— Да, — продолжал Монктон через пару минут, — это было ужасное потрясение для Аликс Чарнли. Она была одной из самых красивых девушек, которых мне приходилось когда-либо видеть. В ней было много того, что люди называют радостью жизни, а теперь все говорят, что она и сама стала похожей на привидение. Правда, я её уже много лет не видел. Кажется, она проводит большую часть времени за границей.
— А сын?
— Мальчик учится в Итоне[1]. Не знаю, что он будет делать, когда достигнет совершеннолетия. Не думаю, что он вернётся в поместье Чарнли.
— А что, из этого местечка получился бы неплохой парк для отдыха, — насмешливо заметил Бристоу.
Полковник посмотрел на молодого человека с отвращением.
— Нет, нет, вы не должны так говорить, — вмешался мистер Саттервейт. — Если бы вы действительно так считали, то никогда не смогли бы нарисовать вашу картину. Традиции и атмосфера — это тонкие, непостижимые вещи. Они создаются не одну сотню лет и если их разрушить, то восстановить за двадцать четыре часа их невозможно. — Он встал. — Давайте пройдём в комнату для курения. Я хочу показать вам кое-какие фотографии поместья Чарнли.
Одним из хобби Саттервейта была любительская фотография. Старый джентльмен очень гордился своей книгой «Дома моих друзей». Все его друзья были людьми благородного происхождения, и сама книга выставляла Саттервейта большим снобом, чем он был на самом деле.
— Вот снимок террасы, — пояснил мистер Саттервейт и подал фотографию художнику. — Видите, он сделан почти с той же точки, с какой вы рисовали свою акварель. А вот этот чудесный ковёр. Жаль, что снимок не передаёт цветов.
— Я помню его, — отозвался Бристоу. — Красивая вещь, ярко-красная, как пламя. Но всё равно там этот ковёр был немного не к месту. Он чересчур большой и совсем не смотрится на полу, состоящем из чёрных и белых квадратов. На террасе только один этот ковёр, и он похож на огромное кровавое пятно.
— Наверно, он и подсказал тему этой картины? — поинтересовался мистер Саттервейт.
— Наверное, — задумчиво ответил Бристоу. — Лично мне кажется, что местом трагедии лучше было бы избрать маленькую комнату с панелями, смежную с террасой.
— Она называется Дубовая Комната, — заметил Монктон. — Совершенно верно, о ней ходят нехорошие слухи. Там в стене, за панелью, возле камина есть тайник. Легенда гласит, что в нём когда-то прятался Чарльз I. Ещё в этой комнате состоялись две дуэли. И именно в ней застрелился Регги Чарнли.
Полковник взял фотографию из рук художника.
— Да, это бухарский ковёр, — продолжал он. — Стоит, я думаю, не менее двух тысяч фунтов. Когда я был в поместье, он лежал в Дубовой Комнате. Там он был как раз на своём месте. А здесь, на террасе, на этих мраморных клетках, он выглядит совсем нелепо.
Мистер Саттервейт посмотрел на пустое кресло и задумчиво произнёс:
— Интересно, когда этот ковёр перенесли из Дубовой Комнаты?
— Наверное, уже потом. Я помню, беседовал с Чарнли в день трагедии и он сказал, что такие вещи надо вообще держать под стеклом.
Старый джентльмен покачал головой.
— Дом закрыли сразу же после самоубийства, оставив всё так, как было.
В их разговор вмешался художник:
— А почему застрелился лорд Чарнди? — осведомился он, оставив свою агрессивную манеру.
Полковник Монктон неловко пошевелился в кресле:
— Никто об этом никогда не узнает, — рассеянно произнёс он.
— Я полагаю, — медленно начал мистер Саттервейт, — что это всё-таки было самоубийство.
Полковник посмотрел на него с откровенным недоумением.
— Разумеется, это было самоубийство. Мой дорогой друг, я же сам находился тогда в этом доме.
Саттервейт вновь посмотрел на пустое кресло, улыбнулся, как будто вспомнил какую-то шутку, которая была неизвестна его собеседникам, и спокойно сказал:
— Иногда человек по прошествии ряда лет видит события более ясно, чем он видел их в то время.
— Вздор, — фыркнул Монктон. — Сущий вздор! Как это может быть, если со временем события становятся всё более туманными?
Но Бристоу неожиданно пришёл на помощь мистеру Саттервейту:
— Я знаю, что вы имеете в виду, — сказал художник. — И, по-видимому, правы. Это вопрос пропорций, правда? Даже, наверное, больше, чем пропорций. Теория относительности и всё такое.
