сначала в Краснопресненском районе города Москвы, а впоследствии – в Бронницком уезде Подмосковья.
С 1931 года Гольст – старший следователь прокуратуры города Москвы. Да, опыта ему не занимать, а вот по образованию ему так далеко до академика. Но у многих его товарищей по работе было куда меньше опыта и образования. Так что Зинаида Ивановна действительно имела право по тем временам назвать Георгия Робертовича академиком. Однако он сам знал: любое дело – это встреча с неизвестным. Иной раз даже имеющиеся опыт и знания могут оказаться бессильными. И тогда отправляется в архив папка с надписью «Хранить до…». Такие дела кто называл «гробами», кто «глухарями». Официально они именовались нераскрытыми. Это значит, следователь проиграл битву. Преступник оказался хитрее, или обстоятельства складывались в его пользу. И самое главное из них – упущенное время. В случае с Амировой было именно так. Более полугода со дня ее исчезновения – срок немалый.
На следующий день после визита Тамары Кулагиной Гольст позвонил заместителю начальника МУРа Георгию Федоровичу Тыльнеру. Так как это касалось судебного медика, имевшего дело с работниками московского угрозыска, то надо было проявить особую деликатность.