— Если хотите знать моё мнение, — произнёс полковник, — то все эти теории Эйнштейна — настоящая чепуха. И спириты, и привидения — тоже! — он свирепо оглядел собеседников. — Разумеется, это было самоубийство. Практически я своими собственными глазами видел, как всё произошло.
— Так расскажите и нам, — попросил мистер Саттервейт, — чтобы мы тоже увидели всё собственными глазами.
Удовлетворённо хмыкнув, полковник устроился в кресле поудобней и начал:
— Случившееся было для всех огромной неожиданностью. Чарнли вёл себя, как обычно. На маскарад должно было приехать много людей. Никто и представить себе не мог, что хозяин пойдёт и застрелится как раз тогда, когда начнут прибывать гости.
— Более тактично было бы, если бы он подождал до отъезда гостей, — заметил Саттервейт.
— Конечно. Чертовски неделикатный поступок.
— Нетипично, — добавил старый джентльмен.
— Да, — согласился полковник. — Совсем нехарактерно для Чарнли.
— И всё же это было самоубийство?
— Разумеется. Я и ещё двое или трое стояли на втором этаже: служанка Острандеров, Элджи Дарси, ну и ещё пара человек. Внизу Чарнли пересёк холл и вошёл в Дубовую Комнату. Служанка сказала, что выражение его лица было ужасным, глаза выпучены, но это, конечно, чепуха, потому что с того места, где мы стояли, она не могла видеть его лицо. Но Чарнли действительно шёл как-то сгорбившись, как будто нёс на плечах тяжёлую ношу. Одна из девушек позвала его. Кажется, это была чья-то гувернантка, которую леди Чарнли включила в число гостей по доброте душевной. Эта девушка сказала: «Лорд Чарнли, леди Чарнли желает знать…» Он ничего не ответил ей, зашёл в Дубовую Комнату, захлопнул дверь. Мы слышали, как в замочной скважине повернулся ключ. Буквально минуту спустя раздался выстрел.
Мы бросились вниз по лестнице. В Дубовой Комнате есть ещё одна дверь. Она выходит на террасу. Та дверь тоже была закрыта на ключ. В конце концов мы взломали её. Чарнли лежал на полу — мёртвый — возле его правой руки был пистолет. И что же это, если не самоубийство? Несчастный случай? И не говорите. Другим объяснением может быть убийство, но убийства не бывает без убийцы. Надеюсь, вы согласны с этим?
— Убийца мог скрыться, — предположил мистер Саттервейт.
— Это невозможно. Если у вас найдётся листок бумаги и карандаш, я нарисую вам план этой части дома. В Дубовую Комнату ведут две двери: одна выходит в холл, другая — на террасу. Но обе они были закрыты изнутри, и ключи находились в замках.
— А окно?
— Тоже было закрыто и жалюзи опущены.
Воцарилось молчание.
— Вот и всё, — торжественно произнёс Монктон.
— Похоже на это, — печально согласился Саттервейт.
— Учтите, — продолжал полковник, — хотя я только что смеялся над всеми этими спиритами, должен вам сказать, что в поместье Чарнли была действительно какая-то жутковатая атмосфера, особенно в Дубовой Комнате. В панелях стен имеется несколько дырок от пуль — там состоялось несколько дуэлей. На полу какое-то странное пятно, которое всегда проступает на досках, хотя их меняли несколько раз. А после этого случая, наверное, появилось и второе пятно — кровь бедного Чарнли.
— И много было крови, когда он застрелился? — поинтересовался мистер Саттервейт.
— Очень мало. На удивление мало, как сказал доктор.
— Чарнли выстрелил себе в голову?
— Нет, в сердце.
— Это не так-то просто сделать, — заметил Бристоу. — Попробуй найди точно, где у тебя сердце. Я бы никогда не стрелял в сердце.
Мистер Саттервейт покачал головой. Он был не совсем доволен. Рассказ Монктона должен был, как надеялся старый джентльмен, натолкнуть его… на что? Он и сам не знал.
— Да, мрачноватое это место, — повторил полковник. — Хотя лично я не видел там ничего особенного.
— А вы случайно не видели там Плачущей Леди с Серебряным Кувшином?
— Нет, сэр, не видел, — с чувством ответил Монктон. — Но все слуги в доме Чарнли клялись, что видели.
— Суеверие было проклятьем средних веков, — заявил художник. — И сейчас его отголоски ещё встречаются то там, то здесь, хотя, слава богу, мы постепенно избавляемся от этого.
— Суеверие, — задумчиво повторил мистер Саттервейт и опять посмотрел на пустое кресло. — Иногда… Как вы думаете, суеверие может оказаться полезным?
Бристоу удивленно уставился на старого джентльмена.
— Полезным — совсем неподходящее слово.
